От великого Конде до Короля-солнце - Бретон Ги. Страница 14

Путешествие же Людовика XIV в южные провинции продолжалось без всяких помех.

Весной двор вновь отправился в Пиренеи. 25 апреля 1660 года была сделана остановка в Оше, и король на минутку оторвался от своих развлечений с Олимпией, чтобы черкнуть пару слов невесте. Читатель может убедиться, что послание оказалось чрезвычайно любезным:

«Мадам, я с величайшим удовольствием пользуюсь данным мне разрешением, дабы написать Вашему величеству и уверить в пылкости моих чувств по отношению к Вам. Я завидую счастью дворянина [35], который сможет увидеться с Вами раньше, чем я, и хотя ему приказано должным образом изъяснить Вашему величеству, как а буду счастлив выразить лично мою любовь, сомневаюсь, что он сумеет передать это так, как я бы желал. Я изнемогаю от нетерпения, и если бы меня не утешала мысль, что мы движемся навстречу друг другу, ничто не помешало бы мне немедленно устремиться к Вашему величеству. Пока же я наслаждаюсь, беседуя о ваших совершенствах, ибо со всех сторон до меня доходят суждения, в коих Ваше величество превозносится до небес. Преданный Вашему величеству всей душой.

Людовик».

Очарованная этим письмом, Мария, конечно, и помыслить не могла, что король поджидает ее, проводя все время в героической любовной борьбе с графиней де Суассон.

3 июня в соборе святого Себастьяна произошло венчание по доверенности: дону Луису де Аро было поручено сочетаться браком с инфантой от имени короля Франции. На этом подобии свадебных торжеств все дело ограничилось невинным соприкосновением рук, а затем епископ Памплуны, служивший торжественную мессу, объявил Людовика XIV и Марию-Терезию мужем и женой.

На следующий день Анна Австрийская встретилась на Фазаньем острове посреди Бидассоа со своим братом, королем Испании, которого не видела сорок пять лет. Оба заплакали, а потом сели «на линии, разделявшей два королевства» [36]; затем Мария была представлена тетке. Королева порывисто обняла племянницу.

Когда же инфанта захотела сесть, возникла проблема: на чьей территории — испанской или французской — должно располагаться ее седалище? Вопрос обсуждался долго. Наконец были принесены две французские подушки и положены на испанскую землю: таким образом, молодая королева «заняла место в соответствии со своим двусмысленным положением».

Людовика XIV не пригласили на эту встречу, ибо по этикету новобрачным не полагалось видеть друг друга. Однако ему не терпелось взглянуть на жену, и он стал бродить вокруг дома, где гостям был приготовлен ночлег. Мазарини заметил его в окно.

— Там ходит незнакомец, — сказал он, — который мечтает, чтобы его впустили сюда.

Анна и Филипп IV, посовещавшись, ответили:

— Пусть ему откроют.

Караульные гвардейцы распахнули двери, и на пороге появился король. Поскольку он пребывал здесь инкогнито, Филипп IV сделал вид, что принимает его за обыкновенного свитского дворянина, однако дочери подал знак глазами. Мария обернулась к Людовику XIV и стала вдруг очень бледной.

Пока супруги в молчании смотрели друг на друга, испанский король прошептал сестре:

— У меня красивый зять!

Тогда Анна Австрийская спросила инфанту, нравится ли ей этот дворянин.

— Еще не время, — возразил Филипп IV, — она не должна отвечать.

— Когда же она сможет сказать?

— Когда за ним закроется дверь.

— А что думает Ваше величество об этой двери? — спросил, улыбаясь, герцог Орлеанский.

Мария покраснела, как пион.

— Дверь кажется мне очень красивой и очень доброй, — пролепетала она [37].

Между тем молодой король, вполне довольный тем, что получил в жены очаровательную белокурую испанку с голубыми глазами, направился в Сен-Жан-де-Лю, где его ждала Олимпия…

9 июня юных супругов, каждому из которых было двадцать два года, благословил в церкви Сен-Жан-де-Лю епископ Байонны. Пышность этой церемонии предвещала роскошное великолепие празднеств Версаля.

