Пришествие землян - Брэкетт Ли Дуглас. Страница 13

Мысленно Фрэзер склонил голову перед этой женщиной с яростными глазами, которая оказалась слишком крепким орешком для старых трусов. Бедняжка. Только выбор между жизнью и смертью собственного ребенка мог заставить ее отдать девочку в руки землянина — чужого и странного существа, но общающегося с иными богами…

— За что они меня прокляли? — спросила у него за спиной Биша. — Я имею в виду наших богов.

Девочка уже оделась, что было совсем нетрудно — натянуть через голову бесформенный балахон и сунуть ноги в сандалии. Волосы ее свисали на лицо, глаза еще не просохли, а из носа лило ручьем, и Фрэзер даже не знал, смеяться ему или плакать.

— Они и не думали тебя проклинать. Это просто чушь, предрассудки…

Он осекся. Нет, так не пойдет. Ей уже семь, и нельзя за секунду стереть из ее сознания все то, чему ее учили и во что она верит. Тем более, кто поверит на слово чужеземцу?

Фрэзер постоял, нахмурившись, мучительно соображая, как бы получше все объяснить, и вдруг заметил, что девочка смотрит на него настороженно и удивленно. Тельце ее так все и напряглось.

— Ты боишься меня? — спросил он.

— Я… я никогда не видела таких, как ты.

— Гм-м. И ты, конечно же, никогда не видела такого дома, верно?

Она огляделась и покачала головой:

— Нет. Он такой… такой… — У нее не хватило слов, чтобы выразить благоговение, переполнявшее ее.

Фрэзер улыбнулся:

— Биша, ты сказала, что старейшины вашего племени очень искушены в магии.

— Да, да!

Он спустил ее с колен и крепко взял за руку:

— Сейчас я покажу тебе кое-что. Пошли.

Он не был уверен, что детские психологи одобрили бы его методы, но ничего другого ему просто в голову не пришло. Напустив на себя таинственный вид, словно волшебник, он провел это дитя пустыни и палаток кочевников по Дому, показывая одно за другим чудеса современной цивилизации — начиная с водопроводного крана и кончая музыкальными записями и микрокнигами. В завершение экскурсии он позволил девочке заглянуть в лабораторию, полюбоваться на загадочные предметы, сверкающие стеклом и хромом.

— Ну как? Кто из нас могущественней — я или твои старейшины?

— Ты. — Она отодвинулась от него, обняв себя руками за плечи, словно боялась ненароком дотронуться до чего-либо. За ее спиной в жилой комнате гремела и журчала музыка Вагнера, струившаяся из крохотной проволочной катушки.

Неожиданно Биша встала на колени и склонила голову как бы в знак полной покорности.

— Ты — самый великий доктор мира.

Слово «доктор» прозвучало в ее устах как «шаман». Фрэзер ощутил стыд и раскаяние. Недостойно так морочить голову ребенку. Но он уцепился и за эту соломинку.

— Очень хорошо. Раз ты это понимаешь, Биша, — произнес он торжественно, — то слушай меня: проклятия твоих богов не имеют силы в этом доме, и я не желаю больше знать об этом.

Она выслушала его, но головы не подняла.

— Здесь ты в безопасности. Тебе не надо бояться. Посмотри на меня, Биша. Ты обещаешь не бояться?

Девочка поглядела на него снизу вверх. Он улыбнулся, и она тоже улыбнулась ему — краешками губ:

— Обещаю.

— Ну вот и славно, — сказал он и протянул ей руку. — Давай завтракать.

И только тут до него дошло, что ребенок связал его по рукам и ногам. Целых четыре с половиной месяца, которые ему еще предстоит провести здесь, он должен кормить ее, ухаживать за ней и прятать от людей. Люди города вряд ли дадут малышке приют — ведь мать Биши не доверилась им, — а если и дадут, то кочевники все равно найдут ее, когда явятся осенью на торги.

Единственный выход — отвезти девочку в Караппу, где никому не придет в голову совершать ритуальное убийство. Но Караппа в трех сотнях миль от Дома. У Фрэзера есть гусеничный вездеход, однако работа в лаборатории не станет ждать, пока он проползет шесть сотен миль туда и обратно через пустыню. Бросать лабораторию нельзя.

