Живой металл - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 15

— Мы решили по причинам, казавшимся нам достаточными, называть эти предметы металлическими, Дрэк, — ответил я. — Но это не значит, что они состоят из известного нам металла. Однако, будучи металлом, они должны иметь кристаллическое строение. Как и указывал Грегори, кристаллы и то, что мы называем живой материей, берут начало в одних и тех же истоках жизни. Мы не понимаем жизни без сознательности. Голод может быть только сознательным чувством, а к еде нет другого стимула, кроме голода.

Кристаллы насыщаются. Извлечение силы из пиши сознательно, потому что это делается с целью, а нельзя стремиться к цели, не имея сознания. А кристаллы извлекают силы из пищи и, кроме того, передают эту способность детям, совсем как мы. Нет, как будто бы, причины, почему бы им не разрастаться в благоприятных условиях до гигантских размеров, но они этого не делают. Они достигают размера, дальше которого не развиваются. Вместо этого они делятся дроблением, производят на свет меньших, которые растут так же точно, как их предки. Отлично. Мы доходим до понятия о металлическо-кристаллических существах, которые вследствие какого-то взрыва эволюционных сил вырвались из привычной нам и кажущейся неподвижной стадии и стали теми существами, которые держат нас теперь в плену. А большая ли разница между знакомыми нам формами и ими, чем между нами и амфибиями, нашими далекими предками? Или между ними и амебой — маленьким плавучим желудком, от которого произошли амфибии, или между амебой и неподвижным студнем протобиона? Что же касается групповой сознательности, я думаю, что Вентнор подразумевал общественный разум, как разум пчел или муравьев, тот разум, о котором Метерлинк говорит, как о «разуме улья».

— Но металл! — задумчиво произнес Дрэк. — И сознательный! Все это очень хорошо, но откуда взялась эта сознательность? И что это такое? И откуда они пришли? Что они делают… почему не объявили до сих пор войны человечеству?

— Не знаю, — беспомощно ответил я. — Но эволюция не медленный, кропотливый процесс, как думал Дарвин. Очевидно, бывают взрывы, и природа творит новую форму почти в одну ночь. Так могло быть и с этими. Им дали форму, быть может, какие-то необычайные условия. Или же они могли веками развиваться в пространствах внутри Земли. Бездна, которую мы видели, вероятно, одна из их больших дорог. Или же они могли упасть здесь из каких-нибудь обломков и стали развиваться с поражающей быстротой.

— Так вы думаете, что эти предметы состоят из крошечных кристаллов, как наши тела из клеточек?

— Да, имение так.

— Но чем же мы можем защищаться против них? — спросил Дрэк.

— Нам нужно прежде всего вернуться в город. Со стороны Вентнора это было не простым советом, а приказанием. Послушаемся его и отправимся утром в город.

— Вы говорите так, — заметил Дрэк, — точно мы живем в пригороде, и нам всего только нужно поехать поездом в 9-15.

— До рассвета, по-видимому, недалеко, — отдохните немножко, я вас разбужу.

— Мне неловко перед вами, — сонно запротестовал Дрэк.

— Я не устал, — успокоил я его.

Устал я или нет, я хотел поговорить с Юруком наедине. Дрэк вытянулся и положил голову на седло.

Когда дыхание Дрэка убедило меня, что он спит, я прошел к евнуху и присел перед ним на корточки, держа в руке револьвер.

Глава ХVII

— Юрук, — шепнул я, — вы любите нас, как пшеница любит град. Вы радуетесь нам, как приговоренный к повешению радуется, веревке. Открылась какая-то таинственная дверь, и мы вошли к вам через нее. Отвечайте правдиво на мои вопросы, и мы, быть может, скоро уйдем в эту дверь.

Глаза Юрука вдруг повеселели.

— Отсюда есть выход, — пробормотал он. — Я могу вам его показать.

— Куда же ведет он? — спросил я, не доверяясь его словам. — За нами гнались люди, вооруженные копьями и стрелами. Ваш выход ведет к ним, Юрук?

Он помолчал мгновение, полузакрыв глаза зеками.

— Да, — угрюмо сказал он потом. — Через этот выход вы попадете к ним. Но разве вам не спокойнее быть с ними, с себе подобными?

