Дураки умирают - Пьюзо Марио. Страница 41

Вэлли открыла бутылку вина, нарезала сандвичи. Я вскрыл огромный ящик, в котором лежали составные части велосипеда. Разложил их на полу гостиной, вместе с тремя страницами инструкций и схем. Заглянул в инструкции и выпалил:

— Я сдаюсь.

— Не говори глупостей, — ответила Вэлли. Скрестив ноги, села на пол, начала изучать схемы, пригубливая вино. Потом приступила к работе. Я был на подхвате. Приносил отвертку, гаечный ключ, держал те части велосипеда, которые она скручивала. Около трех часов ночи мы таки его собрали. Мы уже успели выпить вино и чертовски устали. И мы знали, что дети пулей выскочат из спален, как только проснутся. На сон нам оставалось только четыре часа. Утром предстояло ехать к родителям Вэлли, где нас ждал долгий праздничный день.

Вэлли распласталась на полу.

— Думаю, я буду спать прямо здесь.

Я улегся рядом, а в следующее мгновение мы обнимали друг друга. Застыли, полностью умиротворенные, блаженно уставшие. И тут раздался громкий стук в дверь. Вэлли вскочила, на лице ее отразилось изумление, она вопросительно посмотрела на меня.

В мгновение ока гнетущее чувство вины нарисовало мне целостную картину. Конечно же, это ФБР. Они специально ждали рождественской ночи, чтобы застать меня врасплох. Они пришли с обыском. Они найдут пятнадцать тысяч долларов и заберут меня с собой, чтобы посадить в тюрьму. Они предложат мне провести Рождество с женой и детьми в обмен на чистосердечное признание. Иначе мне придется нелегко: Вэлли возненавидит меня за то, что за мной пришли под Рождество. Дети расплачутся, получат психологическую травму.

Должно быть, выглядел я в этот момент ужасно, потому что Вэлли спросила: «Что с тобой?» Стук повторился. Вэлли поднялась, через коридор прошла в прихожую, чтобы узнать, кого принесло в столь поздний час. Я услышал, как она с кем-то разговаривает, и поплелся навстречу судьбе. Но она уже закрыла дверь и направлялась на кухню, держа в руках четыре бутылки молока.

— Молочник, — пояснила она. — Пришел так рано, чтобы вернуться домой до того, как проснутся дети. Увидел свет под нашей дверью и постучал, чтобы пожелать нам счастливого Рождества. Очень милый человек. — И она скрылась на кухне.

Я шагнул за ней, тяжело опустился на стул.

— Готова спорить, ты решил, что это какой-нибудь безумный сосед или грабитель. — Вэлли села мне на колени. — При каждом звонке ты думаешь, что произойдет что-то ужасное. — Она нежно поцеловала меня. — Пошли в постель. — Последовал затянувшийся поцелуй, и мы пошли в постель. А после того как еще разок ублажили друг друга, она прошептала: — Я тебя люблю.

— Я тоже, — ответил я и улыбнулся в темноте. Наверное, во всем западном мире не было такого пугливого воришки.

Но через три дня после Рождества в мой кабинет зашел странного вида мужчина и спросил, я ли Джон Мерлин. Я ответил, что да, и он протянул мне запечатанное письмо. Ушел, как только я его вскрыл. Начиналось оно строчкой староанглийской вязи:

«ОКРУЖНОЙ СУД СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ»

Далее шла строчка прописных букв:

«ЮЖНЫЙ ОКРУГ НЬЮ-ЙОРКА»

В левом углу мои имя, фамилия, адрес и, наконец, текст:

«МЫ ТРЕБУЕМ ОТ ВАС, отложив все дела и невзирая ни на какие обстоятельства, прийти и дать показания перед БОЛЬШИМ ЖЮРИ, представляющим народ Соединенных Штатов Америки… — Далее указывалось время и место, а заканчивалась эта длиннющая фраза словами: — В связи с предполагаемым нарушением Вами статьи 18 Уголовного кодекса США». Ниже указывалось, что моя неявка будет расцениваться как неуважение к суду, то есть еще одно уголовно наказуемое правонарушение.