Так что четыре с половиной месяца… Он взглянул на малышку, тараторившую о чем-то своем, и задумался: что он будет с ней делать все это время.

К концу недели Фрэзер понял, что сошел бы с ума от тоски без нее. Чудовищного одиночества как не бывало. С ним рядом находилось еще одно существо, еще один человеческий голос. Она сидела с ним за столом, она разговаривала с ним. Биша не была обузой. Ее так вырастили и воспитали — чтобы не быть обузой. Это был главный предмет в ее суровой школе выживания, и та же школа научила девочку недетской мудрости и умению находить хорошее в самом плохом. С ней вообще не было никаких хлопот. Фрэзер наслаждался ее обществом, ведь он прожил здесь в одиночестве почти Целых девять месяцев. Она нравилась ему.

По большей части Биша была весела и бодра, слишком поглощена чудесами нового мира, чтобы грустить о прошлом. Но порой на нее находило. Однажды Фрэзер обнаружил ее в дальнем углу, печальную и подавленную, в такой глубокой депрессии, что она не могла даже плакать. Он решил, что знает, в чем дело.

— Тебе тоскливо, Биша?

— Да, — прошептала она.

Он попытался разговорить ее. Но это было все равно что говорить со стеной. Наконец он сдался:

— Постарайся не очень скучать по ним, Биша. Я знаю, я — не такой, как твои родители, да и все здесь чуждо тебе, но все равно постарайся.

— Ты хороший, — пробормотала девочка. — Ты мне нравишься. Дело не в этом. Со мной и раньше такое бывало, иногда. Я тосковала.

— Тосковала? О чем?

— Я не знаю. Просто — тосковала.

«Странный ребенок, — подумал Фрезер. — Впрочем, все дети кажутся взрослым странными, ведь они не знают, как справиться со своими эмоциями и новыми переживаниями. Неудивительно, что бедняжка так подавлена. А кто бы чувствовал себя иначе на ее месте?»

Он уложил ее пораньше, а потом, чувствуя странную истому и усталость после напряженной работы, прилег сам.

Проснулся Фрэзер от того, что Биша с рыданиями трясла его, повторяя его имя. Все его тело было словно свинцом налито. Выплывая из сна, как сквозь туман, ничего не понимая, он испуганно спросил ее, в чем дело, и она прошептала:

— Мне было страшно. Ты не просыпался.

— Что ты хочешь этим сказать? — Фрэзер едва не заорал на нее. Он откинулся на подушку, вновь погружаясь в глубины сна, но случайно взгляд его упал на часы.

Он проспал больше четырнадцати часов.

Машинально он потрепал Бишу по плечу и попросил прощения. Он попытался собрать свои мысли, однако его голова была словно ватой забита — полузабвение, летаргическая дрема. Он немного выпил перед сном, но не столько, чтобы проспать даже четыре часа — не то что четырнадцать. Он не делал никакой тяжелой работы. Да, он устал, но обычных восьми часов сна вполне хватило бы, чтобы восстановить силы.

Что-то было не так, и крохотная иголка страха кольнула его.

— И давно ты пытаешься меня разбудить? — спросил Фрэзер.

Девочка показала на стул, стоявший у окна.

— Когда я начала, тень была там. А теперь она здесь.

Около двух часов. Значит, это не сон. Полукома. Иголка страха выросла и превратилась в острый, пугающий кинжал.

— Это та же болезнь, что была в нашем племени, — тихо проговорила Биша, так тихо, что он едва расслышал. — Я принесла ее к тебе.

— Возможно, — пробормотал Фрэзер. Его затрясло, накатил панический ужас. Здесь ему никто не поможет. Он так далеко, он отрезан пустыней. Здесь так легко умереть.

Биша чуть отодвинулась.

— Видишь, проклятье последовало за мной.

Сделав над собой усилие, Фрэзер взял себя в руки.

— Проклятия здесь ни при чем. Есть люди — мы их называем бациллоносителями… Послушай, Биша, ты должна помочь мне. Скажи… Люди твоего племени умирали от этой болезни?

— Нет, но…

Фрэзера снова затрясло — на сей раз от облегчения.

— Ну, тогда это не так страшно, правда? А как же.

— Старейшины говорили, что они непременно умрут, если не убить меня. — Девочка отодвинулась еще дальше, к противоположной стене, потом к двери. Внезапно она вскочила и бросилась бежать.