Нам, живущим - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 7
Вверх взлетела еще одна секция стены, и Перри оказался перед плоским экраном.
— Здесь ты сможешь увидеть передачу и одновременно смотреть, как я танцую.
Она выдвинула ящик коммуникатора и подняла небольшой экран. На экране возник весьма приятный и жизнерадостный молодой человек. На нем был шлем со вздутиями в районе ушей. Из угла рта, скривленного в язвительной улыбке, свисала сигарета.
— Здорово, Ди.
— Привет, Ларри. Это что у тебя за круги под глазами?
— От тебя — и вдруг такой вопрос! Ты ведь у нас очень чувствительная, когда речь заходит о личных делах. Мне эти круги блондиночка нарисовала.
— Левый получился кривой.
— Хватит острить, принимайся за работу, девка. У тебя все настроено?
— Ага.
— Так, проверка.
В ближнем конце комнаты зажглись огни. Диана вышла в центр комнаты, дважды повернулась, прошлась во всех направлениях, после чего вернулась к коммуникатору.
— Годится, Ларри?
— В нижнем левом углу что-то светит, и, как мне кажется, это не на моей стороне.
— Я погляжу.
Она вернулась с трубкой, вынутой из-под досье Гордона.
— А теперь как, Ларри?
— Норма. Что это было?
— Вот это. — Она показала ему трубку.
— Типичная тетка! Ничего правильно сделать не можете. Рассеянные и без…
— Ларри, еще одна твоя шуточка, и я донесу на тебя за атавизм неандертальского характера.
— Остынь, крошка. У тебя сверхвеликолепный мозг. Обожаю тебя за твой интеллект. Время на исходе. Музыка нужна?
— Включи-ка погромче. Хорошо, выключай.
— И чем сегодня будешь кормить толпу, Ди?
— Пища для избранных. Посмотри и ты — вдруг умные мысли появятся.
Ларри сверился с приборами.
— Занимай позицию, девчонка. Я отключаюсь.
Диана быстро перешла к центру комнаты, и огни погасли. Крупный экран рядом с Перри внезапно ожил. Цветное стереоизображение молодого мужчины раскланивалось и улыбалось и, наконец, произнесло:
— Друзья, мы снова в студии Ковра-Самолета, ведем передачу из башни мемориала Эдисона, что у озера Мичиган. Сегодня вы увидите свою любимую исполнительницу танцев в стиле модерн, прекрасную Диану. Она представит еще одну строфу из Поэмы Жизни.
Краски на экране растеклись, затем переплавились в светло-синий оттенок, и одна высокая кристально чистая нота проникла в уши Перри. Нота задрожала и разрослась в минорную мелодию. Перри почувствовал, как им овладевает печаль и ностальгия. Постепенно оркестр подхватывал тему, придавал ей насыщенности, а цвета на экране сменялись, смешивались, создавая причудливые образы. Наконец цвета растворились, экран потемнел, а гармония покинула мелодию, и осталась лишь одинокая скрипка, тягуче поющая в темноте. Тусклый луч света возник на экране и обозначил маленькую фигуру далеко на заднем плане. Она лежала ничком, вялая, беспомощная. Музыка передавала чувство боли, чувство отчаяния и всепоглощающей усталости. Но была в звучании и вторая тема, которая призывала бороться, и фигура слегка пошевелилась. Перри обернулся, и ему пришлось взять в себя руки, чтобы тут же не броситься спасать это жалкое и несчастное создание. Диане нужна помощь, подсказывало ему сердце, иди к ней! Но он сидел тихо, он смотрел и слушал. Перри мало понимал в танцах, и еще меньше в танцах как высоком искусстве. Его уровень заканчивался собственным участием в бальных танцах и наблюдением за тем, как исполняют чечетку. Погруженный в глубокую признательность, он смотрел на грациозные и с виду совершенно не требующие усилий движения девушки, совершенно не осознавая, как много для такого исполнения требовалось тренировок, учебы и гения. Постепенно он начал понимать, что ему рассказывают историю человеческого духа, историю о храбрости, о надежде и любви, преодолевающей отчаяние и физическую боль. Он вздрогнул, когда в завершение танца Диана упала на спину, лицом к небу, раскинув руки. Ее глаза сияли, она радостно улыбалась, в то время как единственный источник теплого света омывал ее лицо и грудь. Таким счастливым — счастливым и спокойным — он не чувствовал себя с момента своего прибытия.
