Башня Королевской Дочери - Бренчли Чез. Страница 29

— Но если ваши обязательства столь велики, почему вы не наденете рясу и не станете монахом, настоящим членом Ордена? — «И не подниметесь до магистра, прецептора, маршала, гроссмейстера, наконец!»

Он коротко рассмеялся.

— Мадемуазель, меня растили рыцарем Королевства. Мой отец посадил меня на коня ещё до того, как я научился ходить; когда я подрос и смог носить кольчугу, она всегда была сделана специально по моему размеру; все мои мечи имеют древнее происхождение и собственные имена. Прошу прощения, Маррон, но монахи Ордена — это армия пастухов, фермеров и ремесленников. Я охотно буду сражаться с ними плечом к плечу, но не стану одним из них.

Он пытался произвести впечатление человека гордого, надменного, берегущего честь семьи, но Джулианна снова не поверила ему.

К её удивлению — и к явному удивлению рыцаря — возразивший ему голос послышался из-за спины Джулианны.

— Мы — солдаты Господа, сьер. Мы не из благородных, хотя семьи некоторых из нас вполне заслуживают вашего уважения. Мы — лучшие солдаты Королевства, потому что сражаемся только за Господа.

— И ты считаешь, что я сражаюсь не только за Него?

Вопрос — если это был вопрос — прозвучал холодно и яростно. На этот раз Джулианна повернулась и увидела, что Маррон вздрогнул. Однако д'Эскриве мгновенно смирил свою ярость и продолжил уже знакомым поддразнивающим тоном:

— Армии монахов-исповедников боятся в Чужеземье как никого другого. Это правда. Но вы сражаетесь в рясах, Маррон, ибо ваша защита — Господь. Что до меня, то я предпочитаю кольчугу, потому что в вере я слабее вас.

— Это не так, сьер.

Неожиданное и спокойное возражение. Джулианна попыталась увидеть выражение лиц обоих спорщиков, но в результате не разглядела толком ни одного.

— Что ж, давай не будем спорить об этом. В конце концов, неприлично спорить с собственным оруженосцем. Напомни мне, чтобы я поколотил тебя за то, что ты смеешь возражать мне при дамах.

— Да, сьер, — с улыбкой ответил Маррон. Джулианна подумала, что напомнить он напомнит, а вот трёпки не будет. Да, не прост он был, этот д'Эскриве; его настроение и мысли менялись как ртуть, а его отношения с Марроном были всего лишь одной из сторон его характера, крошечной нитью в узле, который она с таким трудом пыталась развязать.

Джулианна решила, что с неё загадок хватит — по крайней мере на сегодняшний вечер. Рядом с ней была умная, очаровательная и загадочная девушка — Элизанда, а д'Эскриве был умным, очаровательным и загадочным мужчиной — кроме этих качеств, у него было ещё и вино, — так чего же ещё оставалось желать Джулианне?

Ей подумалось, что это вино так подействовало на неё. Это было очень хорошее вино, и они выпили, не разбавляя, первую флягу, а за ней последовала вторая, извлечённая Марроном все из той же сумки. Однако, несмотря даже на вино, Джулианна не поглупела и не слишком опьянела. Любая девушка, выросшая пусть даже в самом дальнем углу императорского двора, умеет либо не пить, либо не пьянеть.

Джулианна не знала, где выросла Элизанда, но заметила, что подруга тоже не выказывает признаков опьянения. А что до д'Эскриве — что ж, в конце концов это было вино. Считалось, что молодой дворянин должен уметь перепить всех своих собратьев и удержаться на ногах, пока те не потеряют сознания. В этом искусстве дворяне усердно упражнялись с младых ногтей. Джулианна ничуть не удивилась бы, если бы д'Эскриве пил всю ночь, а утром по-прежнему улыбался бы — нет, даже смеялся. Как-то Элизанда сказала, что рыцари не смеются, но д'Эскриве опроверг её утверждение. Раз или два за вечер Джулианне даже показалось, что он смеётся просто так, веселясь и ни на что не намекая.

Она забыла только, что в комнате было не трое, а четверо. Джулианна привыкла к вышколенным слугам, ожидающим приказа и следящим за малейшим жестом. Здесь таких нет, пришла грустная мысль, которую никак не удавалось прогнать. Она забыла о том, что этим вечером Маррон оказался не просто слугой д'Эскриве. Со своего места, повернувшись спиной к очагу, она видела Маррона только тогда, когда он подходил наполнить кубки, и замечала только, что он смотрит, подаёт вино и снова смотрит, чтобы подать его ещё раз.

