Миры Роджера Желязны. Том 22 - Желязны Роджер Джозеф. Страница 19

— Декаданс, — презрительно бросил ворон. — И не строй особых иллюзий, не обольщайся — они предвидят неудачу твоей миссии. Решили последний раз повеселиться, а то ведь скоро шоу конец.

Однако я не спешил уходить. Фигура, описываемая танцующими, медленно смещалась, в какой-то момент одна из женщин — стройная рыжеволосая красавица — проплыла совсем рядом со мной. Нужно сказать, что за все это время глаза танцующих ни разу не встречались с моими — словно меня тут и вовсе не было. Так что я очень удивился, когда эта женщина изящно, в такт танца, взмахнула правой рукой и бросила к моим ногам некий предмет.

Я нагнулся и потрогал этот предмет — вполне, еще одна странность, материальный. На песке лежала серебряная роза — моя собственная эмблема. Я распрямился и приколол ее к воротнику плаща. Хуги смотрел в сторону и молчал. Я не мог снять шляпу и расшаркаться (за полным неимением шляпы), а потому ограничился куртуазным поклоном. Не могу поклясться, но вроде бы что-то такое в правом глазу этой леди дрогнуло. А потом я пошел дальше.

Земля под ногами быстро утратила всякое сходство с мощеной площадкой, музыка звучала все глуше и глуше, пока не смолкла совсем. Грубая, неровная тропа требовала постоянного внимания и осторожности; в те же редкие моменты, когда туман расступался, глазам моим неизменно представали бесплодные равнины и серые унылые скалы. Когда мои ноги совсем уж отказывались идти, я обращался за силой к Камню; первое время такая необходимость возникала довольно редко, затем — все чаще и чаще.

Почувствовав голод, я остановился, присел на придорожный валун и развязал мешок с остатками припасов.

Хуги стоял неподалеку и наблюдал, как я ем.

— Должен признаться, — сказал он наконец, — что твоя настойчивость и даже то, что ты там говорил об идеалах, вызывают у меня некоторое восхищение — и большое недоумение. Ранее мы с тобой говорили о тщетности желаний и привязанностей…

— Ты говорил. В моей жизни эти проблемы не занимают особо важного места.

— А должны бы.

— Слушай, Хуги, я прожил долгую жизнь. Предположение, что я никогда не задумывался над этими азами элементарного курса философии, глубоко меня оскорбляет. Тот факт, что ты находишь общую, данную всем реальность холодной и бесплодной, характеризует не столько состояние дел во вселенной, сколько состояние дел в этой вот твоей голове. Zum Beispiel [8], если ты и вправду веришь всему, что ты сегодня мне наплел, я искренне тебе сочувствую, ибо некая непонятная и труднообъяснимая причина привязала тебя ко мне и возбудила в тебе желание долбить по моей ложной индивидуальности, вместо того чтобы освободиться ото всей подобной дребедени и рвануть напрямик к Абсолюту. Ну а если не веришь — значит, тебя подослали, чтобы ты задержал меня и уговорил отступиться, в каковом случае ты попусту тратишь время.

Хуги раздраженно прокашлялся, а затем патетически вопросил:

— Но ведь не настолько ты слеп, чтобы отрицать Абсолют, альфу и омегу всего сущего?

— Вопрос, если подойти к нему широко, по меньшей мере спорный.

— И все же ты допускаешь возможность его существования.

— Послушай, птенчик, вполне вероятно, что я разбираюсь в подобных вопросах значительно лучше тебя. Эго, как я его вижу, существует на грани рациональности и рефлекторного бытия. Стереть его, уничтожить — значит сделать шаг назад. Если ты вышел из этого Абсолюта — чего же тогда, спрашивается, спешить назад? Ты что, настолько презираешь себя, что боишься взглянуть в зеркало? Вышел — так почему бы не прогуляться с умом? Развивайся. Учись. Живи. Если тебя послали в поездку, зачем прыгать на ходу с поезда и бежать назад, к станции отправления? А может, этот самый Абсолют попросту ошибся, поручив дело существу твоего калибра? Допусти такую возможность, и кончим чесать языками.

Хуги чуть не прожег меня ненавидящим взглядом желтого глаза, затем подпрыгнул и улетел.

