Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод) - Дюма Александр. Страница 26

Как и 10 августа, 21 января — день казни Людовика XVI — дало новый толчок к действиям коалиции. Ей еще противостоял какое-то

время Дюмурье, но был арестован за беспорядки его администрации, препятствовавшей помощи людьми и деньгами, и заявил, что он против якобинцев и обвинил их в дезорганизации. Он переходит в партию жирондистов и, объявляя себя их другом, вредит им.

Восстает Вандея. Раздаются угрозы из разных областей страны. В тылах — измена. Якобинцы обвиняют умеренных и хотят нанести по ним удар 10 марта, то есть в тот самый вечер, описанием событий которого начинается наше повествование. Но их спасает поспешность со стороны противников, а, возможно, и дождь, заставивший Петиона, этого глубокого знатока парижского духа, сказать: «Идет дождь. Сегодня ночью ничего не будет».

Но, начиная с 10 марта, для жирондистов все является предзнаменованием разгрома. Марат был обвинен и оправдан. Робеспьер и Дантон мирятся, так, по крайней мере, мирятся тигр и лев, чтобы вместе победить быка, которого должны сожрать. Энрио, участник сентябрьской резни, назначен генералом национальной гвардии. Другими словами, все предвещает этот ужасный день, который должен был грозовым вихрем снести последнюю преграду, которую Революция противопоставляла Террору.

Таковы были события, в которых Морис при любых других обстоятельствах принял бы активное участие, этого требовали его могучая натура и экзальтированный патриотизм. Но к счастью или к несчастью, ни призывы Лорэна, ни события на улицах не могли изгнать из головы Мориса одну единственную мысль, неотступно его преследовавшую. И когда наступило 31 мая, то бесстрашный участник осады Бастилии и Тюильри валялся дома в кровати, пожираемый лихорадкой, убивающей самых сильных, но от которой можно излечить одним лишь взглядом или словом.

Глава XIII

31 мая

В этот день, вошедший в историю, 31 мая, когда с самого утра слышался гул набата и трубили общий сбор, отряд из предместья Сен-Виктор вошел в Тампль.

После того как все обычные формальности по размещению караула были выполнены, для охраны башни прибыл дежурный из муниципальной гвардии с четырьмя дополнительными орудиями.

В это же время явился и Сантерр в форме с желтыми эполетами, забрызганной жирными пятнами.

Он провел смотр отряда и счел его состояние удовлетворительным, затем пересчитал караульных из муниципальной гвардии, их оказалось трое.

— Почему гвардейцев только трое? — спросил он. — Кто же этот отсутствующий, недостойный называться гражданином?

— Того, кого здесь нет, гражданин генерал, — ответил наш старый знакомый Агрикола, — не обвинишь в умеренности, ведь это секретарь секции Лепеллетье, лидер бравых фермопилов, гражданин Морис Линдей.

— Хорошо, — ответил Сантерр, — я тоже знаю Мориса Линдея как достойного патриота, однако, если он не явится в течение десяти минут, его занесут в списки отсутствующих.

И генерал занялся другими делами.

Во время этой беседы в нескольких шагах находились капитан стрелков и солдат. Один из них опирался на ружье, другой сидел на стволе пушки.

— Вы слышали? — вполголоса спросил капитан солдата. — Морис до сих пор не пришел.

— Да. Но он придет, будьте спокойны.

— Если он не явится, — сказал капитан, — я поставлю вас часовым на лестнице и, когда она поднимется на площадку, вы сможете сказать ей несколько слов.

В это время вошел человек, по трехцветному шарфу которого можно было определить принадлежность к муниципальной гвардии. Но он был незнаком капитану и солдату, поэтому они не сводили с него глаз.

— Гражданин генерал, — обратился незнакомец к Сантерру, — прошу назначить меня вместо гражданина Мориса Линдея. Он болен, вот заключение врача. Мое дежурство через неделю, так что он отдежурит за меня также, как сегодня я за него.

— Да, но только в том случае, если все эти Капеты через неделю будут еще живы, — заметил один из гвардейцев.

Сантерр в ответ на шутку усмехнулся, затем повернулся к ходатаю Мориса.

