Дверь в лето (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 30

Не то, чтобы я его послушался, однако, перескажу все без моих Реплик.

Когда Чак учился на последнем курсе Колорадского университета, он подрабатывал на должности лаборанта. Сначала он работал в лаборатории, занимавшейся низкими температурами, но потом университет занялся разработкой выводов Эдинбургской теории поля и выстроил в горах большую физическую лабораторию. Шефом Чака был профессор Твишелл — доктор Хьюберт Твишелл, он упустил Нобелевскую премию и поэтому остервенел.

— Твиш решил посмотреть, что будет, если попробовать поляризовать гравитационное поле. Ничего особенного не случило, Насмотревшись вдоволь, он отошел к компьютеру, обработать результаты опыта. Компьютер видал такое, отчего у Твиша глаза на лоб вылезли. Мне он, естественно, ничего не показывал. Потом он положил в камеру два серебряных доллара — тогда они были еще в ходу — и велел мне пометить их. Затем нажал кнопку и доллары исчезли.

— Конечно, это было свинство с его стороны, продолжал Чак, — выкидывать такие фокусы на глазах у парнишки, которому такие деньги доставались тяжким трудом. Но он казался довольным, я, впрочем, тоже — ведь мне платили повременно.

Спустя неделю одно из колесиков [33] прикатилось назад. Только одно. Но еще раньше случилось вот что — шеф ушел домой, а я прибирался в лаборатории и вдруг обнаружил в испытательной камере морскую свинку. Ни у нас в лаборатории, ни поблизости никакой живности не водилось. Я сгреб ее и понес биологам, они пересчитали свой зверинец, но дефицита не обнаружили. Я взял зверушку домой и вскоре мы очень подружились.

После того как доллар вернулся к Твишу, он начал так пахать, что забывал бриться. Однажды он затребовал от биологов двух морских свинок. Одна из них показалась мне ужасно знакомой, но разглядеть ее по-хорошему я не успел — Твиш нажал кнопку и обе они исчезли.

Через десять дней одна из них — та, что не походила на мою, — вернулась к вящей радости Твиша. Потом из департамента безопасности явился один хмырь, типичный полковник, хоть и назвал себя профессором ботаники. Военный до мозга костей… и Твиш ничего не мог с ним поделать. Так вот, этот полковник живо посадил нас под колпак — установил режим секретности, дал всем по “статусу”, взял подписки о лояльности. Похоже, он возомнил, будто напал на величайшее стратегическое открытие со времен Цезаря. Он думал, что с помощью установки Твиша можно будет выигрывать проигранные сражения, побеждать врага за день до битвы. А противник так и не поймет, в чем же дело. Конечно, он был псих, с головы до ног… и светилом стратегии он не стал, как ни пыжился. А секретность, насколько я знаю, так и осталась. По крайней мере открытых материалов я не видел.

— Мне кажется, — перебил я, — это могло дать некоторые военные выгоды. Можно взять напрокат у времени целую дивизию. Хотя, стой, есть здесь одна заковырка. Вы посылали во времени парные предметы. Значит, нужны две дивизии: одна идет в будущее, другая — в прошлое. Таким образом, одна дивизия теряется нацело… и я уверен, что есть более дешевые способы выиграть сражение.

— Ты прав, хотя кое в чем ошибаешься. Вовсе не обязательно брать пару дивизий, пару морских свинок или пару чего бы то ни было. Оперировать нужно с массами. Можно взять дивизию солдат груду валунов того же веса. Действие равно противодействию, як гласит третий закон Ньютона. Он снова начал чертить на столе.

— Произведение массы на скорость равно произведению массы на скорость… На этом принципе основан полет ракеты. Формула путешествия во времени выглядит похоже: произведение массы на время равно произведению массы на время.

— Так за чем дело стало. Валуны подорожали?

— Пораскинь мозгами, Дэнни. Ракета движется в одну сторону, газы — в другую. А в какой стороне лежит прошлая неделя? Покажи пальцем. Попробуй. И как ты узнаешь, которая из масс отправится в прошлое, а которая — в будущее? Невозможно отладить наше оборудование, правильно его ориентировать.

Я заткнулся. В хорошеньком же положении окажется генерал, получив вместо дивизии кучу гравия. Неудивительно, что экс-профессор так и не стал бригадным генералом.