Наконец-то я узнал, какой нарушил закон. Статью 18 Уголовного кодекса США. Я никогда о ней не слышал. Письмо я прочитал несколько раз, зачарованный первыми строчками. Как писателю, они мне нравились. Должно быть, их взяли из какого-то древнего английского закона. Выходит, и юристы, когда хотели, могли говорить ясно и четко, не допуская двойного толкования своих слов. «МЫ ТРЕБУЕМ ОТ ВАС, отложив все дела и невзирая ни на какие обстоятельства, прийти и дать показания перед БОЛЬШИМ ЖЮРИ, представляющим народ Соединенных Штатов Америки…»

Великолепно! Фраза, достойная Шекспира. Теперь, когда грянул гром, я, к своему изумлению, испытывал облегчение и желание поскорее покончить с этим — пусть выйти из этой истории победителем, пусть проиграть. В конце рабочего дня я позвонил в Лас-Вегас, рассказал Калли о письме, о том, что через неделю мне предстоит появиться перед Большим жюри. Он пообещал завтра же прилететь в Нью-Йорк и позвонить мне домой из отеля.

КНИГА IV

Глава 17

За четыре года, прошедшие после самоубийства Джордана, Калли стал правой рукой Гронвелта. Ему уже давно не приходилось считать карты в «башмаке» за столом для блэкджека, он вообще играл крайне редко. Теперь к нему частенько обращались «мистер Кросс». В телефонном табеле отеля он значился как «Ксанаду-два». А главное, Гронвелт вручил Калли «карандаш» — в Вегасе это считалось одним из высших достижений. Росчерком пера он мог даровать бесплатные номера, еду и выпивку своим друзьям и любимым клиентам. Пока он еще не мог в Вегасе все, такое позволялось только владельцам отелей и наиболее влиятельным менеджерам казино, но все шло к тому, что он покорит и эту вершину.

Когда позвонил Мерлин, секретарь нашла мистера Кросса в секции блэкджека, у стола номер три, который вызывал подозрения. Калли пообещал Мерлину, что прилетит в Нью-Йорк и поможет ему. А потом вернулся к прерванному занятию.

Последние три недели стол терял деньги. Теория вероятностей, из которой всегда исходил Гронвелт, такого не допускала. Следовательно, дело было нечисто. Калли следил за столом по монитору, просматривал видеопленки, наблюдал лично за действиями крупье и не мог понять, что происходит. А не разобравшись досконально, не хотелось идти с докладом к Гронвелту. Он чувствовал, что стол просто попал в полосу невезения, но знал, что Гронвелт такого объяснения не примет. Гронвелт ни на мгновение не сомневался, что в долговременной перспективе стол проигрывать не может, теория вероятностей такого не допускала. Если игроки свято верили в удачу, то Гронвелт — в теорию вероятностей. Его столы никогда не проигрывали.

Переговорив с Мерлином, Калли полностью сосредоточился на третьем столе. Он по праву полагал себя экспертом в нечестной игре, а потому принял окончательное решение: стол попал в полосу невезения. В конце концов, теория вероятностей допускала и такое, пусть в одном случае из миллиона. Свои выводы он изложит Гронвелту, а уж тот пусть решает, что делать.

Калли покинул огромный игорный зал казино, по лестнице поднялся в кафетерий второго этажа и по коридору прошел в административное крыло. Заглянул в свою приемную, чтобы узнать, нет ли для него срочных сообщений, потом пошел к Гронвелту. Секретарь сказала, что Гронвелт в своем люксе. Калли позвонил, и ему предложили прийти.

Калли всегда восторгался комфортом, которым окружил себя Гронвелт. Он занимал большой угловой люкс на втором этаже, путь в который лежал через террасу с бассейном и лужайкой из ярко-зеленой искусственной травы, слишком яркой для тех, кто знал, что обычная не выдерживает под невадским солнцем и неделю. Калли позвонил, высокая дверь открылась, он переступил порог.

Гронвелт был один. В белых фланелевых брюках и рубашке с отложным воротником. Для своего почтенного возраста он выглядел пышущим здоровьем и моложавым. Гронвелт читал. Открытая книга лежала рядом с ним на обтянутом светло-коричневым бархатом диване.

— За столом для блэкджека, который теряет деньги, идет честная игра, — сказал Калли. — Я, во всяком случае, не заметил ничего подозрительного.