Выбор - Спаркс Николас. Страница 37

— Привет. — Тревис осмелился нарушить молчание.

— Привет. — В ее голосе не было никаких эмоций.

— Кажется, я пристроил всех щенят.

— Правда?

Он кивнул. Оба сидели молча, как люди, которым больше не о чем говорить.

— Я всегда буду тебя любить, — сказал Тревис, тщетно пытаясь подобрать слова утешения.

— Верю, — шепнула Габи, взяла его под руку и прислонилась головой к плечу. — Поэтому я здесь.

Тревис никогда не любил больницы. В отличие от ветеринарной клиники, которая закрывалась на обед, больница Картерет напоминала ему непрерывно вращающееся «чертово колесо». Пациенты и персонал циркулировали без остановок. Тревис видел, как медсестры то суетятся, то собираются в дальнем конце коридора, одни казались измученными, а другие как будто скучали. Врачи тоже. Тревис знал, что где-то на других этажах женщины рожают, старики умирают… Маленькая модель мира. Его это угнетало, а Габи нравилось здесь работать. Постоянная активность насыщала ее энергией.

Несколько месяцев назад им пришло письмо, где говорилось о том, что руководство клиники собирается отметить десятилетие работы Габи. Никаких намеков на нечто особенное — всего лишь формальное уведомление, которое, вне всякого сомнения, получили еще десятка полтора людей, начавших работать в одно время с ней. Администрация обещала повесить в коридоре небольшую памятную табличку в честь Габи и других юбиляров, хотя до сих пор так этого и не сделала.

Но Габи вряд ли интересовала такая ерунда. Она пришла работать в больницу не потому, что надеялась однажды заслужить памятную табличку. Просто она считала, что у нее нет другого выбора. Хотя во время их первой встречи Габи упомянула о своих проблемах, распространяться она не стала. Тревис решил не настаивать, но уже тогда понял, что само собой ничего не разрешится.

Наконец она все ему рассказала. Это произошло в конце долгого дня. Накануне ночью Тревиса вызвали к арабскому жеребцу. Конь обливался потом и рыл копытом землю. Живот был болезненным на ощупь. Классические симптомы колики. Тревис надеялся, что ему повезет и удастся обойтись без операции. Хозяевам перевалило за семьдесят, и Тревис не решился требовать, чтобы они каждый час выгуливали коня в течение пятнадцати минут. Он решил сам остаться с пациентом, и, хотя в течение дня жеребцу постепенно становилось лучше, к вечеру Тревис измучился.

Он приехал домой потный и грязный и увидел, что Габи плачет за кухонным столом. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла рассказать ему всю историю: ей пришлось допоздна задержаться с пациентом, который страдал от аппендицита и ожидал срочной помощи. Когда она закончила, почти весь персонал разошелся. Кроме Эдриана Мелтона. Они остались вдвоем, и Мелтон вышел вместе с ней к машине. Там он положил ей руку на плечо и пообещал непременно известить о состоянии больного. Габи изобразила улыбку, а Мелтон наклонился и поцеловал ее.

Это была неловкая попытка, совсем как у школьника, и Габи отпрянула. Мелтон уставился на нее, явно смущенный. «Я думал, ты не против», — заметил он.

Сидя за столом, Габи вздрогнула.

— Он сказал это так, как будто я спровоцировала…

— Такое уже случалось?

— Нет. Но…

Когда она замолчала, Тревис взял ее за руку.

— Ну же, — подбодрил он. — Это я. Давай поговорим.

Не отрывая взгляда от стола, Габи спокойным голосом пересказала ему историю домогательств Мелтона. Когда она закончила, то напряглась, с трудом сдерживая гнев.

— Я все улажу, — сказал Тревис, не дожидаясь ответа.

Он сделал два звонка и узнал, где живет Эдриан Мелтон. Через несколько минут машина Тревиса остановилась перед домом. Он не снимал пальца с кнопки звонка, и доктор Мелтон сам открыл дверь. Не успел тот выразить удивление, как кулак Тревиса врезался ему в челюсть. Какая-то женщина — видимо, жена — выглянула в коридор в ту самую секунду, когда Мелтон грохнулся на пол, и ее вопли эхом разлетелись по дому.

Приехала полиция, и Тревиса впервые в жизни арестовали. Его отправили в участок, и большинство полицейских были с ним недоумевающе вежливы. Все они привозили в клинику своих питомцев и весьма скептически отнеслись к словам миссис Мелтон о том, что какой-то псих напал на ее мужа.

