Миры Роджера Желязны. Том 4 - Желязны Роджер Джозеф. Страница 16

— Добрый день, Дра, — поздоровался я.

— Подойди поближе, чтобы я мог тебя видеть.

Я обошел вокруг кресла и встал перед ним. Он похудел, его кожа стала значительно темнее.

— Ты быстро добрался, — произнес он, пристально всматриваясь в мое лицо.

Я кивнул:

— Ты же сказал: «Немедленно!»

Он зашипел и защелкал языком, что у пейанцев было равносильно смеху.

— Как поживаешь?

— Моя жизнь достойна одновременно страха и уважения.

— А как твоя работа?

— Одну я закончил, а за следующую пока не брался.

— Садись.

Он указал на скамью у окна, и я устроился на ней.

— Расскажи мне, что тебя беспокоит.

— Фотографии, — ответил я. — С недавнего времени я стал получать снимки людей, которых знал раньше — людей, что умерли давным-давно. Все они скончались на Земле, а недавно я узнал, что их Воспроизводящие Ленты были похищены. Поэтому вполне вероятно, что все они сейчас живы и находятся в некотором месте… Потом я получил вот это, — я протянул ему письмо, подписанное «Грин-Грин».

Он поднес его почти к самым глазам и медленно прочел.

— Ты знаешь, где находится Остров Мертвых?

— Да, на одной из созданных мною планет.

— Ты полетишь?

— У меня нет другого выхода.

— Я полагаю, что «Грин-Грин» — это Грин-грин-тарл из города Дилпеи. Он тебя ненавидит.

— За что? Я никогда даже не слыхал о нем.

— Это не имеет никакого значения. Его оскорбляет сам факт твоего существования. Естественно, он намеревается отомстить, что весьма прискорбно.

— В самом деле, особенно если ему это удастся. Но чем я ему так насолил, сам того не зная?

— Ты единственный инопланетянин, ставший Имя-носящим. Одно время считалось, что лишь пейанец, да и то не всякий, способен овладеть тем искусством, в котором ты так преуспел. Грин-Грин тоже одолел весь курс обучения. Он должен был стать двадцать седьмым, но провалился на последнем испытании.

— На последнем испытании? Я полагал, что это чистая формальность.

— Возможно, у тебя и сложилось такое впечатление, но это не так. Проведя полвека в учениках у Делгрена из Дилпеи, Грин-Грин не был принят в наши ряды. Он несколько раз подчеркивал тот факт, что последний Имя-носящий даже не был пейанцем. Затем он покинул Мегапею. Конечно, при его знаниях Грин-Грин очень быстро разбогател.

— Когда это произошло?

— Лет шестьсот тому назад.

— И ты считаешь, что все это время он продолжал ненавидеть меня, планировал, как бы получше отомстить?

— Да. Спешить ему незачем, а хорошая месть требует тщательной подготовки.

Всякий раз испытываешь странное чувство, когда слышишь от пейанца нечто подобное. Сверхцивилизованный народ, но тем не менее месть нередко становится образом жизни пейанца. Несомненно, в этом кроется главная причина их малочисленности. Некоторые ведут даже книги вендетт — длинные, подробные списки лиц, с которыми следует рассчитаться, — чтобы, не дай Бог, кого-нибудь не пропустить. Сюда же включаются подробные отчеты о проведенных операциях. Месть ничего не стоит, если она не служит логическим завершением сложного плана, требующего тщательной проработки, который претворяется в жизнь через много-много лет после того, как была нанесена обида. Мне в свое время объяснили, что весь кайф состоит именно в разработке плана и предвкушении результата. Собственно, само мщение — смерть врага или превращение его в калеку, отходит на второй план. Марлинг как-то рассказывал мне, что однажды одновременно вел подготовку к мщению сразу в трех направлениях, что заняло чуть больше тысячелетия, и это еще не предел… Таков уж на самом деле их образ жизни. Они получают от этого массу положительных эмоций, даже когда все прочие дела идут отвратительно. Само наблюдение за тем, как череда маленьких триумфов приводит к окончательной развязке, доставляет им истинное наслаждение. И когда приходит время финальной сцены и старательно вырезанная дубина, наконец, опускается на голову жертвы, автор получает громадное эстетическое удовольствие. Некоторые даже утверждают, что они переживают мистическое озарение. Детей с раннего возраста приучают к этой системе, ибо только те, кто овладел ею в совершенстве, доживали до преклонного возраста. Мне пришлось ознакомиться с системой лишь мельком, и я абсолютный профан в некоторых вопросах.

— Какие будут предложения? — спросил я.

