Кукловоды. Дорога доблести - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 36

– Ну, слава богу, – произнес я с облегчением. – А то я уж думал, что он не разрешит тебя оставить.

Мэри посмотрела на меня и улыбнулась.

– Не беспокойся. Я сама на две трети кошка.

– А еще на треть кто?

– Узнаешь.

С тех пор Пират почти все время оставался с нами; Мэри он уделял внимания даже больше, чем мне. Я его выгонял только из спальни – Мэри и кот протестовали, но тут я был неумолим.

Мэри очень неохотно говорила о прошлом – видимо, считала, что это ни к чему. Она слушала, когда я говорил о себе, но свое прошлое обсуждать отказывалась. Как-то раз, когда я пристал к ней с расспросами, она просто сменила тему, сказав:

– Пойдем полюбуемся закатом.

– Каким закатом? – недоуменно спросил я. – Мы же только что позавтракали. – Однако эта путаница со временем вернула меня в реальный мир. – Мэри, сколько мы уже здесь?

– А это имеет значение?

– Еще как имеет. Прошло, наверно, больше недели. Наши телефоны могут зазвонить в любую минуту – и все: назад на галеры.

– Да, но зачем беспокоиться заранее?

Однако я уже не мог успокоиться. Мне загорелось узнать, какое сегодня число. Можно было, конечно, включить стерео, но там наверняка наткнешься на сводку новостей, а это себе дороже: я все еще притворялся, что мы с ней в каком-то другом мире, где нет никаких титанцев.

– Мэри, – спросил я. – У тебя есть «Темпус»? Много?

– Ни одной пилюли.

– Ладно. У меня хватит на двоих. Давай растянем наш отпуск. Вдруг нам осталось всего двадцать четыре часа? Можно превратить их в целый месяц субъективного времени.

– Не надо.

– Но почему? Нам только и остается, что старое доброе carpe diem [3].

Она накрыла ладонью мою руку и посмотрела в глаза.

– Не надо, дорогой, это не для меня. Я хочу прожить каждое мгновение своей жизни, не беспокоясь о следующем. – Наверно, я выглядел очень упрямо, и она добавила: – Если хочешь принимать «Темпус», я не возражаю, но, пожалуйста, не уговаривай меня.

– Бог с тобой! Неужели ты думаешь, я тебя брошу и буду веселиться один?

Она промолчала, и надо заметить, это отличный способ выигрывать споры.

Не то чтобы мы часто спорили. Если я из-за чего-то заводился, Мэри обычно поддавалась, но в конце концов выходило, что не прав я. Несколько раз я пытался разговорить ее, заставить рассказать о себе – нужно же мне знать о своей жене хоть что-то, – и на один из моих вопросов о прошлом она задумчиво ответила:

– Иногда мне кажется, что у меня и вовсе не было детства. Может, оно мне просто приснилось?

Я спросил напрямик, как ее зовут.

– Мэри, – ответила она спокойно.

– Это твое настоящее имя? – я уже давно сказал ей свое, но она по-прежнему звала меня Сэмом.

– Конечно, настоящее. С тех пор как ты меня назвал этим именем, я – Мэри.

– Ладно, ты моя дорогая и любимая Мэри. А как тебя звали раньше?

В глазах у нее промелькнула какая-то затаенная боль, но она ответила:

– Одно время я носила имя Аллукьера.

– Аллукьера, – повторил я, наслаждаясь необычным звучанием. – Аллукьера. Какое странное и красивое имя Аллукьера. В нем есть что-то величественное. Моя дорогая Аллукьера.

– Теперь меня зовут Мэри. – Как отрубила.

Я понимал, что где-то, когда-то с ней случилось какое-то ужасное событие, и память о нем до сих пор отзывается болью. Но видимо, мне просто не суждено было о нем узнать. Что ж, нет, значит нет. Она моя жена, какая есть, такая и есть – мы вместе и навсегда. От одного того, что она рядом, на душе становилось тепло и светло, а это, право же, не так мало.

Я продолжал называть ее Мэри, но имя, которое она носила в прошлом, не давало мне покоя. Аллукьера... Аллукьера... Меня не оставляло впечатление, что где-то я его слышал.

