Шесть могил на пути в Мюнхен - Пьюзо Марио. Страница 8

— Помнишь Масленицу 1945-го? В Мюнхене? Во дворце правосудия?

Только тут Мольтке узнал это лицо, а потому не удивился, когда американец сказал:

— Майкл Роган.

Нахлынувший страх словно лишил Альберта Мольтке воли. По его глазам Роган понял — тот его узнал. И потянул спутника за собой, все дальше по безлюдной аллее, чувствуя, как тот дрожит всем телом.

— Не бойся, я не причиню тебе зла, — сказал он. — Мне только нужна информация об остальных твоих сотоварищах. Знаю про Карла Пфана и братьев Фрейслингов. Назови фамилии и имена остальных троих. И где я могу найти их?

Мольтке был в ужасе. Он неуклюже бросился бежать вперед по аллее. Роган пустился следом, легко нагнал, со стороны это выглядело так, будто двое мужчин совершают пробежку, полезную для здоровья. Оказавшись слева от австрийца, Роган вытащил «вальтер» из кобуры. И все еще на бегу навинтил на ствол глушитель. Никакой жалости или сострадания он не испытывал. Грехи Мольтке намертво впечатались в его память, он тысячу раз видел это в кошмарах. Это он, Мольтке, улыбался, слушая отчаянные крики Кристин из соседней комнаты. Это он тогда пробормотал: «Да перестань. Не надо изображать героя за счет своей несчастной жены. Разве не хочешь, чтобы она родила тебе ребенка?» И произнес он эти слова так убедительно, словно не знал, что Кристин уже мертва. Пожалуй, из всей семерки Мольтке причинил ему меньше зла, но эти воспоминания о нем должны умереть. И Роган выстрелил Мольтке в бок два раза. Тот пошатнулся и начал медленно падать головой вперед, Роган же бросился бежать по аллее и вскоре оказался на улице. И на следующий же день вылетел в Гамбург.

Найти в Гамбурге Карла Пфана не составило особого труда. Тот был самым жестоким из его палачей, но жестокость эта носила какой-то совсем уж животный характер, наверное, поэтому Роган ненавидел и презирал его меньше, чем остальных. Пфан вел себя согласно истинной своей природе. Он был примитивен, глуп и жесток. Роган убивал его с меньшей ненавистью, чем Мольтке. Все прошло гладко, по плану. Однако в планы Рогана вовсе не входило встретить немецкую девушку по имени Розали с постоянно исходившим от нее цветочным ароматом, странным отсутствием эмоций и растленно-невинным взглядом.

И вот теперь, лежа с ней постели в номере гамбургской гостиницы, Роган легонько поглаживал ладонями ее тело. Он рассказал этой девушке все, уверенный, что она его не выдаст. А может — в надежде, что она сумеет заставить его прекратить эту смертоносную погоню.

— Я все еще тебе нравлюсь? — спросил он.

Розали кивнула. И приложила его руку к груди.

— Позволь мне помочь тебе, — сказала она. — Мне на всех плевать. Плевать, что они умрут. Но ты… мне небезразличен. Возьми меня с собой в Берлин, буду делать все, что скажешь.

Роган чувствовал — она говорит правду. Заглянул Розали в глаза и даже вздрогнул — они светились такой детской невинностью и одновременно эмоциональной пустотой, словно для нее и убийства, и занятия любовью были равно допустимы и вполне естественны.

И он решил взять ее с собой. Неплохо иметь такую любовницу, к тому же она действительно при случае может помочь. Кроме того, она, похоже, совсем одинока в этом мире.

На следующий день Роган повез Розали по магазинам, на Эспланаду и в галерею «Базельский пассаж». Купил ей два новых наряда, так эффектно оттенявших бледно-розовую кожу и голубые глаза. Потом они поехали в отель, упаковали вещи и после ужина вылетели ночным рейсом в Берлин.

