Четвертый Кеннеди (Четвертый К.) - Пьюзо Марио. Страница 2

Теперь он жил отнюдь не как аскет, хотя и прошел через добровольную нищету. Он любил хорошее вино и изысканную еду, предпочитал жить в роскошных отелях, получал удовольствие от азартных игр и частенько предавался любовным утехам. И за это он готов был платить деньгами или подарками, и пускать в ход все свое обаяние. Единственно чего он панически боялся – это испытать искреннюю привязанность.

Несмотря на все это, Ябрил славился в своих кругах силой воли. Он совершенно не испытывал страха смерти и, что еще удивительнее, не боялся боли и, возможно, именно поэтому отличался такой жестокостью.

Ябрил закалял себя в течение многих лет и теперь абсолютно не поддавался никакому физическому или психологическому давлению. Он побывал в тюрьмах Греции, Франции, России, а однажды его два месяца допрашивала израильская Служба безопасности, чье умение вызывало у него восхищение. Он одержал над ними победу, вероятно, потому, что его тело обладало способностью терять чувствительность при физическом насилии. В конце концов все поняли, что Ябрил выдерживает любую боль.

Поскольку ему частенько удавалось обворожить свои жертвы, он осознал, что некоторое безумие, жившее в нем, является неотъемлемой частью его обаяния и страха, который он внушал. Может быть потому, что в его жестокости не было ярости. Как бы не шли дела, этот беззаботный террорист продолжал наслаждаться жизнью. Даже сейчас, хотя он готовился к самой опасной в его жизни операции, он любовался восхитительными римскими улицами, сумерками Страстной пятницы, наполненными звоном бесчисленных колоколов.

Все было готово. Люди Ромео на местах. Люди самого Ябрила прибудут в Рим завтра. Обе группы расположатся в разных конспиративных домах, связь между ними осуществляют только два их главаря. Ябрил понимал, что это великий момент, что предстоящее Пасхальное воскресенье и следующий за ним день станут днями его триумфа.

Он, Ябрил, отбросит прочь всех таящихся в тени владык, которые станут пешками в его руках, пожертвует всеми, даже беднягой Ромео. Его планам может помешать только смерть или, если сдадут нервы, или малейший просчет во времени. Но вся операция настолько сложна, настолько совершенна, что это доставляло ему наслаждение. Ябрил остановился полюбоваться шпилями соборов, счастливыми лицами римлян, насладиться своими сентиментальными раздумьями о будущем.

Однако, подобно всем людям, полагающим, что они могут изменить ход истории по собственной воле, силой своего интеллекта, своей властью, Ябрил не придавал должного значения ни случайностям и совпадениям в истории, ни тому факту, что могут найтись люди, безжалостнее, чем он. Воспитанные на строгих нравственных понятиях, носящие маску милосердных законодателей, они могут оказаться более жестокими.

Глядя на благочестивых и веселых пилигримов на римских улицах, верящих во всемогущество Бога, он ощущал, как его переполняет чувство собственной непобедимости. Он гордо перешагнет через господнее всепрощение, ибо зло обернется добром.

Сейчас Ябрил оказался в одном из беднейших кварталов Рима, где людей легче всего запугивать и подкупать. До конспиративного дома Ромео он дошел, когда уже стемнело. К старинному четырехэтажному зданию примыкал большой двор, наполовину окруженный каменной стеной; все кварталы в доме контролировались подпольным революционным движением. Ябрила впустила в дом одна из трех женщин из группы Ромео, худая, в джинсах и голубой хлопчатобумажной рубашке, расстегнутой почти до талии. Она не носила лифчика и казалась безгрудой. Когда-то эта женщина участвовала в одной из операций Ябрила, и, хотя она ему не нравилась, он восхищался ее жестокостью. Однажды они поссорились, и она не уступила ему.

Женщину звали Анни. Черные, как смоль, волосы, причесанные по моде принца Вэлианта, не украшали ее сильное, грубоватое лицо, но и не заслоняли сверкающих глаз, взирающих на всех, даже на Ромео и Ябрила, с яростью. Появление последнего подсказало ей, не полностью посвященной в предстоящую операцию, что это дело чрезвычайной важности. Она молча улыбнулась, впустила Ябрила и заперла за ним дверь.