— Ладно, — сказал он, — иди и запишись вместо Мориса Линдея, но в графе примечаний отметь причину этой замены.

С радостным удивлением капитан и солдат переглянулись.

— Через неделю, — сказали они друг другу.

— Капитан Диксмер, — крикнул Сантерр, — займите вместе с солдатом ваш пост в саду.

— Пойдемте, Моран, — сказал капитан стоявшему рядом стрелку.

Раздалась барабанная дробь, и владелец кожевенных мастерских вместе со своим компаньоном направились в указанное место.

По пути на территории Тампля им встречались группы вооруженных караульных, прохаживающихся по охраняемым участкам.

Их пост находился в саду, где во времена Людовика XVI иногда прогуливалось королевское семейство. Теперь он был запущен и бесплоден, почти без цветов и деревьев.

Шагах в двадцати пяти от части стены, ограждавшей Тампль и выходившей на улицу Порт-Фуэн, находилась хибара, которую муниципальные власти разрешили построить для удобства караульных. В дни, когда им запрещалось покидать Тампль, они могли здесь подкрепиться. Вести хозяйство в этом небольшом кабачке было поручено истинной патриотке, вдове жителя предместья, убитого 10 августа. Ее называли вдовушка Плюмо.

Эта хижина, построенная из досок и самана, располагалась посредине бывшей грядки, о существовании которой напоминали остатки карликовой изгороди из самшита. Состояла она всего из одной комнаты площадью в двенадцать квадратных футов. Под хижиной размещался подвал, в который вели вырубленные прямо в земле ступени. В нем вдовушка Плюмо хранила продукты и напитки, о которых заботилась вместе с дочерью, девочкой лет двенадцати-пятнадцати.

После начала дежурства караульные прохаживались по саду, рассматривали рисунки, патриотическое содержание которых соответствовало подписям, которыми была испещрена стена, окружавшая Тампль. Под рисунком повешенного короля надпись гласила: «Мсье Вето принимает воздушные ванны». Или другой — изображен гильотинированный король и надпись: «Мсье Вето гильотинирован». Другие караульные уже направились к вдовушке Плюмо за информацией гастрономического характера.

Среди них находились и капитан со стрелком, на которых мы уже обратили внимание.

— А, капитан Диксмер, — сказала кабатчица, — заходите. У меня есть для вас превосходное сомюрское вино!

— Благодарю, гражданка Плюмо, но ведь сомюрское, на мой взгляд, ничего не стоит без сыра бри, — ответил капитан, который прежде чем произнести это, внимательно осмотрелся и заметил, что на полках нет именно этого сыра.

— Капитан, как нарочно у меня только что взяли последний кусок этого сыра.

— Ну что ж, — сказал капитан, — нет сыра, не будет и сомюрского, а ведь я хотел угостить не только своего напарника, но и остальных.

— Прошу тебя, капитан, подожди минут пять, я сбегаю к консьержу. Он соперничает со мной, и у него всегда есть этот сыр. Пусть я переплачу, но постараюсь для тебя, потому что ты достойный патриот.

— Да, сходи, — ответил Диксмер, — а мы пока сами спустимся в подвал и выберем вино.

— Будь как у себя дома, капитан.

Вдова Плюмо во весь дух понеслась к домику консьержа, а капитан, взяв свечу, вместе со стрелком спустился в подвал.

— Итак, — осмотревшись, сказал Моран, — подвал идет в сторону улицы Порт-Фуэн, глубина девять-десять футов и каменной облицовки нет.

— А какой грунт?

— Известковый туф. Это все наносная земля, ее несколько раз перекапывали, поэтому нигде нет даже намека на камень.

— Быстрее, — воскликнул Диксмер, — я слышу возвращается хозяйка. Возьми пару бутылок и давай наверх.

Они вылезли из подвала как раз в тот момент, когда вдова вернулась с великолепным сыром бри, который они так настойчиво требовали.

Следом за ней вошли несколько солдат, привлеченных превосходным сыром.

Диксмер выставил двадцать бутылок вина, а гражданин Моран рассказывал о самопожертвовании Куртиуса, бескорыстии Фабрициуса, патриотизме Брута и Кассия. Все оценили эти рассказы, также как и сыр бри, и анжуйское вино, предложенное Диксмером.