Звездный десант - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 122

И о детях тоже не говорили. О, я, конечно, мог отыскать ту клинику и сделать что положено. Чтобы Стар, если захочет смешать свою элитную линию с моей плебейской кровью, могла бы сделать это хоть завтра, хоть через сотню лет. А не захотела бы — так просто улыбнулась бы и выкинула все вместе с прочим мусором.

Из моей семьи никто не поднимался даже до звания мэра нашего городишка, а рабочую лошадь не тренируют для участия в Ирландском тотализаторе. Если бы Стар решилась иметь ребенка и соединила бы наши гены, это была бы чистейшая сентиментальность, вроде ожившей открытки в Валентинов день, она просто завела бы себе карликового пуделя, чтобы играть с ним, пока не придет время выпустить его на свободу. Это была бы сентиментальность, столь же слюнявая, хоть и не такая мрачная, как у ее тетушки с ее мужьями-покойниками, ибо Империи не было ни малейшей надобности в моих генах.

Я посмотрел на свою шпагу, висевшую на стене. Я не притрагивался к ней с тех пор, как вернулся с той вечеринки, с той давно ушедшей в прошлое вечеринки, когда Стар захотела одеться в костюм для Дороги Доблести. Я снял шпагу со стены, пристегнул ее к поясу, обнажил клинок и вдруг ощутил приток жизненной силы, а перед глазами возникло видение уходящей вдаль дороги и замка на холме.

Есть ли долг у рыцаря перед дамой, если все обеты исполнены?

Прекрати вилять, Гордон! Есть ли долг у мужа перед его женой?

Это ведь та самая шпага... «Скачи же, Принцесса, прыгай же, вор. Моя жена ты навек с этих пор»... в богатстве и в бедности, в беде и в благополучии, чтобы любить и лелеять, пока не разлучит нас смерть. Именно это имел я в виду, когда произносил тот стишок, и Стар это знала, и я это знал, точно так же, как знал в эту самую минуту.

Когда мы обручились, было похоже, что смерть разлучит нас в тот же день, но это обстоятельство никак не повлияло на крепость наших обетов и на ту веру, которую я вкладывал в них. Я прыгал через шпагу не для того, чтобы поваляться с девчонкой на траве, прежде чем погибнуть. Это я мог получить и даром Нет, я хотел любить и лелеять ее до тех пор, пока нас не разлучит смерть.

Стар выполнила свой обет до последнего слова. Так почему же у меня так и чешутся пятки?

Поскреби героя и получишь бродягу.

А отставной герой — ничуть не лучше тех лишенных престола королей, которыми кишит вся Европа.

Изо всех сил хлопнув дверью нашей «квартиры», со шпагой на поясе, не обращая внимания на удивленные взгляды, я телепортировался к врачам, узнал от них, куда мне нужно обратиться, перелетел туда, сделал все, что нужно, сказал Главному Биохимику, что именно ему следует передать Ее Мудрости, и чуть не оторвал ему башку, когда он стал задавать лишние вопросы.

Отсюда опять к ближайшей телепортационной кабинке... И тут я заколебался: мне нужна была компания, подобно тому, как алкоголику, вступающему в общество трезвости, нужна чья-нибудь дружеская рука. Но друзей у меня не было — так, сотни знакомых. Консорту Императрицы друзьями обзаводиться трудновато.

Значит — Руфо! Однако за все месяцы, что я прожил на Центре, я никогда не был у Руфо дома. Центр не практикует варварского обычая «забегать на огонек», и я встречался с Руфо только в Резиденции или на вечерах. Домой он меня никогда не приглашал. Нет, нет, никакого охлаждения в наших отношениях не было, мы виделись часто, но всегда он приходил к нам.

Я поискал его в списке абонентов телепортации — неудача. Со списком абонентов телекоммуникационного канала — такая же история. Я вызвал Резиденцию и потребовал офицера коммуникационной службы. Он ответил, что «Руфо» это не фамилия, и хотел отключиться.

— Только попробуй, разжиревший чинуша! Только попробуй отключиться, и я гарантирую, что через час ты станешь смотрителем дымовых сигналов где-нибудь в Тимбукту! Теперь слушай, мне нужен парень — пожилой, лысый, по имени, полагаю, Руфо, известный специалист в области сравнительной культурологии. И к тому же — внук Ее Мудрости. Думаю, ты прекрасно знаешь, кто это такой, и валяешь дурака только из-за обычного чиновного гонора. У тебя есть пять минут, после чего я обращусь к Ее Мудрости и спрошу ее, а ты будешь складывать свои вещички!

