Миры Роджера Желязны. Том 13 - Желязны Роджер Джозеф. Страница 8

— Э-э… а еще она просила передать вам, чтобы вы переодели трусы, причесались и побрились. Мистер Андерсон собирается снимать.

— Ладно. Идите, передайте ей, что я уже иду, — и спросите, не найдется ли у нее лака для ногтей.

Подробности опущу. Все заняло три минуты, я верно сыграл свою роль, даже извинился, поскользнувшись и уткнувшись в белый тропический костюм Андерсона мокрым дергунчиком. Он улыбнулся и отряхнулся; она улыбнулась, хотя даже Лухарич комплектаколор не мог полностью скрыть темные круги под ее глазами; я тоже улыбнулся и помахал рукой всем нашим болельщикам, глядящим в телевизор. «Мисс Вселенная, вы тоже можете стать похожей на охотницу за чудовищами. Пользуйтесь кремом для лица производства "Лухарич энтерпрайзис" — всего-то и делов».

Я спустился вниз и сделал себе бутерброд с тунцом и майонезом.

Два похожих на айсберги дня — тусклые, белесые, полурастаявшие, зябкие, по большей части незаметные и определенно угрожающие состоянию рассудка — проплыли мимо, и я был рад о них забыть. Чего-то ради вернулось ощущение вины за прошлые поступки, начали сниться неприятные, тревожные сны. Для поддержания бодрости я связался с Линией Жизни и проверил состояние своего счета.

— Собрался по магазинам? — спросил соединивший меня Майк.

— Домой собрался, — ответил я.

— Чего?

— Майк, после этого раза я завязываю. Черт с ним, с Ихти! Черт с ними, с Венерой и «Лухарич энтерпрайзис»! И черт с тобой!

Вздернутые брови.

— Чего это ты вдруг?

— Я ждал такого случая больше года, а вот теперь, оказавшись здесь, понял, что дерьмо все это собачье.

— Ты знал, на что идешь, подписывая контракт. Что бы ты ни делал, работая на продавцов крема для лица, ты продаешь крем для лица.

— Да нет, не в этом дело. Конечно же, коммерческий аспект меня раздражает, но Стадион всегда использовался для рекламы, с самого первого своего плавания.

— А чего же тогда?

— Пять или шесть причин. Главное — мне теперь все равно. Когда-то самым важным для меня было поймать эту тварюгу, а теперь — нет. Сперва это было так, мелкая блажь, но затем я вылетел на этой блажи в трубу и взалкал крови. Ну а теперь я понимаю, что эта кровь близко. И — ты будешь смеяться — мне жалко Ихти.

— И теперь он тебе не нужен?

— Я возьму его, если он достанется нам тихо и спокойно, но рисковать своей задницей, заставляя его залезть в хопкинсовский холодильник, мне не хочется.

— Я склонен думать, что это — одна из оставшихся четырех-пяти вышеупомянутых причин.

— Как то?

Он внимательно изучал потолок.

— Ладно, — промычал я. — Только не думай, что я вот так возьму и все тебе расскажу, чтобы ты мог порадоваться своей догадливости.

— Последнее время видок у нее еще тот, — ухмыльнулся Майк. — И это — не только из-за Ихти.

— Ничего хорошего из этого не выйдет. Для убедительности я покачал головой. — Мы оба взрывоопасны по натуре. Нельзя приделывать к ракете сопла с обеих сторон, на такой технике никуда не улетишь — они просто сплющат все, что посередке.

— Так было раньше. Это, конечно, не мое дело…

— Еще раз это повторишь — останешься без своих зубов.

— Ой, как страшно. Да в любой день и в любом месте…

— Продолжай! Скажи же!

— Да в гробу она видала этого крокодила, ей просто захотелось вернуть тебя, вот и все.

— Пять лет — слишком долгий срок.

— Под твоей носорожьей шкурой есть что-то такое, что нравится людям, — пробормотал он, — или я бы этого не говорил. Может, ты напоминаешь нам, людям, о какой-нибудь паршивой уродливой собачонке, которую мы жалели, когда были детьми. Так или иначе, кое-кто хочет забрать тебя домой и заняться твоим воспитанием. Кроме того, голь перекатная не должна быть чересчур переборчивой.

— А ты знаешь, приятель, — хмыкнул я, — что я сделаю по прибытии в Линию Жизни?

— Да уж представляю.

