Женщины времен июльской монархии - Бретон Ги. Страница 21

С этими словами он выхватил спрятанный на груди кинжал и, занеся его над собой, произнес:

— Я решил принять смерть у ваших ног, если вы отвергнете меня, и моя гибель станет для вас вечным укором.

При виде этих жестов отчаяния, при этих страшных угрозах самоубийства, прекрасная и насмерть перепуганная синьора лихорадочно зазвонила в колокольчик. На сигнал тревоги прибежали муж и слуги и обнаружили переодетого цветочницей влюбленного принца, валяющегося у ног дамы с кинжалом в одной руке и цветами в другой.

Глядя на это странное зрелище, никто не знал что и подумать. Муж потребовал объяснений от жены, которая заявила, что назвавшаяся цветочницей на деле оказалась наглым и смешным волокитой, который давно уже преследует ее своей назойливой любовью. После этих слов обозленный муж схватил трость и с удвоенной от ярости силой обрушил на незадачливого воздыхателя град ударов.

Охваченный страхом, наш влюбленный побросал и букеты, и кинжал и кинулся бежать; за ним вдогонку неслись слуги так, что он несколько раз падал на лестнице, а они пинали его ногами, пока он наконец не очутился на улице с болтавшейся за спиной шляпкой, с растрепанными и наполовину выдранными искусственными косами, с разорванными шалью и платьем. Мальчишки, которым слуги сообщили о происшедшем, бежали за ним с оскорблениями и улюлюканьем, пока он не добрался до дома, напуганный, растерзанный, избитый.

На другой день вся Флоренция знала о том, что приключилось с будущим императором. Чтобы не быть посмешищем, чего он не мог вынести, он послал двух секундантов к оскорбленному мужу, с поручением вызвать его на дуэль, полагая, что тот не примет вызова, зато эта смелая попытка хоть немного восстановит его честь и репутацию. Но, увы, не тут-то было, потому что далеко не робкий муж принял вызов и явился на поединок. Видя это, Луи Бонапарт решил покинуть Флоренцию и позорно сбежал, вместо того чтобы сразиться с соперником, которого сам вызвал. Пытаясь оправдать собственную трусость, он свалил все на мать, которая, по его словам, не позволила ему явиться на схватку чести, предложенную им самим, и вынудила его уехать из Флоренции. Никто, разумеется, не поверил в это объяснение, и Луи Бонапарт трусливо покинул город».

После этого бесславного приключения королева Гортензия увезла своего великовозрастного простофилю сынка в Рим, где он узнал, что Луи-Филипп занял место Карла X. Решив, что речь идет лишь о переходном режиме, после которого на престол вернутся имперские орлы, он присоединился к движению карбонариев.

Но очень скоро за ним начала охотиться папская полиция, и в начале 1831 года ему пришлось бежать вместе с матерью, и снова переодевшись в чужое платье. Благодаря фальшивым паспортам им обоим удалось пробраться во Францию.

Королева Гортензия намеревалась просить Луи-Филиппа принять сына во французскую армию.

23 апреля они прибыли в Париж. И пока племянница императора договаривалась об аудиенции с г-ном д'Удето, адъютантом короля, ее неисправимый сынок носился по галереям Пале-Рояля с желанием испробовать какую-нибудь из парижанок, искусство которых ему так расхваливали.

Луи-Филипп перепугался, узнав, что оба знаменитых изгнанника находятся в Париже. Сначала он отказался принять Гортензию. Потом передумал и согласился встретиться с ней, но тайно. Королеву приняли в Пале-Рояле, в комнате полковника д'Удето в присутствии королевы Марии-Амелии и сестры суверена, г-жи Аделаиды.

Луи-Филипп был очень любезен, рассказал множество анекдотов, удачно вставил три или четыре известных ему остроумных выражения и тепло отозвался о семействе Бонапартов.

Гортензия вернулась в Голландский отель, полная радужных надежд.

Но через несколько дней ей пришлось горько разочароваться: король потребовал от двух «наполеонидов» в кратчайший срок покинуть Францию.

И, после того как 5 мая они из окон своих комнат, выходивших на Вандомскую площадь, полюбовались манифестацией маленькой кучки бонапартистов, мать и сын покинули Париж и направились в Лондон.