Меньше чем за пять минут изображение Руфо заполнило весь экран.

— Ну,— сказал он,— а я-то думал, у какого это важняка хватило влияния нарушить мой запрет на включение?

— Руфо, можно зайти к тебе?

Его лоб собрался в морщины:

— Мышка попала в суп, сынок? Твое лицо напомнило мне о времени, когда мой дядюшка...

— Руфо, пожалуйста...

— Ладно, сынок,— отозвался он ласково.— Сейчас отправлю танцовщиц по домам. Или не отправлять?

— Мне все равно. Как тебя найти?

Он сказал как, я нажал кодовые кнопки, добавил свой код для оплаты и сразу же оказался в нескольких тысячах миль от точки отправления. Жилищем Руфо служил особняк, такой же пышный, как у Джоко, но в тысячу раз хитроумнее оборудованный. У меня сложилось впечатление, что у Руфо был самый обширный на Центре штат прислуги — и исключительно женской.

Возможно, я ошибался, но вся женская обслуга, все гостьи, все кузины, дочери и т. п. выстроились в качестве комиссии по встрече — поглазеть на соложника Императрицы. Руфо прикрикнул на них, они разбежались, и он провел меня в свой кабинет. Какая-то танцовщица, загримированная под секретаршу, возилась с бумагами и пленками. Руфо выпроводил ее, шлепнув по заднице, показал мне на удобное кресло, предложил сигареты, уселся сам и замолчал.

Курение на Центре не поощрялось: табак тут заменяется разумом. Я взял сигарету.

— «Честерфилд»! Господи боже мой!

— Контрабанда,— отозвался он.— Только теперь он уже не тот, что был. Мусор с мостовой и рубленое сено.

Я не курил многие месяцы. Хотя Стар сказала, что о раке и тому подобном я могу забыть навсегда. Я зажег сигарету и... закашлялся, как невианский дракон. Даже в пороках необходимо постоянное упражнение.

— Так какие новости на Риальто? [100] — задал вопрос Руфо и бросил внимательный взгляд на мою шпагу.

— Так, пустяки.— Помешав работе Руфо, мне было как-то неловко говорить о собственных домашних неприятностях.

Руфо сидел, курил, и помалкивал. Надо было с чего-то начинать, и американская сигарета напомнила мне об одном инциденте, который тоже внес лепту в мое нынешнее состояние. Примерно неделю назад на одном званом вечере я встретил человека, лет тридцати пяти по виду, спокойного, вежливого, но с тем видом превосходства, который говорит: «Ваша ширинка расстегнута, старина, но я слишком хорошо воспитан, чтобы указать вам на это».

И все же я был в восторге от встречи с ним — он говорил по-английски!

Я полагал, что Стар, Руфо и я — единственные люди на Центре, которые знали английский. Мы часто говорили на нем, Стар — ради меня, Руфо — для практики. Он владел диалектом кокни [101] как уличный торговец фруктами, бостонским — как уроженец Бикон-Хилла, австралийским — как кенгуру. Руфо знал все английские диалекты.

Этот парень говорил на отличном американском.

— Небби — мое имя,— сказал он, пожимая мне руку (в стране, где никто рук; не подает).— А ваше — Гордон, я знаю. Рад познакомиться.

— Я тоже,— ответил я.— Это ведь и сюрприз и удовольствие — услышать свой родной язык.

— Это моя профессия, старина. Специалист в области сравнительной культурологии — лингво-историко-политик. Вы — американец, насколько мне известно. Дайте подумать минутку... Глубокий Юг, но родились не там... Скорее в Новой Англии. Явно ощущается влияние Среднего Запада, а возможно, и Калифорнии. Лексикон упрощенный. Выходец из нижнего слоя среднего класса.

Этот лощеный нахал был специалистом высокой марки. Мама и я жили в Бостоне, пока отец был на войне в 1942 — 1945 годах. Тамошние зимы я не скоро забуду. Приходилось носить гетры с ноября по апрель. Жил я и на Глубоком Юге — в Джорджии и Флориде, в Калифорнии — тоже, во времена «Корейской войны», и еще потом — когда учился в колледже. «Нижний слой среднего класса»? Мама бы с этим не согласилась.