Затем начались свадебные торжества, и незаметно подступил вечер. Мадам де Мотвиль, бывшая на пиру, с сочными подробностями описывает приготовления к первой брачной ночи; «Их величества и Месье отужинали прилюдно, с соблюдением всех обычных церемоний, а затем король объявил, что пора ложиться. Молодая королева со слезами на глазах обернулась к своей тетке Анне Австрийской и жалобно произнесла:

— Es muy temprano! (Еще слишком рано!)

С момента прибытия она впервые выказала недовольство, что вполне можно извинить ее скромностью; когда же ей сказали, что король уже разделся, она поспешила сделать то же самое и так торопилась, что уже не обращала внимания на окружающих, хотя прежде изгоняла из своей спальни всех мужчин, вплоть до самых незначительных услуг. Услышав, что король лег, она нетерпеливо воскликнула:

— Presto! Presto! quel ry m'espera! (Быстрее, быстрее, меня ждет король!)

В этом послушании угадывалась страсть. Получив благословение королевы, их общей матери, они легли вместе в общей опочивальне».

Их первая брачная ночь оказалась достаточно бурной и изрядно позабавила лакеев, горничных и фрейлин, которые подслушивали согласно обычаю у дверей спальни…

Шесть дней спустя двор выехал в Париж. Когда кавалькада приблизилась к Сен-Жан-д'Анжели, король внезапно объявил, что желает совершить верховую прогулку. Выйдя из кареты и вскочив на коня, он поскакал в Бруаж, откуда только что уехала Мария Манчинн, получившая разрешение вернуться в столицу. Он молча вошел в комнату той, которую продолжал любить, ласково провел рукой по ее креслу, склонился над букетиком засохших цветов, а затем в волнении остановился возле посмели, «с трудом удерживаясь от слез». После чего, по-прежнему не говоря ни слова, повернулся и вскоре нагнал свою жену.

Саму же Мари он увидел вновь в Фонтенбло. Во время официального представления Марии-Терезии девушка, дрожа, присела перед ней в реверансе, а потом подняла глаза на короля. Она встретила ледяной взгляд и едва не лишилась чувств.

Она не знала, что только так может держать себя король, когда желает скрыть свое смятение.

МАЗАРИНИ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКИХ СООБРАЖЕНИЙ ДЕЛАЕТ МЕСЬЕ ЖЕНОПОДОБНЫМ

26 августа 1660 года под рукоплескания толпы численностью примерно в миллион человек, приехавших со всех концов королевства, Мария совершила торжественный въезд в столицу. Устроенные по этому случаю празднества по роскоши и великолепию превзошли все виденное ранее. Утром королева покинула Венсенский замок и остановилась на самой окраине Сен-Антуанского предместья, где был сооружен помост, застланный коврами: здесь вместе с королем она принимала знаки почитания своих новых подданных [38].

После полудня в окружении многотысячной свиты — пажей, мушкетеров, швейцарских гвардейцев, трубачей и герольдов — она вступила в Париж, двигаясь по Сен-Антуанскому предместью. Зевак приводила в восторг ее карета, словно бы сошедшая со страниц волшебных сказок. «Эта колесница, — говорит нам один из очевидцев, — сверкала на солнце так, что от нее нельзя было оторвать глаз. На этом движущемся троне не было ни одной детали из железа: колеса и оси были из золота или в крайнем случае из серебра. Изнутри все было украшено золотыми кружевами. Балдахин с фестонами и кистями держался на двух колоннах; на нем серебряной нитью были вышиты королевские лилии. Колесницу везли шесть датских лошадей жемчужно-серой масти, чья упряжь по богатству вполне соответствовала убранству самой кареты».

Король ехал в нескольких шагах впереди на великолепном испанском жеребце.

За королевской четой следовали принцы, герцоги, маршалы, канцлеры и более двухсот дворян. «Всех их шумно приветствовала толпа, гудевшая, будто улей».