Пока не услышала, что он захрапел.

Джулианна вздрогнула и выдала юношу, обернувшись назад. Маррон всё ещё сидел на пятках, но уже не так прямо, опершись головой и плечом на стену и приоткрыв рот. Он храпел не так громко, но тут раздалось громкое фырканье; если бы Джулианна пропустила первый звук мимо ушей, не заметить второй было бы уже невозможно.

Фыркнула Элизанда. На мгновение д'Эскриве явственно смутился, не то из-за неловкости своего оруженосца, не то из-за мыслей о собственной глупости — надо же было выбрать в оруженосцы такого неуклюжего мальчишку!

Быстро опомнившись, рыцарь встал и поклонился так низко и изящно, что едва не подмёл рукавом пол.

— Приношу свои извинения, медам. Мой оруженосец напоминает, что мне пора идти.

— Ну что вы, сьер Антон! Просто он не привык пить.

— Да, но он служит мне вместо часов, а его храп — вместо их боя. Если он уснул, значит, я, по обыкновению, слишком долго просидел в столь замечательной компании. По-моему, в таком способе напоминания есть определённое удобство. Прошу прощения, — добавил он, когда Маррон всхрапнул сильнее, — но мне кажется, мои часы бьют все громче. Надо его увести.

Рыцарь легонько потыкал Маррона ногой в бок. Оруженосец пошевелился, пробормотал что-то, смолк и снова захрапел. Вздохнув, д'Эскриве наклонился и подхватил юношу одной рукой под плечи, а другой — под колени. И встал, легко и бережно подняв Маррона, хотя Джулианна ожидала от него разве что ещё пинка-другого.

Маррон пошевелился на руках у д'Эскриве, и левый рукав его рясы задрался до локтя.

Джулианна нахмурилась:

— Что это у него на руке?

Д'Эскриве посмотрел вниз.

— А, это я чуть не убил его. Ему повезло, он легко отделался. Он быстро действует и быстро соображает, и к тому же ему везёт. — Тут он снова нахмурился. — Кажется, рана кровоточила.

— Эту повязку перевязывали наново, — заметила Элизанда, прикоснувшись к засохшей на бинте крови. Она нагнулась над рукой Маррона, посопела и добавила со странным выражением лица: — Рана чистая и вскоре должна затянуться.

— И всё же, — заметила Джулианна, понизив голос, хотя Маррон, как ни удивительно, не проснулся, — всё же кто-нибудь должен взглянуть на эту рану, сьер Антон.

— Уверяю вас, мадемуазель, её посмотрят. Только не сегодня и не вы, если вы это имеете в виду. Маррон умрёт от смущения.

Или покраснеет до того, что лопнет.

— Лучше это будем мы, чем какой-нибудь коновал, — упрямо заметила Элизанда.

— Да, но ещё лучше, если это будет главный лекарь. Я пошлю за ним утром. — Рыцарь повернулся было к входным шторам, но вновь остановился, посмотрел на Джулианну и произнёс: — Весь вечер я хотел задать вам один вопрос, но не мог придумать, как сделать это так, чтобы не принизить заботливость вашего отца. Теперь у меня появилась такая возможность. Я мог бы поручить Маррона вашим женщинам, чтобы они промыли и перевязали его рану, если бы в этом была нужда; однако мне сказали, что с вами нет женщин?

— Нет.

Кроме Элизанды, но она не в счёт.

— Могу ли я спросить, почему? Мне кажется странным, что высокородная дама едет на собственную свадьбу в сопровождении одних только мужчин.

— Сьер Антон, в Марассоне у меня были компаньонки, которых я считала своими подругами, были служанки и были рабыни. Я не могла просить моих подруг ехать со мной в такое место, как Элесси. Я не стала приказывать моим рабыням сопровождать меня, а служанки не пожелали этого сами.

Она не могла винить их. Хвала Господу, по крайней мере бремени вины на ней не будет среди прочих многочисленных тягот.

— Ах да, понимаю. Это достойно уважения, мадемуазель Джулианна, хотя я надеюсь, что Элесси покажется вам приятнее, чем вы ожидаете. Осмелюсь только посоветовать вам не говорить этого другим людям или по крайней мере говорить не так прямо. Жители Элесси гораздо чувствительнее, чем кажутся…