Небо и корни мира - Тулянская Юлия. Страница 8
…«Поджигай!» Яромир в своей огненной кольчуге, с факелом в одной руке и мечом в другой стоял в середине горящей слободы. На земле отчетливо вырисовывались тела убитых. Бедно одетые, вооруженные чем попало горожане разбрелись по улицам. Вдруг в стороне высокий голос затянул разбойничью песню:
Девонне чудилось, Яромир дышит тяжело и неровно. Она не видела лица человека – он не поднимал от края лавки головы. Но Девонне казалось, что встреться она сейчас с ним глазами, и ее тоже охватили бы тревога и грусть. У вестницы дрогнуло сердце. Яромир не дожил до конца и четырех первых десятков лет человеческой жизни; она пережила века. Но в ее воспоминаниях не было и малой доли горечи, которая – она чувствовала – поднялась в его памяти.
На свет светильника слетались ночные мотыльки. В отличие от обычного огня, небесный светильник их не обжигал, и они плясали и мелькали над ним. Девонна тихо запела без слов незнакомую ей самой, грустную мелодию. Она пела и удивлялась – откуда в ней эта мелодия? Но ее друг-человек приподнял голову и начал едва слышно подпевать, хрипловато и глухо. Девонна ласково улыбнулась ему.
Накануне смуты в Даргороде, где даже на улицах пахло бедностью, Яромир слыхал, как проповедники призывают горожан к покорности. Мол, неужели народ не желает ничем жертвовать ради воинов, которые пришли защитить его от богоборца?
Зимой от холода и голода простонародье умирало на улицах. Тем упорнее священники призывали людей к смирению и верности власти.
А по городу распространялся ропот. Разве в писаниях не сказано, что богоборец поведет своих товарищей на Небесный Престол? Это знает каждый бродяга: в церквях теперь только и твердят о последних временах и мятеже против Вседержителя. Но зачем тогда народу защита с запада? Пусть богоборец и та горстка безумцев, которая рассчитывает разбить войско небожителей и свергнуть всесильного Творца, идет на Престол. Зачем народу голодать и содержать столько воинов, что на улицах Даргорода стало легче встретить вооруженного человека, чем безоружного? И если даже мятежники, прежде чем идти искать Небесные Врата, ограбят город, то ограбят и уйдут. А тут грабят каждый день: князь – податями, купцы – запредельными ценами на хлеб, хозяева – ничтожной платой за работу.
В ответ из храмов и от княжеских глашатаев неслись слова про предательство, про долг человечества перед Создателем, про то, что Вседержитель обещал милость любому, кто жертвует во имя Престола. Священники проклинали готовность черни за кусок хлеба изменить богоизбранным господам.
А Яромир думал, что у него нет выхода: он должен разделить судьбу Даргорода.
Он – даргородский боец. Его знала каждая уличная собака. Три подряд победы на игрищах сделали из него славу Даргорода. Яромир, здешний мечеборец, пока оставался непобежден, был то же самое, что огромный колокол собора или трехсотлетний дуб на Светлой горке. Он был достоянием всего города, о нём последний поденщик говорит «наш боец», «наш, даргородский». Яромиру чудилось: это выше, чем просто лучший княжеский воин. В дружине были мечеборцы ему под стать, но любимее его в Даргороде не было.
За эту любовь всякого уличного пса и последнего поденщика, за то, чтобы быть как старинный колокол или неохватный дуб на Светлой горке, Яромир в дни смуты и перешел на сторону простонародья. Он взял на себя самое трудное дело: выкинуть анварденских рыцарей и их людей из укрепленной слободы под Даргородом.
– В дни смуты, Девонна, – рассказывал Яромир вестнице, – я нашел работу по себе…
Смута в Даргороде была подавлена, когда на помощь князю Войтверду подошли войска, стоявшие в Гронске. Стало видно, что было бы, если бы восстал богоборец. Мятежники и впрямь оказались в кипящем котле.
