Дверь в лето (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 42

Но обоих нас не оставляла надежда, что следующая дверь обязательно окажется Дверью в Лето.

На этот раз я проснулся легко и просто и уже не пялился по сторонам. Доктор даже удивился: продрав глаза, не задал ни единого вопроса, а сразу же потребовал завтрак и лос-анджелесскую “Таймс”. Конечно, я не стал объяснять ему, что мне не впервой выходить из “анабиоза”, он бы все равно не поверил.

Оказалось, что с неделю назад на мое имя пришло письмо от Джона.

Сперва я собрался было позвонить Джону, поздороваться и выложить очередную великую идею (во сне я придумал машину, которая превратит купание в ванне из тяжкой обязанности в утонченное удовольствие), но потом раздумал — было другое, более срочное дело.

Я заново продумал, что буду делать, а потом заснул с Питом по мышкой. Придется отучать его от этой привычки. Это, конечно приятно, но неудобно.

В понедельник, тридцатого апреля я вышел из санктуария и отправился в Риверсайд. Я еле протащил Пита в гостиницу — автоматических регистраторов невозможно подкупить; доусовершенствовались, называется. Правда, дежурный администратор оказался не так суров, он внял моим доводам — хрустящим и имеющим хождение на всей территории Соединенных Штатов. В эту ночь мне не спалось, я был слишком возбужден.

В десять утра я предстал перед директором Риверсайдского санктуария.

— Доктор Рамси, меня зовут Дэниэл Бун Дэвис. У вас есть пациентка по имени Фридерика Хейнике?

— Есть у вас какие-нибудь документы?

Я показал водительские права, выданные в Дэнвере тридцать лет назад и свидетельство из моего санктуария. Он внимательно прочел бумаги и вернул мне.

— Мне думается, ее должны разбудить сегодня, — сказал я взволнованно. — Можно мне присутствовать при этом? Я не имею в виду весь процесс, я говорю о той минуте, когда она откроет глаза.

— Мы не собирались будить ее сегодня, — сказал он.

— Как? — у меня сердце упало.

— Да, не собирались. Она не хотела, чтобы ее разбудили имение сегодня: она вообще не велела себя будить, пока не появитесь вы. — Он улыбнулся. — Должно быть, у вас золотое сердце. По виду не скажешь.

— Спасибо, доктор, — выдохнул я.

— Подождите в вестибюле или пойдите погуляйте. Через пару часов мы позовем вас.

Я вышел в вестибюль, взял Пита и мы пошли погулять. Я купил для него новый саквояж, но он не нравился Питу — запах, что ли, был не этот, что у старого, Наверное, поэтому прошлую ночь он проспал на подоконнике.

Мы зашли в “воистину чудесное местечко”, но мне ничего в рот лезло. Пит съел мою яичницу и я обтер желток с его морды. В одиннадцать тридцать я вернулся в санктуарий. Наконец меня позвали к Рикки.

Я видел только ее лицо; остальное было закрыто одеялом. Это была моя Рикки, но уже зрелая женщина. Она была словно спящий ангел.

— Она под гипнозом, — тихо сказал доктор Рамси. — Становитесь сюда и я разбужу ее. А вот кота лучше бы убрать отсюда.

— Ни в коем случае, доктор.

Он пожал плечами, повернулся к Рикки и сказал:

— Просыпайтесь, Фридерика. Просыпайтесь. Вы должны проснуться.

Веки задрожали, и она открыла глаза. Она посмотрела по сторонам, увидела нас и сонно улыбнулась.

— Дэнни… и Пит…

Она протянула к нам руки — на левом большом пальце было мое кольцо.

Пит мяукнул, прыгнул ей на плечи и они, в восторге от встречи, забыли обо всем.

