Эдуард III - Дюма Александр. Страница 16

Город Эгюйон, расположенный при слиянии двух судоходных рек Ло и Гаронна, стал для графа Дерби такой славной добычей, что англичанин, подновив и восстановив в городе все, что требовалось, превратил его в свой сторожевой форпост, как рассказывает Фруассар, и доверил его отважному Жану де Гомори, когда снова двинулся на осаду Ла-Реоля, правда после того как, верный себе, по пути осадил и захватил, перебив весь его гарнизон, замок, который назывался Сегра.

X

Итак, граф Дерби осадил Ла-Реоль.

— Вот город, который мы должны взять, — сказал Готье де Мони, когда перед ними показались крепостные стены. — Ведь в нем мне надо отвоевать могилу моего отца, и для меня это столь же священный крестовый поход, как и для короля Людовика Святого.

— Мы возьмем его, как взяли все прочие города, — ответил граф Дерби, кому удачный поход придавал все больше смелости. — Вы обретете могилу вашего отца, мессир, но прежде должны оказать еще одну услугу нашему милостивому королю Эдуарду.

— В чем она состоит?

— В том, чтобы напомнить рыцарю Гуго де Батфолю, что срок перемирия, коего он у нас просил, истек и город принадлежит нам, если только к нему не подоспела помощь от короля Франции или герцога Нормандского.

— Хорошо, мессир, — сказал Готье де Мони и отправился в Мон-Сегюр. Ожидаемые подкрепления не подошли.

Поэтому Гуго де Батфоль, раб слова, данного им графу Дерби, и раб клятвы, данной графу Лилльскому, сдал Готье де Мони город, капитаном которого был, и стал подданным короля Англии.

Тем временем осада Ла-Реоля продолжалась.

Англичане, два месяца пытавшиеся взять город, построили из дерева две огромные башни и каждую из них поставили на четыре колеса.

Обращенные на город стороны башен, обитые вымоченной в воде кожей, защищали от огня и стрел.

С помощью множества людей англичанам удалось, предварительно засыпав рвы, подкатить башни совсем близко к стенам города.

Башни были трехъярусные, на каждом ярусе помещалось сто лучников, и, как только их движущаяся крепость оказалась на месте, они начали безопасно для себя вести непрерывный обстрел города.

На крепостных стенах лишь изредка появлялся какой-нибудь солдат. Да и то он должен был надевать тяжелые доспехи, чтобы выдерживать град стрел.

Между башнями разместились те же самые люди, что мотыгами да кольями пробили брешь в стенах Мон-Сегюра, и здесь, как всегда, творили чудеса: защищенные непрерывной стрельбой лучников, они не только работали без всяких препятствий, но и, подобно Эпаминонду, могли бы сказать, что трудятся в тени.

Когда стало ясно, что город скоро будет взят, перепуганные горожане сбежались к одним из ворот, желая поговорить либо с сеньором де Мони, либо с другим командиром английской армии.

Мони и Стэнфорт явились в город, жители которого готовы были сдаться, если им даруют жизнь и пощадят их добро.

Выслушав эти предложения, оба сеньора пришли к графу Дерби и сообщили ему о них.

Но был еще капитан города; он так же не хотел капитулировать, как и Гуго де Батфоль не желал сдавать Мон-Се-гюр. Этого капитана звали Агос де Бо.

Узнав о замысле жителей Ла-Реоля, он не захотел им подчиниться; укрывшись в крепости, Агос де Бо призвал к себе всех боевых товарищей, потом, пока шли переговоры горожан с англичанами, приказав принести и спрятать в замке огромное количество продуктов и вина, велел закрыть ворота, поклявшись, что не сдастся никогда.

Готье де Мони и сэр Стэнфорт пришли напомнить графу Дерби, что жители Ла-Реоля хотят капитулировать, но того не желает капитан, запершийся в замке.

— Поэтому снова отправляйтесь к ним, — сказал граф, — выясните, по-прежнему ли они хотят сдаться, несмотря на отказ сира де Бо.

Оба рыцаря опять приехали в Ла-Реоль, и им вновь было сказано, что капитан может поступать как пожелает, а горожане вольны сдаться, если этого хотят; что они не отказываются от своей цели и графу лишь остается прибыть в город, чтобы принять изъявление их покорности.

