Покойся с миром - Желязны Роджер Джозеф. Страница 9

Мы оба сделали по глотку.

— Расскажи о его идеях, — сказал я, взяв предложенную сигарету. — Не хочу при первой же встрече произвести на него плохое впечатление.

Я дал ему прикурить, прикурил сам.

— Ну, понимаешь… Он не возражал против разводов, абортов, против контроля за рождаемостью… Рассуждал о демографическом взрыве, о бедности, а я отвечал, что на все воля Божья. Но мы часто соглашались друг с другом. Поэтому он не должен злиться на меня за то, что мы иногда спорили, верно?

— Верно, — согласился я. — Если он придерживался столь передовых взглядов, то, как я понимаю, говорил и о непогрешимости Папы, об обете безбрачия… — Я замолчал, оставив фразу незаконченной.

— Да, — сказал он и кивнул. — Он всегда говорил, что Папа всего лишь епископ Римский. О другом говорил редко. Кажется, я как-то раз затронул эту тему, и он согласился со мной. — Он допил вино и снова наполнил бокал. — Да. Согласился. Но поругались мы совсем по другому поводу. Мне не хотелось говорить со священником о таких интимных вещах. Это здесь ни при чем.

— Понятно, — сказал я, допив вино. — Когда встречусь с ним, постараюсь не затрагивать эти темы.

Взглянув на часы, я поднял бокал.

— Мне пора. Спасибо за помощь.

— Передай ему мои слова.

— Обязательно передам.

Я нашел приличное место, в котором можно было поесть, расставил перед собой поданные блюда и попытался привести в порядок мысли.

На первый взгляд мне удалось кое-что выяснить с первой же попытки. Удача? Я мысленно пожал плечами и попытался еще раз обдумать очевидные факты. Судя по всему, отец Бретан был в некотором смысле радикалом и нуждался в человеке вне Ватикана, с которым мог бы поделиться своими взглядами. Слишком очевидная и мгновенно обнаруживаемая связь. Гениальный священник разочаровался, рассердился и решил нагреть Церковь на кругленькую сумму, прежде чем смыться. Такое случается и в других крупных организациях. Почему Церковь должна быть исключением? Плата за долгие унылые годы служения ложным идеалам и так далее и тому подобное. Все возможно. Джакопо, если только он не гениальный актер, не знает о бегстве священника. Я был склонен поверить ему, потому что у него не было очевидных мотивов лгать, кроме банальной корысти. Я решил глубже разработать эту версию, но пока выбросил ее из головы и сосредоточился на других вопросах.

В чем на самом деле заключалось мое задание? Я периодически должен был связываться с управлением через офицера контрразведки, служившего в посольстве. Монсеньер Зингалес сказал, чтобы я передавал полученную информацию лично ему. Тогда мне показалось, что это касалось только Ватикана, но теперь я вовсе не был уверен в этом. Он, конечно, знал, кто именно прислал меня сюда, и понимал, что я передам в управление всю информацию. Что именно Рим и ЦРУ пообещали друг другу?

Вспомнились слова Коллинза: «Я хочу внедрить вас в Ватикан». Какая чушь. К тому же больше он об этом никогда не упоминал, но настаивал на незамедлительных и подробных отчетах. Интересно, что случится, если я скажу об этом монсеньеру Зингалесу? Потом память благоразумно перенесла меня в Нью-Йорк, и я понял, что никогда не получу ответа на этот вопрос. Ладно. Пошли все они к черту. Для меня одного хозяина уже более чем достаточно.

Два следующих визита закончились ничем, но третий оказался весьма удачным. Дело было так: я решил навестить троих священников из списка и, вспомнив о привычке римлян ужинать несколько позже, чем привык я сам, вернулся в отель, чтобы принять душ и поспать.

Я не стал пытаться звонить и предупреждать о своем визите, мне не хотелось, чтобы мои собеседники заранее подготовили ответы.