Доктор Рамси хотел оставить Рикки в палате до завтра, но она воспротивилась. Я подогнал джампер прямо к дверям санктуария и мы понеслись в Браули. Бабушка Рикки умерла в 1980 году, других родных не было, но остались кое-какие вещи — в основном, книги. Я распорядился отправить их в “Аладдин” на имя Джона Саттона. Перемены в облике родного города настолько поразили Рикки, что она ни на миг не выпускала мою руку. Она не страдала приступами ностальгии, просто хотела уехать из Браули как можно скорее.

Джампером мы добрались до Юмы. Аккуратно, как никогда, я вывел в книге записей гражданских актов окружного суда свое полное имя: “Дэниэл Бун Дэвис”, чтобы все видели — Д. Б. Дэвис подписал важнейший документ в своей жизни. Несколько минут спустя я держал Рикки за руку и повторял:

— “Я, Дэниэл, беру тебя, Фридерика… до той поры, пока смерть не разлучит нас”.

Моим шафером был Пит. А свидетелей мы навербовали прямо в окружном суде.

Из Юмы мы направились на ранчо близ Таксона, сняли там домик на отшибе и объявили слуге, одному из “Работяг”, что не желаем никого видеть. Пит выиграл титаническую битву с тамошним кошачьим королем и нам пришлось держать его при себе. Если не считать этого, никаких неприятностей не было. Итак — у меня была Рикки, а она получила мужа, нареченного ей еще в детстве.

Больше рассказывать почти не о чем. Рикки оказалась самьм крупным держателем акций “Горничных” и я воспользовался этим, чтобы переместить Макби на должность “Заслуженного Инженера-Исследователя”, а Чака — на пост главного инженера. Джон заправляет “Аладдином”, но вскоре собирается на покой.

Он выпустил привилегированный пакет акций и не стал распродавать его, таким образом мы с Саттонами можем контролировать корпорацию, не вникая в детали. И в “Горничных” и в “Аладдине” я отказался от места в правлении — они развиваются сами по себе и жестоко конкурируют. Пусть себе — не напрасно же Дарвин придумал борьбу за выживание.

А у меня теперь есть “Исследовательская Компания Дэвиса” — чертежное ателье, маленькая мастерская и старый механик. Он считает меня психом, но чудесным образом воплощает мои чертежи в металл и пластик. Когда у нас получается что-либо путное, я продаю лицензию — и дело с концом.

Еще я вожусь с записями об открытии Твишелла. Я написал ему, сообщил, что опыт удался, что я вернулся с помощью анабиоза… и нижайше просил прощения за свой розыгрыш. Я спрашивал, не желает ли он прочитать рукопись. Он не ответил; наверное, все еще злится на меня.

Но я все-таки пишу эту книгу, а когда закончу — разошлю во все библиотеки, даже если придется отпечатать ее на свои деньги. Я в долгу перед ним. Более того: именно ему я обязан Рикки. И Питом. Книгу я назову “Невоспетый гений”.

Дженни и Джон, по-моему, совсем не состарились. Этим они обязаны успехам гериатрии, [37] свежему воздуху, солнцу, гимнастике и неизбывному оптимизму. Дженни еще больше похорошела в свои… ого, шестьдесят три! А Джон до сих пор думает, что я “просто предвидел” все это и не желает верить очевидному. Что с ним поделаешь? Я попытался объяснить все это Рикки еще во время нашего медового месяца. Я рассказал о лаборатории близ Боулдера, о том, что был с нею в скаутском лагере и одновременно лежал, накачанный наркотиком в долине Сан-Фернандо.

Она посмотрела на меня, словно я с ума сошел. Тогда я сказал:

— Давай поставим мысленный эксперимент. Здесь все логично и обоснованно математически. Берем морскую свинку — белую, с коричневыми пятнами. Сажаем ее на темпоральную платформу и перемещаем на неделю назад. Но неделю назад мы уже нашли ее на платформе и с тех пор она сидит в клетке. Таким образом, у нас — две морские свинки… хотя на самом деле это один и тот же зверек, только один из них — на неделю старше. Мы берем одного из них, посылаем на неделю назад и…