Миры Роберта Хайнлайна. Книга 6 - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 18

— Нет.

— Вот подменят нас — загляни в женский изолятор. Такого изумительного желтого цвета и в москательной лавке не увидишь, не то что на человеческом лице.

Я так и села.

— Господи! Я видела миссис Роуйер — она ярко-красная. Герди, ради бога, что же с ними случилось?

— Что случилось — ясно, — подумав, ответила Герди, — а вот как — никто в ум не возьмет.

— Не понимаю.

— Цвет говорит сам за себя. Это водорастворимые пигменты, их применяют в фотографии. Ты что-нибудь смыслишь в фотографии?

— Почти ничего, — ответила я.

Все что я знала, рассказал мне Кларк, он довольно искусный фотограф. Конечно, это лучше держать при себе.

— Ну ты наверняка видела, как фотографируют другие. Вынимаешь пластинку — и фото готово, только изображения еще нет. Она все еще прозрачная. Потом кладешь ее на свет и картинка начинает проявляться… и когда цвета наберут яркость, досушиваешь ее в темноте. Главное — не переборщить с цветами. — Она хихикнула. — Похоже, эти дамы не сообразили вовремя закрыть лица и остановить процесс. Наверное, они попытались смыть краску и сделали еще хуже.

— Все равно, не понимаю, как это вышло, — озадаченно молвила я.

— Никто не понимает. Но у доктора есть версия: кто-то сыграл шутку с их полотенцами.

— Что?

— У кого-то на борту был запас несвязанных пигментов. Кто-то пропитал непроявленными, то есть бесцветными, пигментами их полотенца и хорошенько высушил в темноте. Потом этот кто-то тайком подменил полотенца. Это не трудно, если у человека крепкие нервы: последнее время обслуживание ухудшилось из-за шторма. Все полотенца на корабле одинаковые, поди тут, догадайся.

«Надеюсь, что не догадаются», — подумала я, а вслух сказала:

— Да, догадаться трудно.

— Конечно. Это могла быть стюардесса или кто угодно из пассажиров. Но откуда взялись пигменты? В корабельном магазине их нет, разве что в пленках. А доктор готов прозакладывать голову, что только специалист-химик, да еще в хорошей лаборатории, способен выделить краску из пленки. Еще он говорит, что на Марсе эти пигменты не производятся, значит, этот «кто-то» — с Земли. — Герди взглянула на меня и улыбнулась. — Так что ты, Подди, вне подозрений. Не то, что я.

Если меня не подозревают, значит, и Кларк в безопасности.

— А с чего бы им подозревать тебя? Это же смешно!

— Конечно, смешно… будь у меня эти краски, я не знала бы, что с ними делать. Но я могла купить их еще на Земле, а причин любить этих дамочек у меня нет.

— Я от тебя слова о них не слышала.

— Да, зато они выдали несколько тысяч слов по моему адресу, а у людей есть уши. Так что меня крепко подозревают, Подди. Но ты не бойся за меня. Я этого не делала и никто не докажет, что я виновата. — Она хмыкнула. — Надеюсь, настоящего виновника не найдут.

Я промолчала. Знала я одного человечка, способного безо всякой лаборатории выделить пигмент из пленки. Я быстро припомнила, что видела во время обыска в каюте Кларка.

Там не было НИЧЕГО такого. Даже фотопленки не было.

Но это ровным счетом ничего не доказывает, когда дело касается Кларка. Надеюсь, он не оставил отпечатков пальцев.

Потом пришли две стюардессы, и мы накормили малышей. Мы с Герди кое-как помылись и перекусили на ходу. А после я прилегла на свою койку и мигом заснула.

Должно быть, я дрыхла часа три или четыре и проспала роды миссис Дирксон. Она эмигрирует с Терры на Венеру, и ребенок у нее должен был появиться после перелета, но волнение ускорило ход событий. Как бы то ни было, начались схватки, ее отнесли в изолятор, а доктор Торланд, едва взглянув, велел нести ее в рубку — больше расположиться было негде.

Так что ребенок так и родился в рубке — между сейфом для карт и компьютером. Доктор Торланд и Капитан Дарлинг были крестными отцами, а старшая стюардесса — крестной матерью. Малышку назвали Радиантой — имя приличное, но юмор довольно кислый.