Мне и повезло, и не повезло — в зависимости от того, как посмотреть. Повезло, что я застал двоих священников дома и отпала необходимость наносить им повторный визит. Не повезло, что я не получил никаких результатов. Первому священнику было далеко за семьдесят — сутулые плечи, темные глаза, редкие волосы, похожая на наждачную бумагу кожа, проблемы со слухом. Нет, он давно не видел отца Бретана. Они часто играли в шахматы, не реже раза в неделю. Отец Бретан очень прилично играл в шахматы (ха!), но несколько месяцев назад перестал заходить, ссылаясь на занятость. Священник понятия не имел о том, что Бретан исчез, сожалел об этом. Он будет молиться за него. Мне он посоветовал сделать то же самое.

Второй был помоложе. Грузный, краснощекий, с водянистыми глазами. А еще у него была дурацкая привычка запрокидывать голову, когда он говорил. Смотрел он на меня сквозь нижние половины бифокальных очков, предположительно ему следовало обратиться к офтальмологу за новым рецептом. Да, он слышал, что отец Бретан покинул Ватикан. Их связывала любовь к опере, они вместе посещали некоторые постановки и слушали записи. Нет, он не имел ни малейшего представления о том, куда его друг уехал и почему. Всегда был такой благонравный и радеющий о делах Церкви. Они давненько не виделись. Напряженная работа и все такое прочее. Он тоже будет молиться за него. К сожалению, ничем другим помочь не может.

Я пересек несколько улиц под грохочущим, сверкающим вспышками молний небом, перепрыгивая через потоки воды, которые с журчанием исчезали в люках. Отыскав дом, в котором жил последний в списке священник, я стряхнул воду с плаща и зонта в вестибюле.

— Отец Леон Манчини? — спросил я высокого мужчину с резкими чертами лица, открывшего дверь на мой стук.

— Да, я — отец Манчини, — сказал он, внимательно рассматривая меня.

— Меня зовут Овидий Уайли, — представился я. — Мне нужна информация об отце Клоде Бретане. Вас мне порекомендовали как его друга.

Он наклонил голову, поднял брови и прищурился. Я с трудом выдержал его пристальный взгляд, хотя мне очень хотелось отвернуться.

— Да, можно и так сказать, мистер Уайли, — наконец произнес он. — Могу я узнать, чем вызван ваш интерес?

— Его брат Эмиль давно не получал от него вестей. Узнав, что я направляюсь в Рим, он попросил меня расспросить о брате людей, которых тот упоминал в своих письмах. Вы — один из них. Буду весьма признателен, если вы уделите мне несколько минут.

Он открыл дверь полностью и отошел в сторону.

— Позвольте взять ваши вещи.

— Благодарю.

Я вошел в чисто прибранную однокомнатную квартиру. Он исчез куда-то вместе с моим мокрым плащом и зонтом.

— Присаживайтесь, — сказал он, вернувшись и махнув рукой в сторону комнаты. — Кофе не желаете?

— Нет, спасибо.

— Он уже готов, я как раз собирался выпить чашку.

— В таком случае — да, — сказал я, сев на стул. — Предпочитаю черный.

Он принес кофе, передал мне чашку и покачал головой.

— Боюсь, я не знаю, где он и почему уехал. Вы меня очень удивили сообщением о его отъезде.

Я сделал глоток.

— Вы не заметили, что последнее время он был чем-то расстроен или недоволен? — спросил я.

Помедлив с ответом, он сказал:

— Нет. Мне так не показалось.

— Может быть, чем-то фундаментальным? — предположил я. — Допустим, его перестала удовлетворять нынешняя политика Церкви… Или недовольство было вызвано работой, которую он выполнял?

— Лучше бы вы не спрашивали об этом, — сказал он. — Судя по всему, вы понимаете, какие последствия вызовет честный ответ. Он ведь даже не пытался скрывать свои взгляды на некоторые проблемы, о которых было бы лучше промолчать. Он не одобрял позицию Церкви по многим весьма существенным вопросам…

— Может быть, по большинству, а не по многим?

— Возможно. — Он вздохнул. — Я не понимаю, почему он не пожелал лишиться сана, хотя такая возможность существует. Мне кажется, он всегда считал себя истинным католиком. Не в его правилах собрать вещи и тайком сбежать.

Он пожал плечами и отхлебнул кофе. Я дождался, когда он поставит чашку на стол, а потом задал вопрос, который мог либо закончить разговор, либо помочь мне узнать нечто ценное:

— Как, по вашему мнению, он относился к обету безбрачия?