Ябрил с отвращением отметил, как грязно в доме. В жилой комнате валялись немытые тарелки и стаканы, повсюду были разбросаны остатки пищи, пол завален газетами. Группа Ромео состояла из четырех мужчин и трех женщин, все они были итальянцы. Женщины отказывались прибирать в доме, так как это противоречило их революционному убеждению, что во время подготовки к операции мужчины должны делить с ними домашние хлопоты. А мужчины, все до одного студенты университета, хотя и разделяли эти убеждения, но были избалованы своими материями и, к тому же, знали, что после того, как они покинут этот дом, дублирующая группа очистит его от всех следов их пребывания здесь. По негласному соглашению на грязь не обращали внимания. Это раздражало одного только Ябрила.

– Ну и свиньи же вы, – сказал он Анни.

Она посмотрела на него с холодным презрением и ответила:

– Я не домашняя хозяйка.

И Ябрил тут же оценил ее по достоинству: не боясь ни его, ни вообще кого-либо, она обладала истинной верой и готова была взойти на костер. Колокола тревоги в его мозгу смолкли.

Ромео, такой красивый, такой оживленный, что Анни даже отвернулась, сбежал по лестнице с неподдельной радостью, обнял Ябрила и повел его во внутренний двор, где они уселись на низкую каменную скамью. Ночной воздух был напоен ароматом весенних цветов, до их слуха доносился отдаленный гул, крики и разговоры множества тысяч пилигримов на улицах Рима в последний день Великого поста. И весь этот гул покрывал то усиливающийся, то затихающий звон колоколов сотен церквей, приветствующих наступающее Пасхальное воскресенье.

Ромео зажег сигарету и произнес:

– Наше время наконец пришло, Ябрил. Неважно, чем все это кончится, но наши имена навсегда останутся в памяти человечества.

Ябрил мог только посмеяться над этим высокопарным романтизмом, поскольку сам он испытывал легкое презрение к жажде личной славы.

– Останутся… как символы позора, – съязвил он.

Ябрил думал об их объятии. Как он представлял, это было объятие двух людей одной профессии, но отравленное ужасной памятью, словно они были отцеубийцами, стоявшими над телом убитого ими отца.

Поверх каменной стены во внутренний двор проникал тусклый свет, но лица их оставались в темноте.

– В свое время, – продолжал Ромео, – люди узнают про нас все. Но поверят ли они в наши мотивы? Или будут считать нас душевнобольными? Впрочем, какого дьявола, поэты будущих времен поймут нас.

– Сейчас нас это не должно волновать, – заметил Ябрил.

Его всегда смущало, когда Ромео начинал принимать театральные позы, что заставляло сомневаться в его решительности, хотя тот и доказывал ее не раз. Несмотря на свою привлекательную внешность, Ромео был по-настоящему опасным человеком. Ромео слишком бесстрашен, Ябрил, возможно, чересчур хитер.

Примерно год назад они вместе шли по улицам Бейрута. На дороге валялся коричневый бумажный пакет, просаленный находившейся в нем когда-то едой и, по всей видимости, пустой. Ябрил обошел его стороной, а Ромео поддал ногой и отшвырнул в канаву. Сработали разные инстинкты: Ябрил был уверен, что все на этой земле таит опасность, Ромео по своей наивности был склонен к доверию.

Различались они не только в этом: Ябрил с его маленькими, холодными, желтоватыми глазками выглядел пугалом, Ромео же почти красавчиком. Ябрил гордился своим уродством, Ромео стыдился своей красоты. Ябрил был уверен, что когда неискушенный человек целиком посвящает себя политическим переворотам, это неминуемо приводит его к убийству. Ромео пришел к этому убеждению позднее и с неохотой.

Благодаря физической красоте, Ромео одерживал сексуальные победы, а семейные деньги защищали его от финансовых затруднений. Ромео был достаточно умен, чтобы понимать, что его счастливая судьба с точки зрения морали порочна, и ему было противно благополучие его жизни. Чтение литературы и занятия наукой утвердили его в этом убеждении, а радикально настроенные профессора уверили, что он должен улучшить мир.