Сицилиец - Пьюзо Марио. Страница 57

В одной из башен старинного замка принц Оллорто следил за происходившем в подзорную трубу, которая служила ему для астрономических наблюдений. Теперь он мог разглядеть лицо Гильяно до мельчайших подробностей… Ему было стыдно за себя. Он ведь хорошо знал своих соотечественников и понимал: то, что сейчас произойдет, будет на его совести. Эти шестеро, которым он платит, не отступят, будут драться за него. До сих пор они удерживали в страхе собравшихся здесь крестьян. Но сейчас перед ними, словно карающий ангел, возник Гильяно. Принцу даже показалось, что солнце померкло.

Гильяно подошел к тропе, по которой курсировали шестеро всадников. Все они были тучные, приземистые, и лошади шли у них медленно, размеренно. Время от времени они подъезжали к куче овса возле зубчатой белой стены и давали лошадям поесть. Животные то и дело испражнялись…

Тури Гильяно встал у самого края тропы, Пишотта — на шаг сзади. Шестеро всадников даже не взглянули в их сторону, не говоря уже о том, чтобы остановиться. Их лица были непроницаемы. Хотя у каждого висела за плечами лупара, ни один не попытался ее снять. Гильяно ждал. Всадники трижды проехали мимо него. Тогда Гильяно отступил на шаг. И тихо сказал Пишотте:

— Снять их с лошадей и ко мне.

Затем он пересек тропу и встал, прислонясь к стене, окружавшей поместье.

В тот момент, когда он прислонился к стене, он понял, что перешел роковую черту, — то, что он сейчас сделает, решит его участь. Но он не испытывал ни сомнений, ни тревоги, ничего, кроме холодной ненависти ко всему миру. За этой шестеркой ему виделась громадная фигура дона Кроче. Тури знал, что именно он главный его враг. А кроме того, Гильяно разобрало зло на этих крестьян, которым он стремился помочь. Ну почему они такие запуганные и безропотные? Однако, взглянув на этих голодных, плохо одетых людей, он почувствовал к ним острую жалость и, чтобы подбодрить их, приветственно помахал рукой. Но в толпе не раздалось ни звука. На мгновение он вспомнил Сильвио Ферру, который наверняка мог бы их расшевелить.

Теперь ситуацией командовал Пишотта… Он повернул голову а сторону шести конных статуй и вперился в них своим смертоносным змеиным взглядом. Когда они проезжали мимо, кобыла дона Сиано навалила кучу прямо у его ног.

Пишотта отступил на шаг. И кивнул Терранове, Пассатемпо и Сильвестро — те тотчас бросились к пятидесяти вооруженным людям в масках, стоявшим полукругом. Они передвинулись и перекрыли оставленный было проход. А главари мафии гордо продолжали свой путь, делая вид, что ничего не замечают… Итак, первый раунд они выиграли. Теперь Гильяно предстояло решать, идти или не идти на последний, самый опасный шаг.

Пишотта преградил путь дону Сиано и повелительно поднял руку… Однако дон Сиано не остановился. Лошадь рванулась в сторону, но всадник туго натянул поводья, и Пишотта неминуемо был бы сбит с ног, если бы вовремя не посторонился; жутко ухмыльнувшись, он низко поклонился дону. Затем шагнул вперед, встал так, что спина всадника и круп животного были прямо перед ним, навел автомат на серые ляжки лошади и спустил курок.

Брызнула кровь, и в благоухающем воздухе замелькали тысячи крупинок золотистого кала вперемешку с кусками липких кишок. Град пуль перебил лошади ноги, и она тяжело рухнула на землю. Дон Сиано оказался под лошадью — четверо людей Гильяно вытащили его и связали ему за спиной руки. Лошадь еще дышала, и Пишотта избавил ее от мучений, всадив несколько пуль ей в голову.

По толпе прошел вздох ужаса и ликования. Гильяно же продолжал стоять у стены, не вынимая из кобуры пистолета. Он стоял, сложив на груди руки, и, казалось, вместе со всеми ждал, как дальше поведет себя Аспану Пишотта.

А пять главарей мафии продолжали гарцевать. При звуках выстрелов лошади под ними поднялись было на дыбы, но всадники быстро осадили их. Они двигались все так же медленно. Снова Пишотта преградил им путь. Снова поднял руку. Дон Буччилла, ехавший первым, остановился. Те, что следовали за ним, резко натянули поводья.