Лекции повторить, учебник полистать…

Поднимаясь на ноги, я услышал далекие раскаты грома. Я вскинул мешок на плечи и пошел. Всегда старайся быть чуть впереди событий.

Тропа то сужалась, то расширялась, а под конец и совсем исчезла; передо мной открылась каменистая, лишенная каких бы то ни было ориентиров равнина. Я шел, как это делают звери и птицы, по внутреннему компасу и все глубже погружался в отчаяние. Теперь даже далекий рокот грозы казался ободряющим и желанным — он давал мне хоть какое-то представление о том, где находится север. Именно «какое-то» — в тумане трудно определить, откуда доносится звук, трудно идти по прямой, не сворачивая в сторону, и у меня не было полной уверенности. Раскаты тем временем становились все громче и громче… Проклятье.

…А я болезненно переживал гибель верного Стара, да и вороньи лекции по тщете бытия не сильно подняли мне настроение. Денек был, прямо скажем, не из лучших. Я начал сомневаться, сумею ли закончить свое путешествие. Если в самое ближайшее время на меня не выскочит из засады какой-нибудь веселенький обитатель этого веселенького местечка, то нужно будет полагать, что я совсем заблудился и скорее всего так и проплутаю в тумане, пока не рухну, окончательно лишившись сил — или пока меня не настигнет гроза. Я совсем не был уверен, что сумею еще раз победить эту всеуничтожающую грозу.

Несколько раз я пытался рассеять туман с помощью Камня, но результаты оказались довольно жалкими. По моей, вероятно, собственной вине, из-за моего неумения. Я мог расчистить небольшой участок, которого хватало на минуту-другую пути, а затем приходилось либо идти в тумане, либо начинать все по новой. В этом месте, являвшемся, в неком смысле, квинтэссенцией Теней, мое мастерство работы с Тенями почему-то притупилось.

Печально. То ли дело — помереть с музыкой, с помпой — грандиозный вагнеровский финал, битва под странными, чужими небесами, против достойных противников, а тут барахтаешься в тумане…

Что-то уж больно эти камни знакомые. А не хожу ли я, часом, кругами? Есть, говорят, такая склонность у заблудившихся. Я стал прислушиваться к грому, но, как назло, все было тихо. Я подошел к подозрительным камням и сел на песок, прислонившись к одному из них спиной. Ну что, спрашивается, ноги зря снашивать, если не знаешь, в какую сторону идти? Посижу, подожду, услышу гром и сориентируюсь. От нечего делать я вытащил свою колоду. Отец, помнится, говорил, что карты здесь не действуют, но почему бы не попробовать, хоть время убью.

Я перебрал их все, один за другим, пытаясь связаться со всеми, кроме Брэнда и Кейна. Впустую. Папаша был прав. Карты утратили привычный, еле ощутимый холодок. Затем я перетасовал всю колоду и начал гадать, прямо на песке. Результат получился несусветный и абсолютно невероятный, так что я собрал карты, убрал их подальше и снова прислонился к валуну. Жаль, что воды не осталось ни капли.

Я прислушивался и прислушивался; пару раз вроде бы громыхнуло, но непонятно, с какой стороны. Карты заставили меня задуматься о семье, о родственниках Все они собрались там — не знаю где — и ждут. Ждут, чего я сделаю. А чего я делаю? Я несу Камень. С какой целью? Сначала я считал, что его мощь потребуется в битве. Если это действительно так и я действительно единственный, кто может его использовать, тогда мы крупно подсели. Затем я подумал об Амбере и чуть не задрожал от жалости и жутких предчувствий. Нет, Амбер не должен кончиться, никогда. Необходимо найти хоть какой-то способ отразить силы Хаоса.

Я рассеянно покрутил маленький камешек и отбросил его в сторону. Вырвавшись из моих пальцев, камешек полетел с черепашьей скоростью, почти завис в воздухе.

Камень. Снова его замедляющее действие…

Я вобрал новую порцию силы, и камешек рванул как ужаленный. А ведь казалось, что я подзаряжался от Камня совсем недавно. Новая подзарядка заметно оживила мое тело, но мозг все еще пребывал в тумане, почище этого, что вокруг. Мне нужен был хороший, добротный сон — со многими быстрыми фазами [9]. Отдохни я толком, это место могло бы показаться совсем не таким необычным.