Фата-Моргана 9 (Фантастические рассказы и повести) - Эллиот Уильям. Страница 55

На ветровое стекло упала капля слюны или пены. Похоже, эта тварь на крыше пускала слюни, и капли падали из ее пасти.

Потом что-то черное и тяжелое свалилось на капот машины и завозилось снова, скребя когтями. Наконец оно поднялось на ноги и уставилось на меня через ветровое стекло жуткими горящими желтыми глазами. Я не мог стрелять сквозь стекло. И я был слишком напуган, чтоб выйти из машины и стрелять в упор. И я понимал, что через секунду тварь обнаружит открытые окна и доберется до меня. Я знал, что совсем рядом, в соседних дворах сидят люди. И мне надо только придумать, как подать сигнал тревоги. Я нажал на клаксон, и раздался пронзительный резкий звук…

Я как будто очнулся. Не было никакого зверя на капоте, не было никакого темного пятна в аллее. И даже миссис Бетти, вышедшая поглядеть, что за шум, была уже не в бикини, а модном халате, и выглядела по обыкновению домашней и очень приличной.

Похоже, я просто задремал над стихами, и все остальное мне привиделось. Не зря говорят, что вредно спать на закате солнца — будут сниться кошмары.

Мы еще несколько дней продолжали наши дежурства. Никто ничего не видел. Все чувствовали себя довольно глупо. Случалось и еще кое-кому задремать на вахте, и я заметил, что они потом расспрашивали других, не снились ли им кошмары.

Большинство над этим посмеивалось, но чувствовалось, что смех какой-то ненатуральный, натянутый. Я даже позволил себе спросить одного из них, не снилась ли ему миссис Бетти. Он долго и странно смотрел на меня и наконец ответил отрицательно. И другой сновидец, которому я задал тот же вопрос, удостоил меня долгим внимательным взглядом.

А потом ретривер попался — по крайней мере, какой-то ретривер. Это оказалась крупная черная сука, ощенившаяся в дренажной канаве. Кто-то из соседских ребятишек видел, как она пробежала с голубем в пасти и нырнула в канаву. Они тут же рассказали взрослым, и мы позвонили на живодерню. На этот раз приехал Другой ловец. И он без труда подстрелил бросившуюся на него суку и забрал выводок.

Мы дружно порешили, что собака забегала к нам за добычей, чтобы кормить щенков, а убитых зверьков бросала, потому что мы ее спугивали. Что ж, такое объяснение удовлетворило почти всех.

Но то, что случилось потом, заставляет меня с гораздо меньшим доверием отнестись к такому простому объяснению. Я недавно взялся помыть машину и обнаружил на крыше царапины и следы. Это были отпечатки лап огромной СОБАКИ.

_{Перевод с англ. Т. Завьяловой}

Уильям Эллиот

ВОЛКИ НЕ ПЛАЧУТ

В клетке возле решетки крепко спал голый человек. В клетке рядом сонный медведь потягивался и грустно поглядывал на только что взошедшее солнце.

В следующей клетке беспокойно метался шакал, будто пытался убежать от собственной тени.

Над большой костью, лежавшей около головы человека, начали собираться мухи. Оставшиеся на ней кусочки разлагающегося мяса привлекали все новых насекомых и наконец их настырное жужжание заставило человека пошевелиться. Привыкшие мгновенно пробуждаться глаза сверкнули, и одновременно взметнулась правая рука и прихлопнула особенно обнаглевших мух.

Мухи черным роем взлетели к потолку, но голый человек уже забыл про них. Он словно застыл на месте, недоуменно разглядывая свою ладонь.

Таким и увидел его подошедший служитель зоопарка. Служитель тащил в одной руке ведро с водой, а в другой еду.

— Ну, Лобо, пора подниматься и завтракать, — сказал он. Скоро придут посетители.

И тут он заглянул внутрь клетки и тоже замер.

А голый человек по-прежнему сидел на полу и думал. Что такое случилось с его лапой? Где его роскошная серая шерсть? И черные, стальной крепости когти?

