Башня Королевской Дочери - Бренчли Чез. Страница 68

— Мессир?

— У тебя там заражение, парень, ты слишком запустил рану. Главный лекарь тебе не поможет. Он не остановит заразу, подождёт, пока рана начнёт вонять, и отрежет руку — может, по локоть, а может, и по плечо, если подождёт подольше.

Маррон не стал сомневаться в словах Раделя. Он сразу же слепо поверил менестрелю, и первым его побуждением было попросить:

— Мессир, не пойдёте ли вы со мной, чтобы поговорить с главным лекарем? Меня он слушать не станет, но…

— Меня тоже, парень. Ты что, забыл, я же простой менестрель, а главный лекарь — человек гордый. Что я могу знать о человеческом теле и о страшных ядах? Разве я могу знать то, чего не знает он? В любом случае это не поможет. Главный лекарь оставит тебе полруки, а то и вовсе одну культю. А я могу сделать лучше. Идём со мной.

Он пошёл по коридору прочь от лазарета. Маррон поколебался мгновение, но всё же последовал за ним, хотя его грызли сомнения. Разве может бродячий менестрель знать то, что неизвестно главному лекарю из Ордена искупителей?

«Я из Сурайона». Этими словами Радель признал себя колдуном, еретиком и предателем. Надеяться на такого человека не стоило.

Но ведь это, говоря по чести, было ещё не все. Радель был человеком, уверенным в своих силах. Вчера Маррон поверил его уверенным речам, сегодня — уверенному обещанию помочь. Определить болезнь и вылечить её — а ведь Маррон не стал сомневаться в диагнозе, так почему же он должен был сомневаться в том, что менестрель поможет ему?

«Потому что он всего лишь менестрель, потому что он из Сурайона, потому что он враг Ордена и моего господина и должен быть моим врагом…»

И всё же Маррон вошёл вслед за Раделем в маленькую комнату без окон, тёмную и пустую, что-то вроде кладовки. Радель толкнул дверь; она заскрежетала по полу, петли завизжали, и наконец она закрылась. В комнате стало совсем темно.

— Так, — произнёс из темноты голос Раделя. — Нам понадобится по меньшей мере свет для работы. Не бойся, парень. Помнишь, ты спрашивал меня, случалось ли мне видеть магию? Случалось, но не в темноте…

В воздухе между их головами возник покачивающийся шар, сотканный из неяркого жёлтого света. Маррон мельком взглянул на него, а потом перевёл взгляд на Раделя.

— Ага, — сказал менестрель, — я вижу, ты не боишься. Ах, ну да, тебе же случалось видеть Королевское Око, верно? Значит, бояться тебе нечего. Однако мне попадались люди вдвое старше тебя, которые при виде такого шарика ухитрялись обмочиться, а позже не признавали ничего виденного. Говорили, что не было ни света, ни мокрых штанов…

Маррону доводилось видеть не только Королевское Око, хоть оно и было больше, гораздо больше этого шара. Юноша видел свет, вспыхивающий по зову прецептора и складывающийся в пульсирующий голубым знак Господа каждую ночь перед службой, видел, как сами собой вспыхивают факелы… И ещё он видел…

— Мессир, я такое уже видел.

— Что? — Радель внезапно замер, и шар засветился ярче, обжигающим глаза светом.

— Я видел такой свет, мессир. Его делал другой человек, — твёрдо, без намёка на смущение произнёс Маррон. Он был рад, что выпал хоть один случай для разнообразия сказать правду.

— Когда… нет, погоди! — Радель схватил Маррона за плечо — за больное, но Маррон не стал говорить, какую боль причиняет ему эта хватка, пусть даже и далеко от раны, — и требовательно спросил: — Ты видел его? Видел Редмонда?

— Не знаю, мессир, — честно ответил Маррон, — я видел только человека в камере. Он не сказал мне своего настоящего имени.

— Да и я зря проболтался. Забудь это, если сможешь. — Но менестрель наверняка прекрасно понимал, что Маррону никогда не забыть услышанного. Имя вообще забыть трудно, а уж такое имя… — Скажи только, как это случилось, как ты повстречался с ним? Ты должен был застать его врасплох, чтобы увидеть этот свет. Он не доверился бы тебе…

Маррону хотелось спросить, почему сам Радель доверился ему и почему решил, что Маррон не выдаст, но юноша сказал только:

— Так и было, мессир. — Он вкратце рассказал о том, что произошло с ним накануне.