— Бесполезно пытаться избежать мести пейанца, — ответил Марлинг. — Я бы советовал тебе побыстрее найти его и отправить скитаться по океану ночи. Для этого я дам тебе в дорогу несколько свежих корней глиттена.

— Но ты же знаешь, что я не слишком силен во всем этом.

— Все очень просто: один из вас умрет. Если погибнет он, то тебе больше не о чем будет беспокоиться. Если же тебе суждено умереть, мои наследники отомстят за тебя.

— Спасибо, Дра.

— Не за что.

— А какое отношение Грин-Грин имеет к Белиону?

— Тот с ним.

— Как же это могло случиться?

— Эти двое каким-то образом сумели договориться.

— И?..

— Больше мне ничего не известно.

— Как ты думаешь, может, он считает меня слабаком?

— Не знаю. — Помолчав, он добавил: — Давай посмотрим, как прибывает вода.

Я повернулся к окну и смотрел на море до тех пор, пока Марлинг не заговорил снова:

— Вот и все.

— Все?

— Да.

Небо потемнело, парусов больше не было видно. Я слышал гул, ощущал запах моря, раскинувшегося передо мной черной неспокойной бесформенной массой, в которой отражались звезды. Я вдруг почувствовал, что сейчас должна крикнуть птица, и она крикнула. Долго я сидел неподвижно, перебирая в памяти давние, казалось, уже забытые события; передо мной вставали образы, смысла которых я никогда не пойму до конца… Мое Большое Дерево рухнуло, Долина Теней исчезла, а Остров Мертвых оказался всего лишь обломком скалы, который бросили в море посреди залива, и он пошел ко дну, даже не оставив кругов на поверхности. Я остался один, совсем один. Я догадывался, какие слова сейчас услышу, и не ошибся:

— Проводишь меня этой ночью? — спросил Марлинг.

— Дра… Молчание.

— Именно этой ночью? — переспросил я. Снова лишь молчание.

— Где же теперь будет пребывать Лоримель Многорукий?

— В счастливом ничто, чтобы когда-нибудь прийти опять. Так было всегда.

— А как же твои долги, твои враги?

— Все и всем уплачено сполна.

— Ты говорил о пятом сезоне следующего года.

— Теперь срок другой.

— Понимаю…

— Мы проведем ночь за беседой, сын Земли, чтобы до рассвета я успел передать тебе свои главные секреты. Садись.

И я опустился на пол у его ног, совсем как в те далекие дни, когда я был гораздо моложе. Он начал говорить, и я закрыл глаза, вслушиваясь.

Он знал, что делает и чего хочет. Но от этого моя печаль и мой страх не стали меньше. Он избрал меня своим спутником, и я буду последним, кто увидит его живым. Это было величайшей честью, которой я не заслуживал. Я не использовал так, как мог бы, все то, чему он меня когда-то научил… Я многое испортил. И я знал, что он тоже знает об этом. Но для него все это не имело никакого значения. Он выбрал меня. И, быть может, поэтому во всей Галактике лишь он один напоминал мне отца, который умер много веков тому назад. Марлинг простил мне все мои грехи.

Страх и печаль…

Почему он выбрал это время? Почему именно сейчас? Потому что другого раза могло и не быть.

Марлинг, без сомнения, считал, что я, скорее всего, не вернусь из своего путешествия. И поэтому эта встреча должна была стать нашей последней.

«Человек, я пойду с тобой бок о бок, буду всегда и во всем помогать тебе, направлять тебя», — эти слова приписывают Знанию, но их с тем же успехом мог произнести и Страх. Ведь у этих двух чувств много общего, если хорошенько подумать.

Вот почему я боялся.

О печали мы не говорили. Такой разговор был бы просто неуместен. Мы говорили о мирах, что мы создали; о прекрасных городах, построенных нами; о науке, превращающей кучу хлама в удобное жилище для миллионов людей, и, конечно, об искусстве. Экологические игры намного сложнее шахмат, они лежат за пределами возможностей даже самых мощных компьютеров. Это связано с тем, что данное увлечение имеет скорее эстетическую, нежели научную подоплеку… Да, требуется максимальное напряжение всех извилин, но, кроме этого, что-то еще, для чего слово «вдохновение» подходит лучше всего. Мы говорили о вдохновении, а ночной ветер с моря постепенно становился все более резким и пронизывающим, так что в конце концов мне пришлось закрыть окно и разжечь камин. Дрова весело потрескивали в богатой кислородом атмосфере. Я не могу вспомнить ни единого слова из всего, что было сказано в ту ночь. Только где-то в глубинах моей памяти хранятся безмолвные картины, укрытые покрывалом времени.