Когда Тревис позвонил сестре, та скорее встревожилась, нежели удивилась. Она обнаружила брата в одиночной камере, погруженного в разговор с шерифом. Выяснилось, что речь идет о шерифовом коте: у бедняги появилась какая-то сыпь, и он не переставая чесался.

— Черт возьми, — сказала Стефани.

— Что?

— Я-то думала, что приеду и увижу тебя в полосатой робе!

— Прости, если разочаровал.

— Может, это всего лишь вопрос времени? Как полагаете, шериф?

Шериф не знал, что и сказать. Он оставил брата с сестрой наедине.

— Спасибо за поддержку, — съязвил Тревис. — Возможно, он пошел обдумывать твое предложение.

— Не огрызайся. Между прочим, не я набила морду доктору Мелтону.

— Он это заслужил.

— Не сомневаюсь.

Тревис улыбнулся:

— Спасибо, что приехала.

— Я бы в жизни такое не пропустила, братец. Отныне буду называть тебя Рокки.

— Чем придумывать прозвища, лучше постарайся вытащить меня отсюда.

— Придумывать прозвища веселее.

— Наверное, надо было позвонить отцу.

— Но ты позвонил мне. И поверь, сделал правильный выбор. Я пойду поговорю с шерифом.

Пока Стефани улаживала проблемы, Тревиса навестил Эдриан Мелтон. Он не был знаком с местным ветеринаром и потребовал ответа: с какой стати Тревис набросился на него? Хотя Габи так никогда и не узнала, о чем между ними шла речь, Эдриан Мелтон поспешно забрал заявление, невзирая на протесты со стороны супруги. Через несколько дней дошли слухи, что Мелтоны посещают психолога. Так или иначе, в клинике Габи по-прежнему было неловко, а затем доктор Фурман вызвал девушку в кабинет и намекнул, что ей стоит поискать другое место работы.

— Я понимаю, что это нечестно по отношению к вам, — сказал он. — Если вы останетесь, мы как-нибудь попробуем все уладить. Но мне шестьдесят четыре, и через год я ухожу на пенсию. Мое место займет доктор Мелтон, и я сомневаюсь, что он захочет видеть вас в числе сотрудников. Ну или что вы захотите работать под его началом. Думаю, проще будет, если вы спокойно переберетесь туда, где вам будет комфортно. Давайте просто забудем об этом ужасном недоразумении. — Он пожал плечами. — Я вовсе не хочу сказать, что оправдываю его поведение. Наоборот. Но пусть доктор Мелтон и придурок, он — лучший педиатр из тех, кого я знаю. И вдобавок единственный, кто согласился работать в провинции. Если вы уволитесь по собственному желанию, я дам вам великолепную рекомендацию, с которой вы найдете работу где угодно. Не сомневаюсь.

Габи запросто раскусила эти манипуляции; хотя ее душа жаждала возмездия (как и у всякой женщины, пережившей сексуальные домогательства), практическая часть натуры приняла условия. В итоге она устроилась в службу «Скорой помощи» в местной больнице.

Была лишь одна проблема: когда Габи узнала, что сделал Тревис, то пришла в ярость. Они впервые поссорились. Тревис надолго запомнил, с каким бешенством Габи потребовала ответа: действительно ли он считает, что она неспособна справиться со своими делами, и почему ведет себя так, как будто она «какая-то безмозглая девчонка». Тревис даже не пытался оправдаться. В глубине души он знал, что сделает то же самое снова, если понадобится, но предпочел держать рот на замке.

Хотя Габи бушевала, Тревис подозревал, что отчасти ей по душе его поступок. Простая логика случившегося — «он тебя достает? ну так я его проучу!» — импонировала девушке, и не важно, насколько сердитой казалась Габи — той ночью она была особенно страстной в постели.

По крайней мере так помнилось Тревису. Действительно ли события развивались именно таким образом? Он не был уверен. В те дни он знал наверняка лишь то, что не променяет время, проведенное с Габи, ни на что. Без нее жизнь утратила бы смысл. Тревис был провинциальным мужем и провинциальным ветеринаром с точно такими же, как у всех, заботами. Он не командовал и не подчинялся, из него не вышло бы героя, которого будут помнить много лет спустя после его смерти. Тревис был самым обычным человеком, за одним лишь исключением: он влюбился в женщину по имени Габи, и его любовь лишь крепла с годами. Но судьба все разрушила, и теперь он проводил целые часы, размышляя, под силу ли ему вернуть мир и спокойствие в семью.