— Ага, значит, ты видел двоих сурайонцев и не выдал ни одного из них. Ты загубил свою жизнь, Маррон, если не душу.

— И душу тоже, — упрямо сказал юноша. Он понимал, что Господь уже зачислил его в еретики и в укрыватели еретиков. В конце концов, смерть — это всего лишь смерть, пусть даже в огне, и правосудие церкви станет только предвестником правосудия небесного.

— Не думаю, парень. Честно, ты не прав. Ладно, не важно. Ты уже подарил нам своё молчание; я не могу просить тебя ещё и о вере. Дай-ка лучше взглянуть, чем я смогу отблагодарить тебя. Дай руку.

Он явно имел в виду больную руку, которая распухла и побагровела ещё сильнее, чем час назад. Маррон вытянул её — даже это движение причинило ему боль, и только боль помогала верить, что это действительно его собственная рука, пусть и онемевшая, больше похожая на кусок дерева, приделанный к живой плоти. Радель взял её одной рукой, а второй ловко развязал узел бинта и проворно размотал его. Бинт присох к ране, и менестрель резко потянул его на себя, обнажив рану одним движением. Маррон издал длинный шипящий выдох; это было единственное, чем он сумел заменить крик. Менестрель мимоходом извинился.

Рука выглядела страшно. Даже при тусклом свете Раделевой магии виднелась побледневшая плоть, даже сквозь туман боли, застилавший глаза и круживший голову, Маррон разглядел бледно-жёлтый гной. Здесь уже не помог бы ни бальзам, ни мазь для лошадей. По всей видимости, в ближайшем будущем Маррона ожидал раскалённый нож; а станет ли сьер Антон держать у себя однорукого оруженосца?

Большой палец Раделя скользнул по руке юноши, оставляя за собой лёгкое онемение и прохладу. Потом он прошёлся с другой стороны раны, и Маррон тихо вздохнул, обнаружив, что боль уменьшилась.

Радель снова повёл рукой над раной, на этот раз растопырив все пальцы, словно пытаясь стянуть её края. Менестрель сказал:

— Мой друг в камере внизу мог бы сделать это лучше.

«Не с его руками», — подумал Маррон, и уже открыл рот, чтобы сказать это, но задохнулся — на этот раз не от боли и даже не от страха, а от удивления и тепла, истекавшего из пальцев Раделя и ласкавшего его плоть, словно вода. Боль совсем исчезла.

Маррон закрыл глаза, чтобы сдержать слёзы, и отвернулся. Потом, проклиная себя за трусость, повернулся обратно и посмотрел на руку. Она на глазах приобретала нормальный цвет, превращаясь из багровой в розовую.

— Мессир, что вы… — Нет, это было слишком глупо, но он всё же спросил: — Мессир, как вы это делаете?

— У нас есть кое-какие навыки работы с живой плотью, — сказал Радель. — Я не могу стянуть края раны — здесь нужно время и силы твоего собственного тела. Но я могу выгнать оттуда яд и на время унять боль.

— Это магия?

— Да, наверное. Или знание; впрочем, это одно и то же. Понимание того, что лежит под внешней оболочкой мира. Я вижу яснее и глубже тебя; меня не обманывает внешний вид, когда я хочу заглянуть вглубь. А с тем, что я вижу, я могу работать.

Пока он говорил, его пальцы бегали по руке Маррона, касались её, постукивали то там, то тут. Рука юноши была охвачена теплом, исходившим от пальцев менестреля, а все тело пульсировало в такт его касаниям.

— Что ж, это всё, что я могу сделать. — Радель вспотел и даже, кажется, дрожал. Отпустив руку Маррона, он сделал шаг назад и провёл большими руками по взмокшей шевелюре.

— Спасибо вам, мессир. — Маррон потрогал руку, удивляясь отсутствию боли. Рана оставалась на месте, подобно тёмной дыре, раззявившей красную по краям пасть; однако гной исчез, превратившись в бесцветную корку, а багровая опухоль, говорившая об опасности, уменьшилась до небольшого красного пятнышка.

— Другие могли бы сделать больше. Впрочем, если ты будешь осторожен, рука заживёт. Давай-ка завяжем обратно бинт. Свежий воздух, конечно, принёс бы больше пользы, но тогда твой господин начнёт задавать лишние вопросы.