Башня Королевской Дочери - Бренчли Чез. Страница 75

По правде говоря, один из сундуков Джулианны был чуть легче, чем прежде. Платья, в которых они с Элизандой работали в лазарете, были отданы в стирку деревенским женщинам и до сих пор не вернулись. Впрочем, потеря была невелика: платья были перепачканы и испятнаны, а для того чтобы смыть кровь, не оставив ни малейшего пятнышка, требовалась куда более умелая прачка. Платьев у Джулианны хватало — так пусть деревенские девушки оставят их себе, может, найдут случай покрасоваться в чужеземных нарядах, а нет, так продадут на ближайшей ярмарке.

В последний раз Джулианна с Элизандой вернулись в свою комнату. Там их ждал обычный лёгкий обед. Поев, они отдохнули — то есть Джулианна отдохнула, точнее, полежала на постели, притворяясь, что отдыхает. Элизанда же молча и недвижно стояла у окна — наверное, думает о своей неудаче, решила её подруга, хотя что именно не удалось — ей до сих пор было неизвестно. Сама она была занята размышлениями о том, что ждало их впереди. Пустыня, шарайцы, отец — все это и без того было достаточно угрожающе, а тут ещё и полная неизвестность, заслоняющая и путешествие, и его цель. Джинн сказал, что её отец в опасности и что она может спасти его. «Хотя, возможно, было бы лучше, если бы ты не стала делать этого», — добавил он, однако это предупреждение только подтолкнуло её навстречу неизвестному. Но это не было её целью. «Выйди замуж там, где должно тебе», — но она должна выйти за барона Имбера, а уж его-то среди шарайцев не найдёшь.

Джулианна ничего не понимала и не могла понять, однако решила отправиться в путь — ради отца и ради того, чтобы, повинуясь джинну, одновременно бросить ему вызов. Если только им удастся незаметно ускользнуть от охраны и скрыться от погони. Верхом у них было бы больше шансов на побег — Мерисса легка на ногу, но даже она не могла бы потягаться с рыцарскими конями, неся на себе двойной груз. Для Элизанды коня не нашлось. Нет, лучше уйти пешком, уйти как можно дальше, а потом спрятаться и надеяться на лучшее. Элизанда знала горы, знала тамошние тропы — это поможет в пути. А преследователям в горах придётся несладко, особенно если ветер поднимет пыль. Шанс у беглянок будет. А может, джинн присмотрит за ними, это ведь его затея…

Так она лежала, размышляя, и в результате ничуть не отдохнула. Потом пришёл монах, сопящий после подъёма по лестнице, и сказал, что багаж можно нести в фургон, а девушек ожидает паланкин — он выразился изысканно, «ожидает вашего светлейшего присутствия», но в его голосе звучало «груза ваших тел». Монах надвинул капюшон пониже и упрямо смотрел в землю, старательно избегая взглядов в сторону девушек. Сам прецептор ожидает их, чтобы попрощаться, так не будут ли они любезны поторопиться?

Этого он тоже не сказал вслух, однако все вполне явственно читалось в его поклонах и торопливых движениях.

На площадке у двери стоял ещё один монах, пришедший помочь снести вниз сундуки; он тоже прятал лицо, но Джулианне показалось, что его тощая фигура отлепилась от стены за миг до того, как она вышла. Что ж, пусть попыхтит с грузом, так ему и надо за пренебрежение…

Джулианна в сопровождении Элизанды спустилась по лестнице и пересекла двор, а потом прошла по узкому длинному коридору к конюшенному двору. Там уже ждал, как и было обещано, прецептор, а рядом с ним стоял проклятый паланкин и переминались с ноги на ногу верные носильщики. Вспомнив свою скачку по равнине — в особенности конец этой скачки, — Джулианна искренне порадовалась их присутствию.

— Ваша милость, это так любезно с вашей стороны, ведь у вас должно быть столько дел!

— Никакие дела не помешают мне оказать должного уважения гостям, мадемуазель Джулианна, в особенности когда они столь умны и великодушны, как вы.

Все эти словесные экивоки были для обоих второй натурой. Обмениваясь любезностями с прецептором, девушка из-под вуали разглядывала царившую во дворе суету, торговцев, которые сочли за благо ехать вместе с её отрядом до Элесси, сам отряд, монахов, рыцарей, оруженосцев, лошадей, повозки… В Марассоне при её отъезде царила кутерьма; здесь была та же самая кутерьма, но гораздо лучше организованная, хоть и шумная.

