Песнопевец - Желязны Роджер Джозеф. Страница 3

— Стоп, — сказал я. — А как насчет акул?

— Из парков их выгнали в первую очередь. Дельфины даже помогали изгонять их. Лет десять прошло с тех пор, как избавились от последней акулы.

— Понятно. Скажите, а для компании эти парки обременительны?

— Вообще-то, нет. Сейчас ее работники заняты лишь обслуживанием размещенного там оборудования.

— А многие служащие «Белтрайна» работают в парках проводниками?

— Немногие и не на полный день. Они бывают в тех районах, которые хорошо знают, и владеют всеми необходимыми навыками.

— Я бы хотел взглянуть на медицинское заключение.

— Они здесь, вместе со снимками трупов.

— Теперь насчет человека с Андроса. Руди Майерса. Чем он занимался?

— Он закончил медучилище. Долго работал в нескольких домах. Пару раз арестовывался по обвинению в кражах у пациентов. И в первый раз следствие прекратили. Во второй — отсрочка в исполнении приговора. А впоследствии нечто вроде отстранения от этой работы. Это случилось лет шесть-семь назад. Потом было множество мелких работ, ничем себя не скомпрометировал. И последнюю пару лет работал на острове в чем-то вроде бара.

— Что вы имеете в виду — «вроде бара»?

— Они имели лицензию только на продажу алкоголя, но появлялись там и наркотики… Тем не менее, шума никто не поднимал.

— Как назывался бар?

— «Чикчарни».

— Что это такое?

— Персонаж местного фольклора. Разновидность древесного духа. Озорник. Ну, вроде эльфа.

— Достаточно колоритно, я полагаю. А это не на Андросе ли поселилась Марта Миллэй?

— Да, на нем.

— Я ее поклонник. Я люблю подводные съемки, а ее снимки всегда хороши. На самом деле, она же издала несколько книг о дельфинах. Кто-нибудь поинтересовался ее мнением об убийствах?

— Она уезжала.

— О, надеюсь, она скоро вернется. Я бы хотел с ней познакомиться.

— Значит, вы беретесь за работу?

— Да, я в ней нуждаюсь.

Он полез в пиджак, достал тяжелый сверток и протянул его мне.

— Здесь копии всего, чем я располагаю. И не нужно говорить…

— Не стоит говорить, — подхватил я, — что жизнь поденки будет словно вечность.

Я опустил сверток себе в карман и повернулся.

— Приятно было повидаться, — бросил я.

— Уже уходите?

— Куча дел.

— Тогда — удачи!

— Спасибо.

Я пошел налево, он пошел направо — вот и все, что было потом.

Станция-Один представляла собой что-то вроде нервного центра того района. Прежде всего она была больше всех других добывающих станций, и на ее поверхности располагались контора, несколько лабораторий, музей, амбулатория, жилые помещения и несколько комнат для отдыха. Это был искусственный остров, неподвижная платформа около семисот футов протяженностью, и она обслуживала восемь других фабрик района. Она располагалась в виду Андроса, крупнейшего из Багамских островов, и если вам нравилось обилие воды вокруг вас так же, как и мне, то вы нашли бы панораму мирной и более чем привлекательной.

Из инструктажа в первый день по приезду я узнал, что мои обязанности были на треть рутинными, а на две трети определялись волей случая. Рутинной частью был осмотр и техническое обслуживание оборудования… Остальное непредвиденные ремонты, пополнение запасов — словом, работенка для подводного мастера на все руки, которая производится тогда, когда появляется необходимость в этом.

Сам руководитель станции Леонард Бартелми встретил меня и показал все вокруг. Этот вежливый невысокий человек, который, казалось, получал наслаждение от разговора о своей работе, среднего возраста, овдовевший, сделал станцию своим домом. Первым, кому он представил меня, был Фрэнк Кашел, которого мы обнаружили в главной лаборатории поедавшим сэндвич и наблюдавшим за ходом какого-то опыта.

Фрэнк поклонился, улыбнулся, встал и пожал мне руку, когда Бартелми представил меня:

— Это наш новый сотрудник, Джеймс Мэдисон.

Он был черноволос, с легкой сединой, и несколько морщин подчеркивали его челюсти и скулы.

— Рад иметь вас под рукой, — сказал он. — Поглядывайте, не попадутся ли хорошенькие камушки, приносите мне веточку-другую кораллов. Мы заживем прекрасно.

