Миры Роджера Желязны. Том 6 - Желязны Роджер Джозеф. Страница 78

«Мы объединены, он и я, наличием единой нити в основополагающих догмах наших таких разных религий. До какой-то степени мы с ним одно: Макмастерс и я — мы единое целое. Нутром это чувствую. Но это единство непрочно, эфемерно. Как все неповторимое, оно обречено на гибель. Все хорошее обречено на гибель, — размышлял Пит. — По крайней мере в этом мире. Но в грядущем, ином мире все доброе будет пребывать вечно. Там доброе будет таким же неизменным и неистребимым, как в философских теориях Платона — вечные «идеи», образы вещей. В случае крайности тиборовская корова может нестись галопом. И Тибор может ехать так быстро, что мне за ним не поспеть. Если Тибор заметит за собой «хвост», он станет нахлестывать свою голштинку — и его уже не догнать. Но если хорошенько все взвесить… может, оно и к лучшему, если я безнадежно отстану? И он останется цел-здоров, и я невредим… Все будет по-прежнему. Впрочем, дудки. По-прежнему уже не будет. Ведь Тибор разживется фотографиями или видеопленкой с изображением Господа Гнева. И тогда — что? Вот эта-то мысль и угнетает. Как знать, какой эффект это произведет на жителей Шарлоттсвилля. Трудно предсказать. Но все предсказуемые последствия — одно другого хуже».

«Странно, — думал он. — Как мы печемся о своем городишке. И нас мало волнует то, что Служители Гнева одержали победу во всем мире. Наши мысли вертятся только на крохотном пятачке родного нам пространства. Вот она — послевоенная разобщенность мира. Наши горизонты сузились, усохли; мир стал дискретным, а мы — близорукими. Мы вроде тех старух, которые копаются в земле своими заскорузлыми пальцами, раздутыми от артрита. Они перерывают в поисках съедобных корешков один и тот же махонький участок подле своего жилья, потому что не хотят — да и не могут — уйти дальше, где нашлось бы больше пропитания… Вот сижу я тут, далеко от своего «огородика», и трясусь как осиновый лист. Стра-а-ашно, и обратно в Шарлоттсвилль хоцца. И разве Тибор не то же сейчас испытывает? Мы несчастные усталые путники, которые мечтают об одном — поскорее вернуться в родные палестины».

В сторону Пита по иссохшей почве медленно брела босоногая женщина, простирая перед собой руки, будто слепая.

Это была мобильная часть Супер-М.

Глава 12

— Вам доводилось слышать об Альберте Эйнштейне? — осведомился робот, замаскированный под женщину.

Подвижная часть гигантского компьютера подкралась к погруженному в горестные размышления Сэндзу незаметно и железной — буквально железной — хваткой вцепилась в его руку.

— Теория относительности… — начал было Пит. Но робот перебил его:

— Давайте спустимся в бункер и обсудим его теории.

— Э-э, нет! — возразил Пит и стал вырываться. Он наслышался достаточно страшных историй про этот полуразвалившийся компьютер. С самого детства он страшился встречи с кошмарной Супер-М. И вот — ужас придвинулся вплотную.

— У вас нет права принудить меня спуститься вниз! — благим матом завопил он, вспоминая о кислотной ванне, куда Супер-М опускает своих жертв. Нет, лучше любой конец, чем такой!

Пит заметался, норовя высвободиться. Но не тут-то было.

— Спроси меня о чем-нибудь! — прогундосила псевдобаба, волоча его за собой.

Сэндз волей-неволей сделал несколько шагов за ней.

— О'кей! — процедил он. — Ответь мне, проезжал ли тут калека без рук и ног на небольшой тележке?

— Это твой первый вопрос? — глухо спросил робот.

— Нет. Это мой единственный вопрос. Я в твои игры играть не желаю! Играть в твои игры — себе дороже! У тебя привычка убивать людей. Я твои повадки знаю!

Как же Тибор изловчился выкрутиться в подобной ситуации, если и он попался этой железной дуре? Или он не выкрутился? Может, его уже плюхнули в ту ванну с кислотой?

Интересно, кто наполняет чертову ванну в нашу сумеречную эпоху? Это покрыто тайной. Возможно, и сама Супер-М этого не знает. И не исключено, что тот мерзавец, который впервые наполнил ванну кислотой, сам же первым угодил в нее. Страх Пита увеличивался с каждой секундой. Мысли начали мешаться от одуряющего страха. Сколько же ужасов ухитрилась наплодить Земля за эти несколько десятилетий — это ж обалдеть можно! Кругом метастазы ужаса!

— Да, — сказала Супер-М. — Калека без конечностей тут проезжал и прострелил черепную коробку одной из моих мобильных частей. Мозг был задет, и она погибла.

— Но у тебя остались другие передвижные части, — подхватил Пит. — Вроде этой, которая держит меня. Их у тебя много — передвижных. Ничего, в один прекрасный день придет человек — или иное существо — и покончит с тобой. Жаль, не я.

— Это твой второй вопрос? — спросила железная бабища. — Ты хочешь спросить: сможет кто-либо и когда-либо уничтожить меня?

— Это не вопрос, — в сердцах возразил Пит. «Это вера, — подумал он. — Святая вера в то, что зло рано или поздно будет повержено».

— Когда-то ко мне приходил Альберт Эйнштейн — получить консультацию, — сказала Супер-М.

— Врешь ты, — отрезал Пит Сэндз. — Он умер за много лет до того, как тебя построили. У тебя мания величия. На самом деле ты наполовину сломанная и заржавевшая машина. Ты уже не в силах отличить желаемое от реального. Ты свихнулась. — Терять ему было нечего, и он отводил душу: — Ты старая карга. Ты смердящий труп. В тебе застряла искра жизни, но и та догорает. Почему ты живешь за счет уничтожения органической жизни? Ты ненавидишь ее? Твои создатели научили тебя ненависти?

— Я хочу выжить, — сказал робот, держа его мертвой хваткой с бульдожьим упрямством.

— Послушай! — воскликнул Пит. — Я могу снабдить тебя кой-какой информацией, чтобы в будущем ты лучше отвечала на вопросы. Я прочту тебе стихотворение. Не гарантирую, что помню его дословно, однако за общий смысл ручаюсь. «На днях я вечность видел…»

Он осекся. «Видел» или «зрел»? Впрочем, какая разница! Супер-М вряд ли что-нибудь смыслит в поэзии. В ней теперь столько злобы, что, если в ее памяти и хранились стихи, они затерялись за ненужностью. О какой поэзии может быть речь в густом тумане ненависти!

— «На днях я вечность зрел…» — поправился он, и снова осекся, потому что дальше не помнил — то ли от волнения, то ли просто память заколдобило.

— И это все? — спросила Супер-М.

— Конечно же, нет. Я пытаюсь вспомнить, как там дальше.

— Стихи с рифмой?

— Нет.

— Тогда это и не стихи вовсе, — объявила Супер-М и поволокла его в сторону пещеры, служившей входом в подземный бункер, где таилось основное «тело» компьютера, наполовину изъеденное ржавчиной.

— Я могу снабдить тебя цитатами из Библии! — завопил Пит. С него пот лил ручьями — до того он перепугался. Как он ни вырывался, металлическая хватка не ослабевала ни на миг.

Супер-М относилась к диалогу с Сэндзом с идиотской серьезностью — как будто все ее существование зависело от произнесенного и услышанного. Впрочем, существование Супер-М действительно зависит от исхода их словесной схватки. Не физическая энергия нужна этой машине для поддержания своей жизни, а та духовная энергия, которую она извлечет из нервной системы своей жертвы, если та зазевается, даст сломить себя и увлечь в гибельную нору.

Супер-М не трогает негритят только потому, что они еще маленькие — их жизненный опыт и душевная энергия, так сказать, ей на один зубок.

Стало быть, в малости — спасение.

— Никто из ныне живущих варваров не слышал об Альберте Эйнштейне, — сказала Супер-М. — А этот человек стяжал истинное бессмертие, ибо он является подлинным творцом современного мира, если мы начнем отсчет времени с…

— Я же сказал тебе, что знаю об Эйнштейне и его научных работах! — перебил ее Пит Сэндз. — Ты что — глуховата? — Он закричал что было мочи: — Я отлично знаю, кто такой Эйнштейн!

— Ась?

Э-э, да эта дрянь и впрямь плохо слышит. Или у нее ослабела память, и она уже успела позабыть начало их разговора. Скорее всего, последнее.

Забыла. А что, на этом можно как-то сыграть!