И неожиданно я вспомнил. Настойчивая мысль все-таки раскопала информацию на дальних полках памяти, заваленных всяким бесполезным хламом, от которого невозможно избавиться. Была в свое время то ли секта, то ли колония... Они пользовались искусственным языком и даже имена детям давали новые, придуманные... Точно. Уитманиты. Анархистско-пацифистский культ. Их вышибли из Канады, но они не смогли закрепиться даже в Литл-Америке [4]. Когда-то мне попала в руки книга, написанная их пророком, «Энтропия радости», где было полно псевдоматематических формул, указывающих путь к достижению счастья.

В мире все «за счастье», так же, как все «против греха», но культисты пострадали из-за принятых у них обрядов. Свои сексуальные проблемы они решали очень древним и не совсем обычным по современным понятиям способом, что создавало взрывоопасные ситуации, с какой бы культурой ни соприкасались уитманиты. Даже Литл-Америка была недостаточно далеко, и, если я правильно помню, остатки культистов эмигрировали на Венеру. Но в таком случае никого из них уже нет в живых.

Короче, думать об этом – только забивать голову. Если Мэри была уитманиткой или выросла в их среде, эта ее дело. И уж конечно, я не допущу, чтобы какая-то там культистская философия нарушала согласие в семье; брак, в конце концов, не купчая, а жена – не собственность.

22

В следующий раз, когда я упомянул «Темпус», Мэри не стала спорить, но предложила ограничиться минимальной дозой. Вполне приемлемый компромисс – увеличить дозу никогда не поздно.

Чтобы препарат подействовал быстрее, я приготовил инъекции. Принимая «Темпус», я обычно слежу за часами, и, когда секундная стрелка замирает, это означает, что мне уже достаточно. Но в хижине не было часов, а наши перстни остались где-то на столе. Мы лежали, обнявшись, на широком низком диване у камина и до самого рассвета так и не заснули.

Накатило ощущение тепла и покоя, но сквозь легкий туман пробивалось беспокойство, что препарат не подействовал. Потом я заметил, что восходящее солнце замерло на месте. За окном повисла птица, и, если вглядываться довольно долго, можно было заметить, что крылья у нее движутся.

Я посмотрел на жену. Пират устроился у нее на животе, свернувшись калачиком и сложив лапы вместе. И Мэри, и Пират, похоже, заснули.

– Как насчет завтрака? – спросил я. – Я умираю с голода.

– Готовь, – ответила Мэри. – Если я пошевелюсь, Пират проснется.

– Но ты поклялась любить меня, почитать и кормить завтраком.

Я наклонился и пощекотал ей пятку. Мэри вскрикнула и резко поджала ноги. Пират подскочил вверх и с недоуменным мяуканьем шлепнулся на пол.

– Ну зачем ты? – сказала Мэри. – Из-за тебя я слишком резко дернулась и обидела Пирата.

– Не обращай на него внимания, женщина. В конце концов, ты вышла замуж за меня. – Однако я понимал, что не прав. Когда рядом есть кто-то, кто не принимал «Темпус», двигаться нужно крайне осторожно. По правде сказать, я просто забыл про кота. Ему наверняка казалось теперь, что мы скачем и дергаемся, как пьяные суматошные зайцы. Я хотел приласкать его и заставил себя двигаться медленнее.

Куда там. Пират бросился к своей дверце. Я мог бы его остановить – ведь для меня он не бежал, а еле полз, – но решил, что не стоит, а то он напугается еще сильнее. Просто оставил его в покое и отправился на кухню.

Должен заметить, что Мэри была права: в медовый месяц «Темпус фугит» себя не оправдывает. Почти экстатическое ощущение счастья, что я испытывал до того, тонуло теперь в вызванной наркотиком эйфории. «Темпус» дает очень много, но и потеря была совершенно реальной: естественное чудо я променял на химическую подделку. В общем-то, день – или месяц – прошел неплохо, но лучше бы я держался за настоящее чувство.

К вечеру действие препарата кончилось. Как это всегда бывает после «Темпуса», я чувствовал себя немного раздраженно, однако нашел перстень с часами и занялся проверкой рефлексов. Убедившись, что все вернулось в норму, проверил Мэри, после чего она сообщила, что у нее действие препарата прекратилось минут двадцать назад – получалось, дозы я отмерил довольно точно.