Там большую часть своего времени принц посвящал погоне за юбками. А тем временем его мать встречалась с Талейраном, в те времена послом Франции в Англии, этим вертопрахом, одержимым эротико-патриотической экзальтацией и переходившим из одной постели в другую, желая, вероятно, отомстить за Ватерлоо…

В августе Гортензия решила, что прохлада швейцарских ледников может благотворно подействовать на бурный темперамент сына, и повезла его в Арененберг. Потом она заставила его поступить в военную школу в Туне. Пять лет Луи-Наполеон изучал артиллерию и одновременно доказывал местным девушкам, что репутация, которой повсюду пользуются артиллеристы, вполне заслуженна.

В 1836 году королеве Гортензии показалось, что самое время женить сына. Она пригласила в Арененберг принцессу Матильду, дочь короля Жерома, которой тогда было пятнадцать лет и которая уже удивляла своей красотой. Луи-Наполеон сразу влюбился в нее.

Он стал совершать с девушкой долгие прогулки в окрестные рощи, катать ее на лодке по озеру и предаваться мечтам при луне.

— Ты грациозна, как самая грациозная из кошечек, — говорил он ей. — Только ты одна во всем мире можешь сделать меня счастливой… — И с помутневшим взором прибавил: — Жизнь, душа, Матильда, это как письмо, у которого всем видна внешняя сторона — адрес и конверт, а содержание может прочесть только один человек, потому что душу может понять одна-единственная другая душа…

Она слушала его речи в экстазе.

Затем, наградив ее целомудренным поцелуем, он возвращался на ночь в Эрматинген, где у него было две любовницы, или в Готлибен, где жила некая англичанка с волосами цвета соломы, утверждавшая, что является внебрачной дочерью Хадсона Лоува, тюремного смотрителя Наполеона!..

На другой день будущий император возобновлял свои романтические беседы с Матильдой «так, будто его невинный сон осенял ангел-хранитель».

Оба шли куда-нибудь, где самым невинным образом царапали на коре дерева свои инициалы, гадали на лепестках маргариток, которые всегда так щедры к влюбленным.

Но все прогулки с кузиной, чьи крепкие грудки уже заметно вырисовывались под блузкой, воздействовали на принца страшно возбуждающе. После таких прогулок несчастному приходилось искать выход своим чувствам в ближайших селениях. «Луи-Наполеону случалось, — сообщает Симон Жоливе, — внезапно покинуть юную принцессу с букетиком собранных цветов под предлогом, что ему требуется сбегать кое-куда, а тем временем углубиться в густой лесок и там поделиться избытком своего чувства с какой-нибудь павушкой…».

После этого, умиротворенный, он возвращался к Матильде, успевавшей за это время дособирать свой букет, и продолжал философствовать о вечности человеческой любви и о томлении душ…

Как все влюбленные, Луи-Наполеон и Матильда придавали большое значение символам. Никогда не обойдут они с разных сторон встретившееся на пути дерево. Никогда она не подарит ему гвоздики. Никогда в жизни не повалит он какую-нибудь пастушку на папоротник, на котором спала его кузина…

Однажды вечером, когда они возвращались бегом в замок, вымокшие до нитки под проливным дождем, на их глазах молния ударила в дерево и расколола его пополам.

Луи-Наполеон схватил невесту за руку:

— Наш брак будет разрушен судьбой! — произнес он.

Через несколько дней король Жером приехал за своей дочерью. Он объяснил, что ей нужно ехать в Штутгарт, чтобы получить там благословение деда, короля Вюртембергского:

— Сразу после этого мы объявим помолвку. Перед тем как покинуть Арененберг, Матильда подарила Луи-Наполеону трость с золотым набалдашником, изображавшим собачью голову. В обмен на этот символ верности принц надел на пальчик невесты кольцо с бирюзой в виде незабудки…

— Мы поженим их в августе, — сказала Гортензия королю Жерому.

— Пятнадцатого, в день Святого Наполеона!

Матильда, заливаясь слезами, поднялась в карету отца. Луи-Наполеон вскочил на подножку, поцеловал девушку в последний раз и, вопреки «острому предчувствию», прошептал ей: