Звездный десант - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 11

— Jawohl,— согласился Мейер.

— Конечно, сэр. Он понимает стантартный, только не коворит бекло.

— Ну и отлично. Шрамы на физиономию где заполучили? Гейдельберг? [3]

— Nein... никак нет, сэр. Кенигсберг.

— Един черт.

После драки с Брекинриджем Зим уже успел подобрать стек, он со свистом рассек им воздух и спросил:

— Может, вам хотелось бы взять такие же? На время.

— Это было бы нечестно по отношению к вам, сэр,— осторожно ответил Хайнрих.— Колыми руками, если не восражаете.

— Сделайте одолжение. Хотя я мог бы вас одурачить. Кенигсберг, говоришь? Правила?

— Какие мокут быть правила, если твое против одного?

— Интересная точка зрения. Хорошо, уговоримся, что если кто кому выдавит глаза, так потом отдайте обратно. Скажи своему Korpsbruder, что я готов. Начинайте. Когда хотите,— Зим бросил стек; кто-то поймал

— Вы шутите, сэр. Мы не путем вытавливать глаза.

— Уговорил, глаза не трогаем. «Целься, Гридли, и пали».

— Прошу прощения?

— Деритесь! Или валите назад в строй!

Не уверен, что смог все разглядеть; чему-то я научился много позже. Но вот в чем я точно уверен: эти двое начали обходить нашего непосредственного командира с разных сторон, но в контакт не вступали. В этом положении существует четыре базовых приема для того, кто работает один. Один всегда подвижнее группы, и координация у него лучше. Сержант Зим утверждает (и он прав), что группа значительно слабее одного человека, если только они не обучены действовать слаженно. К примеру, сейчас сержант мог бы обмануть одного, вывести из строя второго, например сломав ему коленную чашечку, а затем на досуге прикончить первого.

Вместо этого он позволил им атаковать. Мейер налетел на него, намереваясь сбить с ног, а Хайнрих должен был добить сверху, очевидно ботинком. Так, по-моему, все должно было произойти.

А вот что я, как мне кажется, увидел. Мейер до сержанта не дотянулся. Зим развернулся лицом к нему, одновременно ударив ногой назад, прямо Хайнриху в живот. А затем и Мейер взлетел на воздух не без душевного участия сержанта.

А вот в чем я уверен: драка только началась, а двое немецких парней уже мирно почивали бок о бок, один лицом вниз, второй — вверх, а Зим стоит над ними, даже не запыхавшись.

— Джонс! — воззвал сержант.— А нет, Джонс ушел. Махмуд! Принеси ведро воды, потом засунь этих птенчиков обратно в гнездо. У кого моя зубочистка?

Некоторое время спустя оба немца, пришедшие в себя и мокрые с головы до ног, стояли в строю, а Зим смотрел на нас и ласково вопрошал:

— Еще кто-нибудь? Или начнем разминку?

Я не ожидал, что найдется еще один доброволец; сержант, наверное, тоже. Но с левого фланга, где стояли самые низкорослые, выступил парнишка и прошагал к середине. Зим воззрился на него сверху вниз.

— Ты один? Может, напарника подберешь?

— Только я один, сэр.

— Как скажешь. Имя?

— Судзуми, сэр.

Зим вытаращил глаза.

— Случаем, не родня полковнику Судзуми?

— Я имею честь быть его сыном, сэр.

— Ah so! Отлично! Черный пояс?

— Нет, сэр. Пока еще нет.

— Рад, что вовремя предупредил. Ладно, Судзуми, будем придерживаться правил или сразу пошлем за доктором?

— Как пожелаете, сэр. Но, если мне будет позволено высказать свое мнение, придерживаться правил будет намного благоразумнее.

— Не уверен, что понял тебя, но согласен.

Зим в который раз отшвырнул символ своей власти, а затем, помоги мне бог, и сержант, и парнишка сделали шаг назад, встали лицом друг к другу и поклонились.

А после этого принялись кружить на полусогнутых, делая неведомые пассы руками и сильно смахивая на петухов.

Внезапно они вошли в контакт — малыш упал на землю, а сержант Зим перелетел через него, но не грянул оземь неподвижным, почти бездыханным чурбаном, как Мейер. Он перекатился через голову и оказался на ногах в то же время, как и Судзуми.