Прямо в рубке для Радианты сотворили инкубатор, а миссис Дирксон отправили в изолятор и кольнули ей снотворное. К этому времени я и проснулась.

Я решила рискнуть, рассудив, что Капитан сейчас помягче, чем обычно, и сунулась в рубку.

— Можно мне взглянуть на ребеночка?

Капитан сперва рассердился, но потом усмехнулся и сказал:

— Ладно, Подди. Быстренько посмотри и выметайся. Я так и сделала. Радианта весит около килограмма и, если откровенно, выглядит так, что невольно подумаешь, стоило ли с нею возиться. Но доктор Торланд считает, что дела ее идут неплохо, и со временем она станет красивой и здоровой девушкой, причем будет привлекательнее меня. Надо думать, он знает, что говорит, но для этого ей предстоит здорово потрудиться. Цветом она почти как миссис Роуйер и состоит в основном из складочек.

Конечно, скоро она перерастет это состояние, но пока она точь-в-точь как картинка из премиленького пособия под названием «Чудо жизни» (предыдущие картинки из этой серии еще менее аппетитны). Хорошо, что мы не видим детей, пока они не оформятся для дебюта, иначе бы род человеческий пресекся.

Может, лучше было бы откладывать яйца. Наш процесс размножения далеко не совершенен, и женщины понимают это лучше прочих.

Я пошла вниз посмотреть, не пригожусь ли детишкам постарше. Выяснилось, что нет: их только что покормили, и теперь в изоляторе дежурили одна из стюардесс и молодая женщина, которую я раньше не встречала. Они клялись, что работают всего несколько минут. Но я все равно осталась с ними, лишь бы не лезть на свою полку. Потом попыталась помочь: проверяла младенцев, передавала мокреньких, как только освобождался столик.

Это немного ускорило дело. Потом я достала из люльки маленького кривляку и начала укачивать.

— Я готова, давай его, — повернулась ко мне стюардесса.

— Он сухой, — ответила я. — А может, она. Просто ему одиноко и он хочет, чтобы его приласкали.

— Перебьется.

— Это еще неизвестно. — Самое гадкое в этих яслях — шум. Детишки будят друг друга и децибелы растут в геометрической прогрессии. Конечно, все они были напуганы — я бы на их месте наверняка испугалась. — Ласка детям нужна больше, чем что-либо другое.

— Им всем давали по бутылочке.

— Бутылочка ведь нянчить не умеет.

Она не ответила, просто стала проверять других детей. Я знала, что права: ведь малыш слов не понимает, не знает, зачем он здесь и что случилось. Он кричит, и его нужно успокоить.

Герди появилась как раз во время.

— Могу ли я помочь?

— Конечно, можешь. Вот… держи этого.

Минут через пять я завербовала еще троих девушек примерно моего возраста и зацепила Кларка — вместо того чтобы спокойно лежать на койке, он таскался по проходам. Энтузиазма он не проявил, но и не удрал — лучше уж что-то делать, чем скучать.

Больше помощников искать не стоило — им будет негде стоять. А работали мы так: две няньки отступили на шаг в изоляторы, а управляющая всем процессом (это я) стояла на крошечном пятачке у трапа, готовая шарахнуться в любой момент и в любом направлении, впуская людей в туалеты и выпуская, конечно. Герди, самая высокая из нас, стояла чуть сбоку и передавала самых плаксивых мне для вынесения вердикта: мокрых — пеленать, а сухих — укачивать.

В деле разом были, самое малое, семь малышей, а иногда и целый десяток, потому что при 0,1 «g» ноги совсем не устают, а ребенок почти ничего не весит.

Можно держать по малышу на каждой руке, что мы, кстати, и делали.

Через десять минут наших стараний крик и плач затихли до уровня отдельных всхлипов.

Я и не надеялась, что Кларк выстоит до конца, но он держался молодцом. Может, потому что Герди была в той же комнате? Никогда раньше я не видела у него такого лица — сурового и благородного одновременно. Он стойко нянчил малышей и вскоре даже начал приговаривать «баю-бай» и «спи, малышка, спи», словно всю свою жизнь только этим и занимался. И вот ведь чудо: детишкам он очень нравился, у него на руках они затихали быстрее, чем у любой из нас Может, он их гипнотизировал?