Экран потемнел, а затем снова возник вездесущий молодой человек. Диана разорвала связь, прежде чем он успел заговорить, включила освещение в комнате и повернулась к Перри. С удивлением он увидел, что она взволнованна и как будто стесняется.
— Перри, тебе понравилось?
— Понравилось? Диана, это было невероятно, восхитительно. Я… у меня нет слов.
— Я рада. А теперь мы поедим и поболтаем еще.
— Но ты только что обедала.
— А ты не слишком внимательно смотрел на меня, когда мы обедали. Перед танцем я никогда много не ем. А вот теперь — наблюдай — я, наверное, разбросаю еду по полу и наброшусь на нее, как животное. Ты голоден?
— Нет, пока нет.
— Ты смог бы выпить чашку шоколада?
— Да, спасибо.
Несколько минут спустя они сидели на диване. Диана — поджав под себя ноги, в одной руке чашка с шоколадом и исполинский бутерброд в другой. Она ела сосредоточенно и жадно. Перри с удивлением подумал, что вот эта голодная маленькая девчонка еще несколько минут назад была тем неземным восхитительным созданием. Она доела, икнула, сама этому удивилась и тихо сказала:
— Прошу прощения. — Затем она подцепила пальцем каплю майонеза, упавшую ей на живот, и перенесла эту каплю в рот. — Итак, Перри, давай-ка сверим часы. На чем мы остановились?
— Понятия не имею. Я знаю, где я и какой сейчас год, а ты говоришь мне, что знаешь и кто я. Гордон бип-бип-бип и шесть нулей, с таким же успехом я мог быть новорожденным, потому что все равно не знаю, что со всем этим делать.
— Все совсем не настолько плохо, Перри. У тебя теперь, помимо личности, есть и симпатичный счет. Небольшой, но адекватный, да и твой чек с наследством тебя поддержит.
— А что это за история с чеками и наследством?
— Давай сейчас об этом не будем. Изучив экономическую систему, ты сам все поймешь. Прямо сейчас считай, что у тебя есть примерно сто пятьдесят долларов каждый месяц. Можно жить с комфортом на две трети этой суммы, если ты захочешь. А мне бы хотелось обсудить момент, который ты обозначил, как «что со всем этим делать».
— С чего мы начнем?
— Не мне решать, что тебе делать с чем-либо, но, на мой взгляд, прежде всего, нужно рассказать тебе, что ты пропустил, ведь ты должен стать своим в две тысячи восемьдесят шестом. Мир изменился довольно сильно. Тебе придется узнать множество новых обычаев, ознакомиться с полуторавековой историей, некоторыми новыми приемами и тому подобным. Когда ты поймешь, где оказался, сможешь сам решить, что тебе делать, и тогда сможешь делать все, что захочешь.
— Что-то мне кажется, что я к тому времени буду уже слишком стар, чтобы чего-нибудь хотеть.
— Нет, я так не думаю. Можешь начать прямо сейчас. У меня есть кое-какие идеи. Во-первых, хотя у меня здесь и не слишком много полезных книг, есть довольно точная история Соединенных Штатов и краткая мировая история. Да, и еще словарь и довольно свежая энциклопедия. О, и я чуть не забыла, краткий кодекс обычаев, он сохранился у меня с детства. Потом я позвоню в Беркли и выпишу группу записей различной тематики — их ты сможешь проигрывать на телевиде, когда тебе захочется. Это самый легкий и полезный способ быстренько обучиться.
— Как это работает?
— Очень просто. Ты видел сегодня мое выступление по телевиду. Точно так же можно поставить запись и увидеть и услышать все, что когда-либо было записано и представляет для тебя интерес. Если захочешь, ты можешь увидеть, как президент Берзовский открывает Конгресс в январе 2001 года. Или, если захочешь, можешь включить запись любого из моих танцев.
— С этого я начну. К чертям историю!
— Ты не сделаешь ничего подобного. Будешь учиться, пока не приобретешь необходимые представления. Если хочешь увидеть, как я танцую, я буду для тебя танцевать.
— Хорошо, давай прямо сейчас.
Она показала ему язык.
— Давай посерьезнее. С записями понятно. Я подумаю, кто из моих друзей сможет помочь, и попрошу, чтобы они пришли поговорить с тобой и объяснили то, что не могу объяснить я.