Глава 04

Через несколько месяцев после окончания войны Рогана доставили из ветеранского госпиталя США в штаб-квартиру американской разведки в Берлине. Там его попросили взглянуть на снимки подозреваемых в военных преступлениях, посмотреть, нет ли среди них людей, подвергших его пыткам в Мюнхенском дворце правосудия. В картотеке его дело числилось под номером А23 486 и хранилось в архивах комиссии союзнических сил по военным преступлениям. Но среди подозреваемых не оказалось ни одного знакомого ему лица. Ни одного из тех, что запомнились на всю жизнь. Майкл ничем не смог помочь, и его отправили обратно, в американский госпиталь. Но несколько дней все же удалось провести в Берлине, он бродил по улицам разбомбленного города и при виде руин испытывал нечто похожее на удовлетворение.

Великий город сильно изменился за эти годы. Власти Западного Берлина отчаялись убрать все семьдесят миллионов тонн развалин, оставшихся после жестоких бомбежек авиацией союзников. Вместо этого они сложили мусор и осколки камней в небольшие искусственные холмики, которые засадили цветами и низким кустарником. Более крупные обломки использовались для постройки фундаментов новых жилых домов, которые теперь высились повсюду, причем архитектура их была вполне современной и экономила пространство. Нынешний Берлин напоминал огромный серо-стальной лабиринт из камня; по ночам самые темные закоулки этого лабиринта превращались в гнезда, где таились зло и преступность, распространившиеся в тяжелые послевоенные годы.

Роган с Розали зарегистрировались в «Кемпински», что на углу Курфюрсдам и Фазаненштрассе, возможно, то была самая элегантная гостиница в Западном Берлине. Затем, уже из номера, он сделал несколько телефонных звонков в фирмы, с которыми сотрудничала его компания, и договорился о визите в частное сыскное агентство, чьими услугами пользовался на протяжении последних пяти лет.

На первый в Берлине обед он повел Розали в ресторан под названием «Ритц», считалось, что именно там самая лучшая восточная кухня в городе. Его позабавило, с каким удовольствием и непомерным аппетитом Розали уплетает огромные порции еды. Они заказали суп под названьем «Птичье гнездо» — в центре тарелки красовалось сплетение из овощей, нарезанных в виде тонких веточек и запятнанных чем-то, напоминающим темные капли крови. Больше всего понравилась Розали смесь из красных кусков омара, белых ломтиков свинины и коричневых лепестков пропитанной ореховым соусом говядины. Но затем на первое место вышли у нее зажаренные на открытом огне ребрышки и цыплята с мягкой снежно-белой фасолью — она сочла это последнее блюдо просто восхитительным. Она попробовала креветки в черном соевом соусе и одобрительно кивнула. Все это великолепие заедалось несколькими порциями жареного риса и запивалось многочисленными чашками горячего чая. Чрезвычайно плотный обед, но Розали с легкостью справилась с ним. Она наконец-то обнаружила, что в этом мире существует и другая еда, помимо хлеба, картошки и мяса. Роган с улыбкой наблюдал за тем, с каким удовольствием ест девушка, до последней крошки доедает все, что осталось на больших и плоских посеребренных блюдах.

Днем они отправились за покупками на Курфюрсдам, вдоль улицы тянулись ярко освещенные витрины магазинов, затем, по мере приближения к бульвару возле Берлинской стены, вместо витрин в домах стали попадаться пустые серые провалы. Роган купил Розали золотые и очень дорогие наручные часики. Циферблат прикрывала крышка, усыпанная драгоценными камнями, чтобы узнать время, ее надо было сдвинуть. Розали так и взвизгнула от восторга при виде этой дорогой игрушки, и Роган желчно подумал, что если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то путь к сердцу женщины должен быть вымощен подарками. Но когда она наклонилась поцеловать его, когда он ощутил прикосновение ее мягких трепещущих губ, вся желчность куда-то испарилась.

Вечером он повел ее в клуб «Эльдорадо», где официанты были одеты как девушки, а официантки расхаживали в мужских костюмах. Гремела музыка, хорошенькие девушки раздевались с такой непринужденностью, точно находились у себя в спальне, жеманно извивались, вульгарно потягивались. В конце девицы танцевали перед огромными зеркалами, и на них не было ничего, кроме длинных черных чулок да маленьких красных шапочек на головах. Закончили вечер Роган и Розали в «Бадеванне», что на Нюренбергштрассе. Они пили там шампанское и заедали толстыми белыми сосисками, которые брали с огромного блюда прямо руками, а потом вытирали пальцы о скатерть, следуя примеру остальных посетителей.