Переменная звезда - Робинсон Спайдер. Страница 28

Парни вроде меня.

Мой отец ушел из жизни с мыслью о том, что неплохо меня обеспечил, поскольку так оно и было. Но такое обеспечение не длится вечно. Как только мне исполнилось восемнадцать, мне перестали выплачивать сиротское пособие, а всевозможные колебания на рынке ценных бумаг (как водится, неожиданные) практически истребили оставленные мне отцом акции. Мне пришлось продать почти все для того, чтобы оплатить последний семестр в колледже имени Ферми. Все мои надежды на будущее были связаны со стипендией которую заблокировал Конрад.

Теперь все оставшиеся у меня капиталы имели исключительно номинальное значение: десяток акций, вложенных в один из самых первых дальних звездолетов, который пропал без вести в космических глубинах несколько лет назад. Эти акции стоили так мало, что я даже попросил моего опекуна не продавать их; доход от продажи едва покрыл бы всевозможные сборы и налоги. Не сказать, чтобы эти акции совсем ничего не стоили: существовал бесконечно малый шанс, что звездолет "Нью Фронтирз" в один прекрасный день найдут и спасут. Но пока что случаев обнаружения пропавших звездолетов как-то не наблюдалось. Только один раз удалось хотя бы выяснить, что с одним из них стряслось.

В общем питался я с большинством остальных участников полета, в Старк-холле, одной из трех корабельных столовых, где за один присест помещалось около трети желающих поесть. Но те, у кого водились денежки и было желание, могли позволить себе другое. Например – "Рот изобилия", нечто вроде шикарного ночного клуба на борту "Шеффилда", где еда была на четыре звездочки и развлечения подороже. "Рог изобилия" был открыт все три вахты.

Я не ожидал, что когда-нибудь моя нога ступит в этот клуб, если только не появится вакансия официанта-человека, но Герб поволок меня именно туда на последний ужин в пределах Солнечной системы.

Я попытался оказать сопротивление. Я был знаком с парой-тройкой прозаиков, но у всех них денег было еще меньше, чем у меня.

– Герб, не знаю, как ты, а я не могу себе этого позволить. Есть один блюз из докризисных времен. Там такие слова: "Если бы деньги мои за меня говорили, я бы и вздоха не сделал", и это…

Но тут я запнулся, потому что вспомнил следующие строчки этой песни: "Но есть кое-что у милашки моей, что и за деньги не купишь".

Герб сказал:

– Угощение за мой счет. В твоем организме нет почти ничего, кроме ядов и токсинов. Тебе сейчас нужна еда только высшего качества.

– Не знаю, смогу ли я расплатиться с тобой.

– Понимаю: скорее всего, не сможешь, и мне придется записать за тобой должок на веки вечные. Дешевое получится рабство. Пойдем, мы уже у цели.

Я остановился у двери и попытался поблагодарить его, но он отмахнулся:

– У меня исключительно свои интересы. Мне же с тобой жить.

Похоже, в "Роге изобилия" Герба знали. Когда нас провожали к нашему столику, я испытывал то странное чувство, какое бывает, когда попадаешь в место, которому отчасти не соответствуешь, – то самое иррациональное ощущение, будто все пялятся на тебя и готовы тебе сказать, что ты здесь не к месту, и из-за этого на тебя действительно все пялятся и готовы тебе сказать, что ты здесь не к месту. А Герб вышагивал так, будто не к месту здесь были все остальные, но он был человек больших масштабов. В Джинни это тоже было…

На пятачке между столиками уже шло танцевальное шоу. Что-то классически-модерновое, кажется, хотя я особой разницы не почувствовал. Не думаю, что существует беззвучный балет. Единственное, что можно было сказать, – танец был серьезный, не парный, и танцевало (по всей видимости очень хорошо) трио энергичных людей чуть постарше меня. Танец они закончили под громоподобные аплодисменты, когда мы еще шли по залу, и устремились за кулисы.

