Башня Королевской Дочери - Бренчли Чез. Страница 112

Головы монахов были обнажены в подражание исповеднику, несмотря на молитву. А среди толпы юношей и мужчин Маррон увидел Олдо, и больше не видел никого, кроме него.

Обнажив меч, Радель шагнул вперёд. Воспользовавшись тем, что Элизанда больше не поддерживала его, Маррон потянулся за «Дардом», но замер, коснувшись рукояти. В самом деле, зачем? Перед беглецами стояли две дюжины бойцов, сражаться с которыми было бесполезно. И Радель должен был это знать…

И он знал, но скорее всего собирался защищать девушек любой ценой. Тут фра Пиет прищурился, заслоняя глаза от сиявшего под сводами конюшни колдовского света, начертил перед собой знак Господа и закричал:

— Святотатство! Ради ваших собственных душ, братья, вперёд!..

И прыгнул к Раделю, замахиваясь топором.

Удар клинка о топор отдался по всей конюшне. Радель зарычал, напрягся и отшвырнул фра Пиета. Освободившись, клинок рассёк лицо исповедника от носа до уха.

Хлынула кровь. Заревев, фра Пиет вновь ринулся вперёд, размахивая ярко блестевшим топором. Его люди хлынули следом.

Первый из добравшихся до Редмонда не заметил притаившуюся подле старика Элизанду и, не успев взмахнуть мечом, получил нож под ребро. Зашатавшись, монах упал, а шедшие за ним следом остановились. Возникло мгновенное замешательство, которого Маррону хватило, чтобы услышать всхлип Джулианны, увидеть, как девушка обречённо оглядывается вокруг, не выпуская из рук завёрнутую в вуаль Дочь.

Тут Маррон по крайней мере мог сделать хоть что-то. Он подскочил к Джулианне и здоровой рукой выхватил у неё Дочь. Теперь Джулианна могла бежать от этого кошмара, могла скрыться и выжить.

Маррон застонал — вместо того чтобы бежать, Джулианна выхватила из складок платья кинжал, нет, два кинжала. Здоровая рука юноши была занята Дочерью, и Маррон попытался высвободить из-за пояса раненую, чтобы преградить девушке путь и не дать ей ввязаться в драку…

…и почувствовал, как раненая рука налилась жгучей болью, и понял, что здоровая тоже горит словно в огне. Закричав в голос, Маррон посмотрел вниз и увидел, что по его ноше растекаются алые языки пламени, превращая плотную шёлковую вуаль в пепел.

Серый пепел, тёмно-красная сердцевина — и эта сердцевина шевелилась, двигалась, открывалась…

«Она может стать оружием, которое уничтожит нас всех», — вспомнились Маррону чьи-то слова, сказанные в башне. Если только они вправду были сказаны, если башня действительно существовала…

Чем бы ни была эта Дочь, она убивала Маррона. Его правая рука горела, дрожала, рвалась болью, а ноша становилась все горячее, трещины на ней расширялись… Из раненой руки хлестнула кровь и полилась толчками, подчиняясь неведомому чужому пульсу.

Что ж, если это оружие, пусть оно расправляется с другими, а не с ним. Маррон поднял голову и напрягся всем телом, приготовившись зашвырнуть Дочь как можно дальше. Она весила немного, но у Матрона болело все тело, и он не верил, что сумеет закинуть её далеко.

Ему не удалось даже попытаться. Все вокруг замерли, атаковавшие монахи откатились назад, и даже фра Пиет с Раделем прекратили бой, услышав крик Маррона и разглядев, что у него в руках. Теперь на юношу надвигался всего один монах, и Маррон попытался швырнуть Дочь ему в лицо.

Ничего не вышло. Прямо у него в руках шар развернулся окончательно и, хотя пальцы всё ещё жгло, Маррону показалось, что Дочь стала мягче, словно её кожица начала таять. А внутри — внутри не было ничего, кроме дыма, красного дыма, повисшего в воздухе и принявшего форму какой-то кошмарной твари, полуживотного-полунасекомого.

Нападавший на юношу монах остановился как вкопанный. Теперь все смотрели только на дым. Он вился и кружился, подобно обычному дыму на ветру, менял форму и наконец подплыл к Маррону, окутав его кровоточащую руку. И исчез, просочившись сквозь повязки, отыскав рану и влившись в тело, несмотря на бьющую ему навстречу кровь.