Чак продолжал.

— Эти две массы можно представить в виде пластин конденсатора, несущего определенный заряд времени. Сближаем их… Чавк! — и одна из них оказалась в будущем, а другая канула в историю. Но мы никогда не узнаем, какая из них где. И что хуже всего — ты не сможешь вернуться.

— Что? Да кто же захочет возвращаться в прошлое?

— Тогда какой из всего этого толк? Для науки? Для коммерции? Где бы ты ни оказался, с твоих денег мало проку, если ты не можешь снестись со своим временем. Кроме того, оборудование и энергия тоже денег стоят. Мы пользовались атомным реактором. Дороговато… но это к делу не относится.

— Назад вернуться можно, — изрек я. — С помощью анабиоза.

— Что? Если ты попадешь в прошлое. А можешь угодить и в будущее, пятьдесят на пятьдесят. Если в этом прошлом уже знают, что такое анабиоз… а его открыли только после войны. Но какой в этом толк. Если тебя интересует, что произошло, скажем, в 1980 году, полистай старые газеты. Кстати, вот чудесный способ сфотографировать распятие Христа… хотя, нет. Это невозможно. На всей Земле не хватит энергии. Вот тебе еще одно препятствие.

— Но ведь должен же кто-то попробовать. Неужели же не нашлось таких?

Чак снова огляделся.

— Я и так сказал тебе слишком много.

— Ну, так скажи еще, хуже не будет.

— Мне кажется, их было трое. Мне кажется. Первым был один из преподавателей. Я как раз был в лаборатории, когда Твиш привел этого типа, Лео Винсента. Твиш сказал, что я могу быть свободе, Домой я не пошел, шлялся вокруг лаборатории. Немного погодя. Твиш вышел из лаборатории без Винсента. Насколько я знаю, он остался там. И больше не преподавал.

— А остальные двое?

— Студенты. Они зашли в лабораторию втроем, а потом Твиш вышел один. На другой день я встретил одного из них на лекции, а второй пропал на целую неделю. Сам раскумекай, что это значит.

— А сам ты не соблазнился?

— Я? Что я по-твоему — псих? Правда, Твиш искренне полагал, что это чуть ли не мой прямой долг. В интересах науки. “Спасибо, — сказал я, — но лучше я пойду выпью пива”. Еще я сказал ему, что с радостью щелкну тумблером, если он сам соберется в путешествие во времени. Но он не доставил мне этого удовольствия.

— Вот она — возможность. Я узнаю все, что мне нужно, а потом лягу в анабиоз и вернусь сюда. Дело этого стоит.

Чак глубоко вздохнул.

— Не пей больше пива, друг мой, ты уже пьян. И совсем меня не слушал. Во-первых, — тут он начертил галочку на столике, — ты не можешь быть уверен, что попадешь в прошлое, с таким же успехом ты можешь очутиться в будущем.

— Я рискну. Сейчас мне лучше, чем тридцать лет назад, и тридцать лет спустя будет не хуже.

— Ну тогда лучше снова улечься в анабиоз — это безопаснее. Или просто сидеть и ждать, пока пройдут эти годы(сам я именно так и сделаю. Не перебивай меня. Во-вторых, ты запросто можешь промазать по 1970-му, даже если попадешь в прошлое. Насколько мне известно, Твиш работает наугад, аппаратура у него не отрегулирована. Правда, я был всего лишь лаборантом. В-третьих, лабораторию построили в 1980-м, раньше на этом месте была сосновая роща. Каково тебе будет очутиться десятью годами раньше внутри дерева? То-то шарахнет — не хуже кобальтовой бомбы, как ты полагаешь? Тебе представляется случай узнать наверняка.

— Но… я не понимаю, отчего я должен очутиться на месте лаборатории. Почему бы мне не оказаться где-нибудь на открытом месте, а не там, где будет стоять лаборатория, я имею в виду, где она стояла… или, точнее…

— Ничего не выйдет. Ты окажешься на том же самом месте — и по широте, и по долготе. Как та морская свинка, помнишь? А если ты окажешься там прежде, чем была выстроена лаборатория — ты, скорее всего, вмажешься в дерево. В-четвертых, даже если все сойдет хорошо, как ты собираешься лечь в анабиоз?