Сразу за танцевальным пятачком располагалось возвышение для оркестра. Сейчас все инструменты были отключены, но оборудована сцена была неплохо. Электронные клавиши встроены в очень хорошую имитацию докризисного концертного рояля. Впечатление создавалось такое, будто пианист, при желании, смог бы извлекать из этого инструмента "настоящие", механические звуки. Ударная установка тоже могла обеспечить неплохой аккомпанемент для музыки самых разных стилей, даже без электропитания. В футлярах для струнных явно лежали либо акустические инструменты, либо гибриды. Как только мы сели за столик, я сказал об этом Гербу.

– Вот посмотришь, – заявил он, – акустическая музыка станет жутко популярной на этом корабле в ближайшие двадцать лет. Мы все понимаем в глубине души, что направляемся в такое местечко, где у нас некоторое время может не оказаться энергии, которую можно будет тратить на всякие роскошества. Подсознательно мы к этому готовимся уже сейчас.

– Меню второго завтрака, пожалуйста, два кофе и два апельсиновых сока.

Я не заметил официантку, пока Герб не обратился к ней, а когда я обернулся, она уже ушла. Но потом я выяснил, что она не андроид.

– Второй завтрак? – спросил я и глянул на часы.

– В ресторане, который никогда не закрывается, на корабле с тремя вахтами – всегда время второго завтрака. Или обедоужина. Или полуночного перекусывания. Или чая. Тебе нужна плотная пища, которая не повредила бы пищеварению, а следовательно – второй завтрак.

Еда действительно оказалась чудесной. Она проникла в мою депрессию и заставила меня признаться себе в том, что у меня и в самом деле сохранился какой-то интерес жить, хотя почему – я пока плохо представлял. Меня не отпускало такое чувство, будто я отгрыз себе ступню, вырываясь из капкана. Все время сосало под ложечкой. Но почему-то это чувство не мешало аппетиту и даже настроению.

Герб, о чем я с благодарностью узнал, оказался человеком, который во время еды не болтает. За исключением горстки вежливостей для поддержания разговора, свой рот он использовал исключительно для поглощения пищи. И я имел возможность делать то же самое. Мы уже понимали, что станем друзьями. И что у нас будет предостаточно времени для опустошения наших кладовых, набитых рассказами.

Когда Герб обратился ко мне, в его голосе зазвучала дружеская прямота.

– Ну, – сказал он, положив вилку на тарелку, – ты уже решил, перережешь ты себе горло или нет? А то тут некоторые интересуются.

– Нет.

Он немного расслабился.

– Нет, решил. Не перережешь.

– Знаешь, я терпеть не могу, когда кто-то говорит мне, о чем я думаю. Или ты телепат?

– На самом деле – да, но не в том смысле, как тебе кажется. Настоящий.

Я фыркнул.

– Ясно. Просто у тебя самого мысли бегают недостаточно быстро.

В книжках телепаты умеют читать мысли. Настоящий же телепат – это просто такой офигенный радиоприемник, работающий только на прием. Но что офигенный – это точно. Прием у такого телепата быстрее, чем у любого радио. Наше время и время в Солнечной системе уже шло немного по-разному из-за ограничений эйнштейновой физики, и в последующие двадцать лет эти различия должны только ухудшиться. Каждый день радиосигналы и сигналы лазеров пересекали расширяющуюся пропасть между нами чуточку дольше, а к тому времени, когда мы доберемся до цели, разрыв в связи достигнет почти ста лет. Но телепатия (по причинам, которых никто не понимает) происходит мгновенно, и любые расстояния для нее не помеха. Это единственное нарушение законов вселенной, и тот факт, что ген телепатии является доминантным, хоть в какой-то мере облегчает жизнь путешествующих к далеким звездам. На нашем корабле, как и на всех прочих звездолетах, летело несколько людей, наделенных телепатическим даром и оставивших своих напарников по этому занятию в пределах Солнечной системы. Обычно, но не всегда, это были их близнецы. Если повезет, их дети смогут поддерживать связь.

Герб странно смотрел на меня.

Сначала он выпятил подбородок, слегка приподнял плечи, а его глаза словно бы глубже ушли внутрь глазниц. Все это подсказало мне: он сердится. Это было странно. В следующую секунду я понял, что совершенно неправильно понял его мимику: ему стало весело, и он всеми силами сдерживался, чтобы не расхохотаться, глядя на меня. Значит, его развеселило что-то из того, что я сделал в последние несколько минут. Или сказал:…