Наконец прощание было окончено. Джулианна в последний раз сделала реверанс прецептору; он в ответ кивнул и помог ей сесть в паланкин. Элизанда влезла следом. Чуть присев перед прецептором, она задёрнула за собой занавеси.

Вокруг было очень шумно, мимо паланкина то и дело проходили люди и лошади, направлявшиеся к воротам. Внезапно над шумом толпы Джулианна услышала разъярённый голос д'Эскриве.

— Маррон! Где ты там прохлаждаешься!

— Сьер, — послышалось в молчании, которое всегда воцаряется вокруг очень разозлённого человека, — один из братьев попросил меня помочь отнести сундуки госпожи…

— Да ну? А я тебе не говорил, нет, не приказывал поберечь руку? Или ты столь же глуп, сколь усерден?..

Конец перебранки потонул в топоте копыт. Похоже, Маррону на роду написано попадать в неприятности. Должно быть, монахи поймали его, когда он проходил мимо, а юноша ещё не привык к своей роли оруженосца и не умел вежливо отказаться, сославшись на больную руку. Ладно, научится. Едкий язык д'Эскриве любого научит.

Паланкин качнулся и поднялся; Джулианна откинулась на подушках, порадовавшись про себя, что двое её знакомцев оказались в одном отряде с нею. Рыцарь очаровывал её своей бывалостью, а мальчик — невинностью; ей нравилось общество обоих.

Тут она вспомнила, что наслаждаться этим обществом придётся недолго, и наверняка принялась бы волноваться, но тут Элизанда достала из-под себя флягу, откупорила, понюхала, фыркнула и внезапно засияла.

— Не может быть…

— Может! Прощальный дар от прецептора, который будет очень сильно скучать по нам. Ладно, это действительно мило с его стороны.

Скорее всего это было обычной практикой — Джулианна и сама делала подарки отъезжающим гостям. Но на этот раз подарок её порадовал.

— Мадемуазель, — как можно более куртуазно и подобострастно осведомилась Элизанда, — могу ли я налить вам глоточек этого напитка, известного здесь под названием «монашьего вина»?

— А кубки есть?

— Вот, два.

— Тогда налей, будь добра. Выпьешь со мной?

— С превеликим удовольствием, госпожа, если будет на то ваше милостивое соизволение.

Занавески скрывали пропасть, а джерет несколько притупил чувство страха в душе Джулианны. Паланкин покачивался и кренился; девушки изо всех сил старались держать кубки ровно, чтобы не пролить ни капли плескавшегося в них драгоценного вина. Колыхавшиеся занавески изредка открывали пропасть, и Джулианна понимала, сколь немногое отделяет её от падения в бездну. Ни веселье Элизанды, ни горько-сладкий вкус джерета не могли избавить Джулианну от страха — отброшенный на миг, он тут же возвращался и завладевал ею полностью.

Ещё прежде, чем они достигли равнины, Элизанда обняла Джулианну за плечи — крепче, чем обычные дружеские объятия, — и спросила:

— Джулианна, ну чего ты так боишься?

— Боюсь? Ничего я не боюсь, не говори глупостей. Вообще не понимаю, о чём ты…

— Ну да, конечно, так всё-таки — чего же?

Вздох.

— Налей мне ещё джерета, и я тебе скажу.

— Вначале допей то, что у тебя в кубке, а то у тебя руки трясутся. Нечего проливать такую драгоценность, даже если не можешь оценить её изысканность.

На самом деле Джулианна вполне могла оценить изысканный вкус напитка; более того, его очарование заставляло полностью сосредоточиться на простом акте глотания, странном ощущении, в котором растворяешься на то бесконечное мгновение, когда коснувшаяся языка горечь медленно сменяется тающим сладким привкусом в горле, и забываешь обо всём, кроме этого причудливого вкуса. Да, напиток действительно был изысканным, если уж мог заставить её позабыть обо всём — о себе, об отце, об этом дурацком спуске…

Джулианна покорно сделала глоток и почувствовала, как горячая зелёная с золотом струя устремилась в её желудок. Элизанда подлила подруге ещё капельку, но Джулианна только заглянула в кровавую темноту кубка, где цвет травяной настойки полностью растворился в багровом ягодном соке.