Миры Роджера Желязны. Том 6 - Желязны Роджер Джозеф. Страница 66
— Спустись на один уровень со мной и покажи мне недостающий или поврежденный блок моей памяти.
— Совсем рехнулась. Как же я его найду! — сказал Тибор и искренне расхохотался.
— Похоже, ты прав, — пробормотала Супер-М. Псевдоженщина была полна сомнений и даже отступила на несколько шагов от его тележки и коровы.
— Я хочу употребить тебя в пищу, — сказала она без особой уверенности в голосе. — Спустись на землю и следуй за мной в бункер, чтобы я могла разложить тебя на атомы, как я разлагала всех тех, кто приходил по этой дороге прежде.
— Ишь, чего захотела, образина! Накось, выкуси! Не дождешься!
Тибор поспешно запустил свои механические пальцы в карман, выхватил пистолет и прицелился в управляющий блок Супер-М — в электронный мозг мобильной части сверхкомпьютера.
— Пиф-паф, — сказал он со смехом, — и тебе конец!
— Нет, не надо, — ровным тоном попросила Супер-М. — Лучше стань моим помощником. Будешь обслуживать меня. Пойдем вниз, и я тебе покажу…
Тибор выстрелил только один раз. Пуля угодила в металлическую голову и пробила ее. Псевдоженщина закрыла глаза, потом быстро открыла их и долго, пристально глядела на Тибора. Потом повела глазами влево-вправо, будто ни на что не могла решиться. Кончилось тем, что она заморгала и стала оседать, пока не рухнула в высокий бурьян.
Тибор протянул к ней манипуляторы, схватил и попытался поднять. Смертельно опасная «образина» теперь превратилась в аккуратную груду металла — что-то вроде большого сложенного раскладного стула. Пропади она пропадом! На кой она ему? «Если и сумею поднять, — подумал он, — коровенка моя может не справиться с таким грузом ни на что не годного железа».
Тибор тронул спину голштинки кнутовищем. Она не заставила просить себя дважды — потащила за собой тележку с калекой.
«А я таки вывернулся, не пропал».
Стайка негритят расступилась, пропуская тележку. Все время, пока шло его единоборство с Супер-М, они стояли поодаль и внимательно наблюдали, чем все кончится. Отчего она не раскладывает на атомы этих несмышленышей? Загадка.
Корова неспешно вышла на дорогу и затрусила вперед. Мухи жужжали в воздухе и облепляли ее тело, но голштинка величаво игнорировала навязчивых насекомых, как будто и она понимала, какую великую победу они с Тибором только что одержали.
Глава 8
Корова поднималась все выше и выше. Путь лежал по расщелине между скалами. Справа и слева из земли торчали корни высохших деревьев. Тележка двигалась по изгибам пересохшего русла извилистой реки.
Спустя некоторое время у земли заклубился туман. Голштинка запыхалась от подъема и остановилась передохнуть. Тибор ее не тревожил.
Первые капли отравленного дождя прошелестели по листьям бурьяна. Ветер раскачивал мертвые стволы деревьев.
Тибор слегка тронул спину голштинки кнутовищем, и она покорно двинулась вперед.
Тележка покинула пересохшее русло и, перевалив через холм, очутилась на каменистом поле, заросшем подорожником и одуванчиками. Повсюду виднелись высохшие стебли сорняков, впереди — остатки сломанной изгороди.
Тибор вынул замасленную карту и принялся ее изучать. Сомнений нет. Вскорости он повстречает южные племена, а затем…
Голштинка провезла тележку через широкую дыру в изгороди и остановилась у полуразрушенного колодца, наполовину заваленного камнями и землей. Сердце Тибора учащенно забилось от волнения. Что там впереди? Руины здания, торчащие во все стороны деревянные балки, битое стекло, покореженная мебель. А вон обгорелая старая автомобильная шина, изгнивший матрас на ржавых пружинах кровати… По краю поля стояли ряды старых деревьев — теперь сухие безлистные остовы. Все деревья в округе были именно такие — безжизненные черные палки с ветвями, многие из них выворочены из земли непрестанными ветрами.
Тибор направил тележку к бывшему саду. Ветер порывисто дул ему в лицо, принося струи зловонного тумана. Кожа калеки стала влажной и поблескивающей от оседающего на ней тумана.