— У Фрэнка хобби — коллекционирование минералов, — пояснил Бартелми. — Это он автор выставки в музее. Мы пройдем туда через несколько минут, и вы ее посмотрите. Это весьма интересно.

Я кивнул:

— Ладно. Я запомню. Посмотрим, что я смогу для вас найти.

— Вы что-то в этом понимаете? — спросил Фрэнк.

— Немного. Когда-то я был эдакой ищейкой.

— Ну поглядим.

Когда мы вышли, Бартелми заметил:

— Он делает деньги на стороне, продавая на выставках образцы самоцветов. Я запомнил это прежде, чем отдавать ему слишком много свободного времени и интересных образцов.

— О!

— Я имею в виду, что, если вы почувствовали, что это действительно ценная вещь или более, чем случайная находка, вы должны дать ему понять, что хотите иметь с нее определенный процент.

— Я понял. Спасибо.

— Не поймите превратно, Фрэнк прекрасный парень, только слегка рассеянный.

— Как давно он здесь живет?

— Около двух лет. Геофизик. И очень авторитетный.

Затем мы остановились у склада оборудования, где я познакомился с Энди Димсом и Полом Картером. Первый — худощавый, с чем-то зловещим в наружности из-за корявого шрама на левой щеке, такого, что даже густая борода не скрывала его полностью; другой — высокий, красивый, гладколицый, и по комплекции между полнотой и тучностью. Они чистили какие-то цистерны, когда мы вошли, и, вытерев руки, потрясли мою и сказали, что рады со мной познакомиться. Они занимались той же работой, что предстояла и мне, а обычный штат включал четырех таких работников, занятых делом попарно. Четвертым был Пол Валонс, который с Рональдом Дэвисом, старшим по судну, укладывал свертки с инструментом в буй. Пол, как я узнал, был напарником Майка, и они дружили еще с флотских времен. Я должен был с ним работать большую часть времени.

— Скоро вы сами себя доведете до такого же скотского состояния, жизнерадостно бросил Картер, когда мы подошли. — Наслаждайтесь же своим свободным утром. Срывайте бутоны роз.

— Ты ужасен потому, что вспотел до неприличия, — заметил Димс.

— Скажи это моим железам.

Когда мы пересекали остров, Бартелми заметил, что Димс был самым способным подводником из всех, кого он знал. Когда-то он жил в одном из подводных городов-пузырей, потерял жену и дочь из-за аварии, вызванной проектом «Румоко-2» и остался наверху. Картер приехал сюда с Западного побережья около пяти месяцев сразу после развода или ухода из семьи — он не говорил об этом. С той поры он работал в «Белтрайн» и стал отличным связистом.

Бартелми повел меня через вторую лабораторию, которая освободилась только сейчас, чтобы я мог восхититься огромной светящейся картой морей вокруг Андроса, бусинками света, показывающими размещение и состояние оборудования, поддерживавшего ультразвуковые стены вокруг парков и станций. Я видел, что мы находимся в границах, охватывающих ближайший парк.

— В котором из них случилось несчастье? — спросил я.

Он повернулся ко мне, внимательно изучил выражение моего лица, а затем показал, не выдавая, никаких чувств:

— Это было дальше. Вон там. По направлению к северо-восточному концу парка. Что вы об этом слышали?

— То, что было в последних новостях, — ответил я. — А что, обнаружилось что-либо новое?

— Нет. Ничего.

Кончиком пальца я нарисовал перевернутую букву «Л» по лампочкам, ограничивающим район.

— А «дырки» в стене нет? — спросил я.

— Никаких неисправностей оборудования не было давным-давно.

— Вы думаете, это были дельфины?

Он пожал плечами.

— Я химик, — сказал он затем, — химик, а не специалист по дельфинам. Но вот что поразило меня — откуда-то я это вычитал — хотя дельфин дельфину рознь. Обычные дельфины вполне мирные, возможно, с разумом, равным нашему собственному. Но ведь они тоже должны подчиняться закону распределительной кривой — огромное количество обычных особей в ее середине, некоторое количество негодяев и идиотов на одной стороне и гениев — на другой. Возможно, есть среди них слабоумные, которые не в состоянии осознать своих действий. Или с комплексом Раскольникова. Большая часть того, что нам известно о дельфинах, возникла в результате изучения усредненных обычных образцов. А если бы в короткое время были проведены статистические исследования, они подтвердили бы закон кривой. А что мы знаем об отклонениях в их психике? Да ничего — и он снова пожал плечами. — Итак, я думаю, что это возможно, — заключил он.