Пишотта крикнул им:

— Вашим семьям еще понадобятся эти лошади. Обещаю, что они их получат. А сейчас придется вам спешиться и засвидетельствовать свое почтенье Гильяно.

Его голос, сильный и звонкий, долетел до толпы. Последовало долгое молчание, затем все пятеро сошли с коней. Они стояли, глядя на толпу, в их взглядах читалась ярость и презрение. Двадцать человек из отряда Гильяно отделились от тех, что стояли полукругом, и с ружьями наготове подошли к главарям мафии. Они тщательно связали им за спиной руки. После чего всех шестерых подвели к Гильяно.

Гильяно равнодушно их оглядел. Когда-то Кинтана унизил его, даже пытался убить; сейчас они поменялись ролями. За эти пять лет лицо Кинтаны не изменилось — это был все тот же дикий волк. Однако сейчас в глазах его была оторопь и взгляд блуждал, хоть он и пытался удержать на лице присущую мафиози маску наглости.

Дон Сиано смотрел на Гильяно в упор, его землисто-серое лицо выражало презрение. Буччилла как будто был слегка ошарашен, он словно не понимал, почему с ним так обращаются, — ведь он тут совсем ни при чем. Остальные доны, как и подобает настоящим «уважаемым людям», встретили взгляд Гильяно спокойно и невозмутимо. Гильяно знал репутацию каждого из них; некоторых, особенно дона Сиано, он в детстве боялся. Сейчас он унизил их перед лицом всей Сицилии, и они никогда ему этого не простят. Теперь они навсегда станут его смертельными врагами. Гильяно знал, как надлежит поступить, но знал он и то, что все они — любящие мужья и отцы и что дети тяжело перенесут утрату. Они без всякого страха гордо смотрели на него. Было ясно, о чем они думали. Пусть-де Гильяно поступает, как считает нужным, — вот только хватит ли у него духу. Дон Сиано плюнул в его сторону. Гильяно по очереди посмотрел каждому в лицо.

— Становитесь на колени и молитесь, — сказал он.

Но ни один не шевельнулся.

Гильяно повернулся и пошел прочь. Силуэты шести главарей мафии четко вырисовывались на фоне белой каменной стены. Гильяно дошел до своих и повернулся. Громко и внятно, чтобы было слышно толпе, он произнес:

— Именем Бога и Сицилии я выношу вам смертный приговор.

И тронул Пишотту за плечо.

В этот момент дон Маркуцци стал было опускаться на колени, но Пишотта уже открыл огонь. Пассатемпо, Терранова и капрал, продолжавшие оставаться в масках, сделали то же самое. Автоматные очереди припечатали к стене шесть тел со связанными руками…

Высоко в башне своего замка принц Оллорто отвернулся от телескопа. Поэтому он и не видел, что за этим последовало.

Гильяно выступил вперед и подошел к стене. Он вынул из кобуры свой тяжелый пистолет и медленно, с особым смыслом, прострелил затылок каждого из шести главарей мафии.

Толпа испустила могучий хриплый вопль, и тысячный поток хлынул в ворота усадьбы принца Оллорто. Гильяно смотрел на толпу. Ни один человек из нее не подошел к нему.

Пасхальное утро в 1949 году выдалось прекрасное. Весь остров утопал в цветах, в Палермо невиданное буйство красок творилось на балконах, где цветы росли в больших кадках; красные, голубые и белые цветочки высовывались из щелей на тротуарах, и даже сквозь стены старых церквей пробивались нежные ростки. По улицам города толпы людей стекались к палермскому собору. В девять часов начиналась праздничная служба, во время которой причащал сам кардинал. Ради этого из соседних поселков сюда шли жители в траурных черных костюмах с женами и детьми, и каждого встречного приветствовали пасхальным «Христос воскресе!».

Тури Гильяно отвечал как положено: «Да святится имя его». Он и его товарищи проникли в Палермо накануне ночью. Все были в строгих черных костюмах, только пиджаки у них были свободные, широкие и оттопыривались на боках, где у каждого лежал в кобуре пистолет-автомат. Гильяно хорошо знал Палермо: за последние шесть лет он частенько проникал сюда — иногда для того, чтобы похитить какого-нибудь богатого аристократа, а иногда, чтобы просто пообедать в ресторане и, уходя, сунуть под тарелку дерзкую записку.