И что это за пять странных штуковин выросли из его лапы? Он попробовал подвигать ими. К его удивлению, они его слушались. Настоящими своими когтями он двигать не мог, а эти странные отростки почему-то послушно шевелились. Это поразило его даже больше, чем все остальные странности сегодняшнего более чем странного утра.

— Пьянчуга проклятый! — заорал служитель. — Мало мне неприятностей с посетителями, так еще ты на мою голову! Почему ты дрыхнешь в моей клетке? Где Лобо? Что ты с ним сделал?

Голое существо в клетке очень хотело бы, чтоб двуногий перестал орать. И без этого злобного захлебывающегося лая двуногого нелегко было разобраться в том, что случилось. Но двуногих собиралось у клетки все больше, и они подняли такой крик, что совсем сбили его с толку.

Он торопливо на четвереньках отбежал в глубь клетки, к своему логову.

— Не трогайте его! — сказал двуногий, оравший громче всех. — Пусть-ка он попробует сунуться в логово Лобо! Выскочит, как миленький.

Он шагал взад и вперед внутри закрытой конуры, так похожей на дом, где он жил до того, как его поймали, и при каждом шаге с неудовольствием отмечал, как неудобны его новые лапы. Теперь они не цеплялись за землю, как раньше, а скользили, и кроме того каждый камешек норовил уколоть нежные подушечки.

Двуногие были рассержены. Он прекрасно воспринимал их эмоции, но, удивительное дело, как он ни принюхивался, запахи он воспринимал как-то стерто, расплывчато, совсем не так остро, как раньше. Растерявшийся и напуганный, он задрал голову и завыл. Но и это не получилось. Не было красивого низкого звука, от которого не по себе всем его соседям. С ужасом он обнаружил, что теперь может только скулить, как слабый щенок.

Что с ним стряслось?

Острый камень рассек мягкую подушечку на лапе, и он машинально принялся зализывать кровь. И замер с почти остановившимся сердцем. У крови был другой вкус. Не волчий.

Потом в клетку ввалились двуногие, и началась свалка, которая раньше немало бы его развлекла. Но сейчас ему было не до того. Его переполнял страх, ужас, рожденный вкусом собственной крови. Такого страха он еще в жизни не испытал, даже когда угодил в ловушку, его посадили в какой-то ящик на колесах и куда-то повезли, и везде ему забивал ноздри тяжелый отвратительный запах двуногих. Но сейчас было еще хуже.

А двуногие уже поняли, что он в логове один, и заорали еще громче. «Что ты сделал с Лобо?! — кричали они. — Где он? Ты его выпустил?» А он не мог понять, о чем это они, и только морщился от крика.

Солнце уже успело высоко вскарабкаться в летнем небе, когда его завязали в какую-то пахнущую грязью тряпку, погрузили на четырехколесную штуку и увезли от клетки.

Раньше ему и в голову не приходило, что сможет скучать по этому ненастоящему дому, который ему дали люди, но сейчас, когда повозка выехала на городскую улицу, его охватила такая тоска, что он чуть снова не завыл. Он вспомнил свою подругу в соседней клетке. Что она подумает, увидев, что он исчез? Ведь ей скоро щениться… Он знал, что многие самцы не бес- покоятся о своем потомстве, но волки бывают разные. Бывает и так, что самка бросает выводок, а есть самцы, которые не прочь съесть собственных щенков. Да, волки бывают разные.

Сам он был другим, и сейчас тревога за самку и еще не родившихся щенков мучила его не меньше, чем то, что он был связан и его везли неизвестно куда. Потом в ноздри ударил самый отвратительный запах из всех, какие он когда-нибудь чуял, и повозка покатила по длинному белому коридору, пропитанному зловонием смерти.

Обычно он видел мир серым, черным и белым, а сейчас он даже назвать не мог то, что мельтешило перед ним, вызывая острую резь в глазах. У него не было слов для обозначения красного, зеленого, желтого, розового, оранжевого и всех других красок многоцветного мира, о которых он раньше и представления не имел. Он застонал. Запахи, боль, ужас быть связанным — все это было ничто по сравнению с непреходящей болью в глазах.

Лежа на плоской жесткой штуке, он быстро понял, что лучше всего смотреть прямо вверх. По крайней мере, ровное покрытие в десяти футах над ним было просто белым и не раздражало.