— Ошибаешься. Я лечу на Марс, а оттуда — домой. И первым, заметьте, классом. Венерианские законы о банкротстве не касаются марсианских трастовых фондов, так что у меня есть еще заначка в таком месте, где ее не тронут моль и плесень. Я собираюсь купить большой старый дом на Заливе. Потребуется работа — приезжай, будешь открывать мне бутылки.

— Что, слаб в коленках? — поинтересовался Майк.

— Есть немного, — признал я, — но ведь и ей так будет лучше.

— Я про вас наслышан, — сказал Майк. — Значит, ты — разгильдяй и подонок, а она — стерва. В наши дни это называют психологической совместимостью. Бога ради, наживляльщик, хоть раз в жизни попробуй сохранить свой улов.

Я отвернулся.

— Понадобится та работа — заходи.

Я тихо запер за собой дверь и ушел, а Майк так и сидел в ожидании, когда же она с треском захлопнется.

День Зверя начинался вполне обыкновенно. Через двое суток после моего трусливого побега от пустого места я снова отправился наживлять трос. На экране — ничего, я просто подготавливал все для очередной попытки.

Проходя мимо Вагона, я бросил «доброе утро», получил изнутри ответ и стартовал. За это время я успел наново, без всякого шума и тем более ярости, обдумать сказанное Майком. Мнения своего я менять не стал, но решил, однако, держаться с Джин в рамках вежливости.

Вниз, вглубь, вдаль. На этот раз удочка заброшена поскромнее, примерно на двести девяносто метров. Черные тросы змеились где-то слева, и я следовал за их колебаниями из желто-зеленой воды в темные глубины.

Глухая, мокрая ночь, я плыл сквозь нее, как сдуревшая, с ярким хвостом впереди, комета.

Я поймал гладкий блестящий трос и начал приделывать к нему наживку. И вдруг по мне, от ног к голове, прокатилась волна ледяной воды, шквал, будто кто-то открыл подо мной огромную дверь. Меня сносило вниз, но не так же быстро!

Из всего этого следовало, что из глубин поднимается нечто, вытесняющее уйму воды. Я все еще не думал об Ихти. Так, странненькое течение, но не Ихти же, в конце концов!

Я закончил присоединять провода и как раз вытащил первую затычку, когда подо мной вырос огромный, неровный черный остров…

Я посветил фонариком вниз. И увидел открытую пасть.

Я превратился в кролика.

По всему моему телу, от макушки к ногам, прокатилась волна смертельного страха. У меня сжался желудок и закружилась голова.

Еще одно дело, только одно. Осталось сделать. Наконец-то. Я выдернул остальные затычки.

К этому времени я уже мог сосчитать чешуйчатые выступы, окружающие его глаза.

Дергунчик раздулся, засветился розовым… задергался!

Теперь мой фонарь. Нужно его выключить, чтобы перед Ихти осталась только наживка.

Я мельком глянул назад и врубил движки.

Он был так близко, что дергунчик отражался у него на зубах и в глазах. Четыре метра, не больше; уходя вверх, я задел его блестящие челюсти струями двигателей. Я не знал, остался он на месте или пустился вдогонку. Ежесекундно ожидая быть съеденным, я начал терять сознание.

Воздух в движках кончился, и я вяло зашевелил ластами.

Слишком быстрый подъем — я почувствовал надвигающуюся судорогу. Лишь разок махнуть фонариком, кричал кролик. Только на секунду, чтобы узнать…

Или все закончить, ответил я. Нет, кролик ты мой драгоценный, мы не будем выбегать на охотника. Посидим в темноте.

Ну вот, зеленая вода. Потом желто-зеленая, наконец поверхность.

Я изо всех сил рванул к Стадиону. Мощная, словно от взрыва, волна бросила меня вперед. Мир схлопнулся, где-то вдалеке раздался голос:

— Он жив!

Гигантская тень и такая же гигантская волна. Леска ожила. Страна Счастливой Рыбалки. Может, я что-то сделал не так?

Где-то была сжата Ладонь. Что есть наживка?

Пара миллионов лет. Я помню себя одноклеточным организмом, болезненное превращение в амфибию, затем в воздуходышащее. Откуда-то с вершины дерева я услышал голос:

— Он приходит в себя.

Мое развитие достигло стадии хомо сапиенса, а затем я продвинулся на следующую эволюционную ступень — хомо сапиенса с крутого бодуна.