— Не думаю, — ответил я. — Те, которые не подобны нам, разбили подобных нам и спасли нас от них. Почему же не остаться здесь, а идти туда, где нас хотят уничтожить?

— Они бы не тронули вас, — сказал он, — если бы вы дали им ее. — Он указал пальцем на спящую Руфь. — Черкис многое бы простил за нее. Да и вы сами разве не сумели бы позабавить его?

— Черкис? — спросил я.

— Черкис, — прошептал он. — Разве Юрук так глуп, что не знает, что в вашем мире многое должно было измениться с тех пор, как мы бежали от Искандера в долину? Что вы можете еще дать Черкису, кроме этой женщины? Многое, я думаю. Так и не бойтесь идти к нему.

— Юрук, — спросил я, — та, которую вы называете Великой, Норхала, — тоже из народа Черкиса?

— Давно, давно, — ответил он, — в Русзарке, в обширной стране Черкиса, была смута. Я бежал с той, которая была матерью матери Великой. Нас было двадцать человек. И мы бежали сюда… путем, который я тебе укажу…

Он подождал, но я не произнес ни слова.

— Та, которая была матерью матери Великой заслужила расположение того, кто повелевает здесь, — продолжал Юрук. — Но со временем она стала старой и безобразной. Тогда он убил ее. Так же он убивал и других, которые переставали ему угождать. Одно время его восхищала та, которая была матерью Великой. Потом она постарела, и он убил и ее. Тот раз он поразил и меня, как поразил этого, — Юрук указал на Вентнора. — Когда я очнулся, одно плечо оказалось у меня ниже другого. Но еще до этого родилась Великая. Тот, кто повелевает здесь, часто навещал ее мать и, конечно, в родстве с Великой. Как же иначе могут от нее исходить молнии? Разве не был отец Искандера богом Зевсом-Аммоном, приходившим к матери Искандера в виде огромной змеи? Так вот, с самого рождения от Великой исходят молнии. Хи-хи, — тихонько засмеялся Юрук, — они делаются старухами, и их убивают. Я тоже стар, но я прячусь, когда те приходят. И вот я жив! Уходите к своим, — закаркал старик, — уходите к своим! Лучше пострадать от своих братьев, чем быть съеденным тигром. Я покажу вам дорогу…

Он вскочил на ноги, крепко сжал мою руку, провел через центральный зал в комнату Норхалы и нажал на одну из стен.

Открылось овальное отверстие, и я увидел тропинку, идущую в лес, серевший в тусклом свете.

— Идите туда, — сказал он, — возьмите своих и идите, пока вас здесь не убили. Вы уйдете?

— Нет еще, — ответил я, — нет еще.

В глазах Юрука загорелось злобное пламя.

— Веди меня назад, — коротко сказал я ему.

Он задвинул дверь и угрюмо повернул назад. Я последовал за ним, спрашивая себя о причинах его ненависти к нам, его желания во что бы то ни стало отделаться от нас, вопреки приказаниям женщины, которую он подобострастно называл Великой.

И по странной привычке людей искать чего-то сложного там, где верен самый простой ответ, я не подумал, что тут была всего только ревность; что Юрук хотел по-прежнему оставаться единственным живым существом возле Норхалы. Да, я упустил это из виду, и за мою ошибку трое — Руфь, Дрэк и я, — дорого расплатились.

Я взглянул на своих спящих товарищей и на все еще лежащего в бессознательном состоянии Вентнора.

— Садись! — приказал я евнуху, — и повернись к нам спиной.

Когда он сел, я задал ему вопрос, который давно вертелся у меня на языке.

— Юрук, — сказал я, — откуда этот дом? Кто его построил?

— Повелитель этих мест, — угрюмо ответил он. — Он сделал его на радость матери Великой. И убил ее. Никогда не забывайте этого — убил ее!

Я опустился рядом с Дрэком и задумался. Не могло быть сомнений, что знание металлическим народом магнитных тел и умение управлять ими превышало человеческие знания. Что они имели понятие о красоте, свидетельствовало это жилище Норхалы.

Но сознательность… да и что это такое, в сущности, сознательность?

Секреция мозга? Собранное воедино химическое выявление себя множеством клеточек, составляющих нас? Необъяснимый управитель города-тела, мириады клеток которого — граждане, управитель, созданный ими же самими из себя, чтобы управлять?