— Тпру, — сказал Тибор, натягивая поводья.
На протяжении долгого времени он рассматривал старое иссохшее яблоневое дерево. Никак не мог отвести глаза. Вид этого дряхлого дерева — в отличие от остальных деревьев наполовину живого — и притягивал его, и сердил. «Единственное из всех цепляется за жизнь, — подумал он. — Все проиграли битву за жизнь, а оно продолжает прозябать — такое убогое, такое уродливое…»
Дерево действительно выглядело малоприглядно: голые ветви, почерневшая кора. Только кое-где трепещут на ветру одинокие листики да упрямо не желают падать несколько уже высохших, сморщенных яблок. Эти яблоки выглядели позабытыми-позаброшенными сиротами — и ветер-то их лупцует, и дождь-то их мочит, и туман донимает своими холодными щупальцами… Внизу, меж камней, застряли старые полусгнившие листья.
Тибор в задумчивости протянул экстензор, механическими пальцами сорвал листок с яблони и вперился в него взглядом.
«Какого рожна я тут делаю?» — мелькнула внезапная мысль.
Корявое почернелое дерево грозно накренилось от порыва ветра. Узловатые сучья истошно заскрипели. Тибор невольно отпрянул — до того противный звук издал этот древесный старец, цепляющийся за ненужную жизнь.
Близилась ночь. Стремительно темнело. Следующий порыв холодного ветра полуразвернул Тибора в тележке. Он заворочался, завозился, с трудом вернулся в прежнее положение, одергивая манипуляторами свое задравшееся пальтецо. Долина погружалась в густые сумерки. Скоро наступит непроглядная темнота.
В тумане и сумраке яблоневое дерево казалось зловещим, суровым. Ветер сорвал с него еще несколько листов, и те медленно закружились к земле. Один листок пролетел совсем недалеко от головы Тибора — он попытался поймать его, но механические пальцы ухватили пустоту.
И такая тоска его взяла, беспричинная, острая, и такую усталость, смешанную со страхом, он вдруг ощутил, что тут же сказал самому себе: «Надо поскорей убираться отсюда!» — и хлестнул коровенку кнутом.
Но тут его взгляд упал на одно почти живое яблоко на ветви, и он внутренне успокоился — так же внезапно, как до этого ошалел от вдруг поднявшегося из нутра сознания своего сиротства.
Тибор привел в действие рацию, притороченную к тележке в отделении за его спиной.
— Святой отец, — сказал он. — Сил нет продолжать.
Он подождал; ответом было лишь потрескивание. Он стал нетерпеливо крутить ручку настройки, чтобы поймать в эфире хоть чей-нибудь голос.
«Не с моим счастьем. Что ж это за доля такая мне выпала — тащить на плечах все горести мира, этакую неподъемную ношу! Не поднять и не бросить. А сердце ноет и разрывается».
И еще он подумал: «Ведь ты сам хотел чего-то в этом роде. Ты хотел чего-то нескончаемого — или полной нескончаемой радости или совершенной нескончаемой скорби. Вот и получил — нескончаемую скорбь. Иного на сем пути обрести ты и не мог. Потерялся на закате, в тридцати милях от родного дома. Ну, куда теперь двинешь, дурачина?»
Тибор снова нажал кнопку микрофона и хрипло произнес:
— Отец Хэнди, нет моей мочи терпеть все это. Тут крутом все мертвое. Ничего, кроме тлена и смерти. Вы меня слышите? Вы меня понимаете?
Он перешел на волну, где должен был слышать голос святого отца. Опять помехи. И молчание.
Во сумраке то яблоко влажно посверкивало и теперь казалось почти черным. На самом деле оно, конечно, красное. Очевидно, гнилое, только отсюда не видать. Но как оно себя предлагает, как оно хочет быть съеденным, убитым…
Кто знает — быть может, это волшебное дерево. Ему не доводилось прежде видеть волшебных деревьев, а отец Хэнди не единожды рассказывал о них.
«Если я съем это яблочко, произойдет что-то очень хорошее. Христиане — тот же отец Абернати — твердят, что в яблоке — зло, оно есть сатанинский плод, и вонзить зубы в него — значит впустить в мир грех. Но мы-то в это не верим, — сказал он себе. — А коли эта история с яблоком не враки, то приключилась она в незапамятные и в другой стране».