По крайней мере так показалось Маррону. Вначале он ощутил волну какого-то чужеродного тепла, а потом ему показалось, будто в него проникло какое-то живое существо, неразумное, но чуткое, которое сразу начало вживаться в его тело. Его пульс не совпадал с биением сердца Маррона, существо проникало в плоть юноши, обволакивало кости, изучало его всего, от кончиков пальцев до мозга. Маррону показалось, что в какой-то миг оно закружилось вокруг сердца и замерло, на мгновение словно бы заснув.

Потом оно опять ожило и задвигалось, исследуя каждую клеточку тела Маррона, но теперь его пульсирующий ритм совпадал с биением сердца Маррона и сливался с ним, хотя все так же оставался чужим.

Маррон открыл воспалённые глаза и понял, что мир вокруг окутан багрово-красной дымкой.

Ещё он увидел, что стоящий перед ним монах — не кто иной, как Олдо. Он уже пришёл в себя, поднял меч и замахнулся, громко крича от ужаса, презрения и отвращения.

Парировать удар было уже поздно, даже если бы Маррон мог горящими от боли руками схватить меч, а потом поднять его на друга, с которым был рядом всю жизнь и который был для него теперь потерян.

Маррон хотел дождаться удара, не двигаясь с места. У него был всего миг на размышление, и он решил умереть здесь и сейчас от руки Олдо. Это казалось ему неплохим выходом. Хуже придётся Олдо, который останется жить с тяжестью на душе и вечно будет слышать упрёки призрака Маррона, шепчущего о дружбе, разорванной из-за каких-то смешных причин.

Так решил его мозг, однако тело сделало иной выбор. Рука инстинктивно метнулась навстречу клинку — бесполезный жест, позволяющий прожить ровно столько, чтобы успеть закричать перед смертью.

Маррон вскинул левую, перевязанную окровавленным бинтом руку. Из слипшейся тёмно-коричневой ткани внезапно вырвалась тонкая струйка алого дыма. Повиснув в воздухе, она превратилась в покрывало, остановившееся между Марроном и падающим мечом.

На вид покрывало было не толще паутины, но Маррон чувствовал его как свою собственную кожу, словно в тело юноши хлынула новая энергия. Он ощутил, что меч столкнулся с преградой, он даже знал, в каком именно месте это произошло, но не ощутил ни боли, ни удара. Да и с чего бы? Подумаешь, сталь встретилась с туманом… но не смогла пройти сквозь этот туман, чтобы вонзиться в тело Маррона. Дымка засияла и рванулась вперёд, Олдо завопил и отшвырнул рукоять меча, она зазвенела и запрыгала по каменному полу, а клинок рассыпался, и на лице Олдо был написан ужас, и ещё его лицо было усеяно мелкими серыми точками там, куда попали осколки.

Маррон не мог пошевелиться — просто стоял и смотрел, как серые пятнышки покраснели и начали сочиться кровью, как Олдо поднял дрожащие руки к ослепшим глазам. Маррон ощутил нечто вроде облегчения, когда дымка окутала голову его друга, стала толще и совсем скрыла лицо Олдо.

Впрочем, облегчение было недолгим.

Лица Олдо видно не было, но внезапно он начал задыхаться, и перед глазами Маррона предстала ужасная картина того, что могло происходить за туманной завесой. Ему виделось, как дым вливается в горло Олдо и проходит сквозь поры его тела, и на какой-то миг Маррону даже послышалось отчаянное и неровное биение сердца монаха.

Потом раздался негромкий звук, похожий на взрыв, и чёрная ряса Олдо разлетелась в клочья. А то, что оказалось внутри, уже не было человеком — тёмная влажная мешанина из крови и лоскутьев плоти, сквозь которую кое-где проглядывали белые осколки костей.

Маррон всхлипнул. У него не было слов для охватившего его пронзительного чувства потери, вины и преданной любви; все выразилось в одном вздохе. А потом Марроном овладело безумие.

Смертельная дымка Дочери висела в воздухе перед ним; все бывшие вокруг люди не смели пошевелиться и только хватали ртом воздух. Как и следовало ожидать, Радель очнулся первым. Он проворно шагнул вперёд, сделал неуловимое движение и аккуратно оттянул обратно свой меч. Хлынула кровь, и фра Пиет упал.

Кровь послужила Маррону сигналом. Кровь Олдо повисла в воздухе, запеклась у него в ноздрях и оросила его лицо. Маррон закрыл глаза, с трудом вдохнул и завыл.