Яромир помнил дознание, суд. «Признавайся, пес…» – «Если допечет, назову друзей…»
Он был кухаркин сын. Как он мог предать богоизбранного князя, который взял его, простолюдина, в дружину? Как мог изменить благодетелю? Яромир сказал:
– Ведь не с паперти он меня взял: сперва я сам кулачные бои начал выигрывать. А когда я на игрищах хельда свалил, разве не от меня была князю слава, что его дружинник сильнее?
Бит он был нещадно, как в разбойничьей песне, и от приговора ожидал смерти. Но Яромира не казнили, а заклеймили и отправили на каторгу – на строительство крепости Витрицы на реке Витре. Эта Витрица перемолола немало человеческих костей, прежде чем у нее появились стены…
– Говорят, Девонна, что страдания очищают душу. А мне вот нет… – сказал Яромир.
– А что стало с тобой? – Она внимательно заглянула ему в глаза.
– Я обозлился. Да и не один я, а все. Если бы страдания очищали душу, Девонна, как об этом проповедники брешут, – вдруг с заглушенной яростью сказал Яромир, – то святее нас, каторжников с Витрицы, и на свете бы не было никого!
Темнело, в окнах храма догорал закат. Девонна стремительно встала с лавки, села на пол возле своего друга и прижала его голову к своей груди, стала гладить по волосам, тихо говоря:
– Все прошло. Тебе больно, я вижу. Но все позади. Теперь ты здесь отдохнешь…
Так вестница успокаивала Яромира, пока не почувствовала, что его боль и ярость утихли, и потом, отпустив его голову и чуть отодвинувшись, снова посмотрела ему в глаза. Яромир увидел на ее щеках дорожки слез.
– Ох, Девонна… – он прижал руку к сердцу. – Что же ты плачешь?!
– Ничего, – вздохнула Девонна. – Мне тебя жалко.
Яромир рассказывал Девонне о скитаниях и о ночлегах у костра. Он обещал вечером разжечь костер перед храмом – удивлялся холодному огню светильников, которые Девонна приносила от подножия Престола.
Он расщеплял топором сухой древесный ствол, который нашел в лесу. Присев на чурбак, чтобы отдохнуть, Яромир поглядел на Шалого.
– У небожителей огонь не обжигает, вино в кувшине и масло в кадке никогда не кончаются. Зачем мы с тобой Девонне, а? Нас ей жалко, Шалый, куда денешься, нас ей жалко…
Яромир замолк, брови медленно сошлись.
– Он же их всех купил с потрохами! – вырвалось у него.
Яромир впервые подумал о небожителях не как о высших созданиях, а как о народе, который во всем, даже в куске хлеба зависит от Вседержителя. Теперь уже Яромиру стало жалко Девонну.
Девонна пришла вечером. Человек радовался ее приходу так же, как его пес: не сводил с нее глаз, ласково улыбался и никогда сразу не находил себе места рядом с ней, то заходя сбоку, то отставая. Он отвел вестницу в храмовый двор и усадил на чурбак у костра. Ей чудилось, что внутри разожженного им живого огня пляшут маленькие существа. Ночные мотыльки летели на костер. Небожительница отгоняла их и уговаривала улетать.
– Вообще-то они вечные, – сказал Яромир. – Ну… сколько костров горит на свете, они всегда летят на огонь, но никогда не кончаются. Каждую ночь опять мотыльки.
– Но вы, люди, потом можете возродиться у подножия Престола, – глядя в костер, проговорила Девонна.
– У нас будут светильники, которые не обжигают, медвяный хлеб и вино? – Яромир чуть улыбнулся.
– У вас все будет, как у нас, – обещала Девонна. – Вы больше не будете изменять воле Вседержителя, а займете место у подножия его Престола. Обитаемый мир, где вы столько страдали, канет во мрак.