— Банзай! — выкрикнул Зим и улыбнулся.

— Аригато,— отозвался малыш и ухмыльнулся.

Они схватились без промедления, и я подумал, что сержант сейчас опять отправится в полет. Но он устоял, видно было лишь мельтешение ног и рук, а когда движение замедлилось, можно было увидеть, что Зим засовывает левую ступню Судзуми ему в правое ухо, место не совсем подходящее.

Судзуми хлопнул по земле свободной рукой; Зим тут же его отпустил. Затем они оба опять поклонились друг другу.

— Еще раз, сэр?

— Извини. Пора заняться делом. В другой раз как-нибудь, а? Ради веселья... сочту за честь. Может, следовало сразу сказать. Твой почтенный отец тренировал меня.

— Так я сразу и предположил, сэр. Буду ждать следующего раза.

Зим хлопнул его по плечу.

— Становись в строй, солдат! Рррр-ота-а!..

Следующие двадцать минут мы занимались гимнастикой, после которой лше стало жарко в той же мере, в какой до этого было холодно. Сержант сам вел занятия, делал все вместе с нами и орал во всю глотку. Как я заметил, он не запачкался. Он даже не запыхался, когда мы закончили. После того утра он больше не снисходил до разминки (мы до завтрака его вообще не видели, звание дает привилегии), но в то утро он был вместе с нами, и когда все было окончено, а мы все уморились, он повел нас рысцой в палатку-столовую, взрыкивая на ходу:

— Шире шаг! Живо! Хвосты подобрать!

В лагере имени Артура Карри мы всегда и везде передвигались бегом. Я так и не выяснил, кем был этот Карри, но судя по всему — великим бегуном.

Брекинридж уже сидел в столовой с загипсованным запястьем, только пальцы наружу. До меня донеслись его слова:

— Не-а, заживет, как на собаке. Я так цельную игру отыграл Обожди, уж я его уделаю...

Вот в этом я сомневался. Судзуми — еще куда ни шло, но не эта горилла. Он даже не понимал, насколько сержант был выше классом. Зим мне не понравился с первого же взгляда. Но у него был стиль.

Завтрак был отличный. Тут любая кормежка была отличной; ничего похожего на ту бурду, которую дают в некоторых школах, когда хотят сделать твою жизнь несчастной. А тут, хоть на стол вываливай и руками загребай, никто даже слова не скажет. И это было хорошо, потому что это было единственное время, когда никто никого не понукал. Конечно, в меню не было ничего, к чему я привык дома, и гражданские работники столовой шлепали еду нам на тарелки с таким видом, что матушка побледнела бы и заперлась у себя в комнате. Но еда была горячая, еды было много, еда была вкусная, хоть и не изысканная. Я съел вчетверо больше обычного, запивая завтрак кружками кофе со сливками и большим количеством сахара. Я сожрал бы акулу вместе со шкурой и потрохами.

Когда я приступил ко второй порции, появился Дженкинс с капралом Бронски на хвосте. Они задержались возле стола, за которым в одиночестве завтракал сержант Зим, потом Дженкинс плюхнулся на свободный стул рядом со мной. Он здорово вымотался, был бледен и сипло дышал.

— Давай налью тебе кофе,— предложил я.

Он помотал головой.

— Лучше поешь,— настаивал я.— Хоть яичницу, она легко пойдет.

— Не могу... Ох скотина, грязная сволочь, так его и растак,— он негромко, почти беззвучно принялся чихвостить сержанта.— Я всего лишь попросил разрешения пропустить завтрак и немного полежать. Бронски не позволил, сказал, нужно спрашивать у взводного. Я так и сделал, и я сказал ему, что болен, я же сказал ему! А он проверил мой пульс, потрогал лоб и сказал, что сигнал к медосмотру в девять часов. Ну что за крыса! Вот подкараулю его темной ночью, вот увидишь.

Я все равно налил ему кофе и поделился яичницей. Через некоторое время Дженкинс принялся за еду. Мы еще сидели за столом, а сержант Зим поднялся и подошел к нам.

— Дженкинс.

— А... Да, сэр?

— В девять часов явишься в санчасть.

Дженкинс сцепил зубы. Потом медленно произнес:

— Мне не нужны таблетки... сэр. Я справлюсь.

— В девять ноль-ноль. Это приказ,— Зим вышел из палатки.