— Давайте сначала возьмем город, — предложил граф Дерби, — а затем овладеем замком.

Поэтому англичане вошли в Ла-Реоль и были с почетом встречены горожанами, которые поклялись своей жизнью не оказывать поддержки укрывшимся в крепости; впрочем, крепость могла обороняться и без них, потому что была построена сарацинами и считалась неприступной.

Овладев городом, граф Дерби окружил замок и приказал бомбардировать его камнями, хотя и безуспешно, ибо стены были прочные, а в замке находились смелые воины и мощные метательные орудия.

Когда мессир Готье де Мони и граф Дерби поняли, что, атакуя таким образом замок, напрасно теряют время, они спросили саперов, можно ли осуществить подкоп под крепость Ла-Реоля. Получив утвердительный ответ, они взялись за дело.

Но подобный способ штурмовать замок явно требовал многих дней работы. Поэтому Готье де Мони пришел к графу Дерби и сказал:

— Мессир, вы знаете, что в этом городе я должен исполнить долг благочестия, и, пока я вам не нужен, постараюсь, наконец, отыскать могилу моего отца.

— Идите, мессир, и да поможет вам Бог! — ответил граф. Тогда Готье де Мони объявил всему городу, что даст сто экю вознаграждения тому, кто укажет ему могилу отца.

Вечером какой-то неизвестный попросил Готье де Мони о встрече.

Готье приказал впустить его.

Это был мужчина примерно лет пятидесяти — пятидесяти пяти.

— Мессир, вы желаете знать, где могила вашего отца? — спросил незнакомец, пристально глядя на Готье.

— Да.

— А есть у вас какие-либо ее приметы?

— Есть. Сын его убийцы указал мне кладбище при мо-цастыре францисканцев, сказав, что на могиле отца начертано слово «Orate» note 3. Но я искал напрасно и могилы с такой надписью не нашел.

— Однако она существует.

— И вы мне покажете ее?

— Да.

— Благодарю вас, друг мой. Вам известно, какое вознаграждение я назначил?

— Да, но мне ничего не надо.

— Почему?

— Потому что я исполняю долг, а не заключаю сделку.

— Какую же выгоду вы преследуете, оказывая мне сию услугу?

— Уже год, как умер мой брат. Он долго был на службе у Жана де Леви и…

Старик запнулся.

— Продолжайте, — попросил Готье де Мони.

— …и в тот вечер, когда мессир Жан де Леви поджидал мессира де Мони, мой брат был вместе с де Леви…

— Значит, выходит… — взволнованно перебил его мессир Готье.

— Выходит, мой брат принял слишком близко к сердцу месть своего господина, и перед смертью, то есть спустя двадцать три года после того события, это преступление все еще мучило его совесть. Он скончался, заклиная меня молиться за него, и я полагаю, что лучшая молитва, какую я могу обратить к Господу, это отдать сыну жертвы труп его отца.

— Хорошо, — прошептал Готье. — Но почему латинское слово, которое должно было помочь мне опознать могилу, оказалось стертым?

— Потому, мессир, что вид этого слова заставлял меня страдать, и я посчитал, что, стерев его с мрамора, где оно было начертано, заодно сотру память об этом преступлении. Но воспоминание о нем запечатлелось нестираемыми буквами, и, хотя я неповинен в убийстве, страдания моего несчастного брата были столь мучительны, что казалось, будто совести недостаточно, чтобы терзать его, а когда он умрет, эти угрызения совести унаследую я. Вот почему, мессир, я ничего не хочу у вас брать, ибо надеюсь, что все сделанное мной сегодня хоть немного смягчит гнев Небес.

— Ну что ж! Пойдемте, мой друг, — сказал граф, протягивая руку брату убийцы своего отца. — И пусть Бог простит вас, как прощаю я!

После этого мужчины пошли на кладбище монастыря францисканцев, в это время совершенно безлюдное.

Готье погрузился в глубокую задумчивость. Его спутник шагал впереди.

После нескольких поворотов мужчина остановился перед могилой, надгробие которой заросло высокой травой.