Ой, кто идет! - Брэтт Саймон. Страница 11

Медленно и осторожно Она повела Его наверх, в постель. Я воспользовался моментом и выполз в сад, чтобы проинспектировать раскопки.

Это оказалась прекрасная, великолепная яма. Чудесная, мокрая и грязная. И она прямо-таки кишела червяками — чудесными, жирными червяками. Какое удовольствие, доложу я вам, запихивать их в рот и жевать, жевать…

Покончив с червяками, я принялся за грязь. Грязь тоже была чудесная — и не только на вкус. Оказывается, в ней можно рыть ямки, из нее можно лепить комки и разбрасывать их в разные стороны, кроме того, чрезвычайно приятно хватать ее целыми пригоршнями и размазывать по любой поверхности, в том числе и по себе самому.

Минут двадцать я упоенно развлекался и вдруг услышал леденящий душу вопль.

— О нет! — Она бросилась в сад, схватила меня и оттащила от ямы. — Господи, что ты делаешь! Что ты делаешь!

Я не удостоил Ее ответом. По-моему, это очевидно: я лепил куличики, строил замки и рыл подземные тоннели — словом, делал то, к чему призывал меня папочка. Я занимался саморазвитием. Я воспитывал в себе трудовые навыки.

Но Она этого не поняла.

— Никогда, никогда больше не смей так делать! — кричала Она. — Это отвратительно, мерзко и очень вредно для тебя!

Я все думаю: почему взрослые так непоследовательны в своих суждениях?

Он не пошел на работу — разболелась спина.

— Уж лучше бы Он не начинал копать эту песочницу, — сказала мама. — В саду теперь такое безобразие, и вообще, наверное, хватит мудрить… надо просто нанять рабочего, чтобы он исправил папочкину халтуру.

— Только через мой труп, — ответил папочка.

Со страшными стенаниями и общим переполохом — как бывает всегда, когда Он воображает себя больным, — папочка отправился наконец на работу и на прощание объявил, что доделает песочницу в выходные, и ни за что, ни в коем случае Она не должна нанимать рабочих. Она клятвенно пообещала, что не будет.

Но стоило только ему выползти за дверь, как Она бросилась к телефону.

Ровно через полчаса явился землекоп. Джаггернаут открыла ему дверь и объяснила, что надо сделать.

И к вечеру я уже был счастливым обладателем песочницы.

Суббота. Мамочка одела меня в непромокаемый плащ и резиновые сапоги и высадила в песочницу. Я здорово провел время. Все утро лепил комочки и куличики из песка. И каждый раз мамочка восторгалась:

— Ах ты умница моя! Какой чудесный куличик у нас получился, да, зайчик!

Перед обедом Она раздела меня и помыла, потом усадила в высокий стульчик и поставила на стол миску картофельного пюре с мясной подливкой.

Я вывалил пюре на стол и принялся увлеченно лепить куличики.

Но разве кто-нибудь похвалил меня на этот раз? Ха, жди!

Никаких тебе умниц и чудесных куличиков. Ничего подобного. Вместо этого Она побагровела от злости, долго честила меня и обзывала гадким, противным мальчишкой. Какая вопиющая несправедливость!

Воскресенье.

— После обеда нас с тобой ждет нечто замечательное! — сказала Она утром.

Да неужели, — подумал я. — Что же на этот раз? Может, в нашем дворе совершит посадку Конкорд? Или принцесса Диана явится с персональным визитом? Ничего интересного я не предвидел, потому что Она вообще склонна называть замечательными самые скучные и противные вещи.

К концу обеденной трапезы я уже был настороже. Последний кусок я выплюнул и немного погонял по тарелке. Потом повозил тарелку по столу.

Однако это Ее не смутило. Она вытерла мне физиономию, внезапным и быстрым движением выдернула меня из стульчика и прижала к себе одной рукой, так что я совершенно не мог шевельнуться. Готов поклясться, этот захват позаимствован из пособия по боевым искусствам. После чего Она проворно стащила с меня штаны и подгузник. Что происходит? — подумал я. — Какое неприличие — в моем возрасте разгуливать обнаженным ниже пояса.

Как раз перед этими событиями я собирался приступить к процедуре, которую привык совершать сразу после обеда. Но теперь, конечно, об этом не могло быть и речи. Делать а-а без чистого, мягкого подгузника в качестве калоприемника? Какая от этого радость? Одна тоска. —увствуешь себя чайкой. парящей над пустынным пляжем

Поэтому я стиснул зубы и заставил себя думать о чем-нибудь другом. О чем-нибудь абстрактном, механическом… Скажем, сколько можно представить себе способов истязания нашего кота. Это уж точно должно отвлечь от насущных нужд.

Так… Дернуть его за хвост… Ткнуть пальцем в глаз… Выдрать пригоршню шерсти из загривка… Сунуть палец ему в…

И вдруг Она самым грубым и неожиданным образом вывела меня из раздумий. Она наклонилась и вытащила из-под стола вещь, при виде которой каждого здравомыслящего ребенка охватывает ужас.

Это был горшок!

Горшок, который Ее мать подарила нам незадолго до моего первого дня рождения.

Теперь я наконец понял, что Она замышляет, и сразу решил, что так просто Ей в руки не дамся. Стоило только появиться горшку, как я резво проковылял в другой конец комнаты, поднатужился и закряхтел, предвкушая первую порцию послеобеденного а-а на только что вымытом полу.

Но моя маменька тоже иногда бывает не промах. Услыхав кряхтенье. Она в мгновение ока очутилась рядом и быстрым надавливающим движением опустила меня на горшок, так что мой бедный зад оказался накрепко прижатым к холодной и противной пластмассе.Ъ

Сию же секунду мой мозг послал четкое приказание прямой кишке, и отчаянным усилием воли я заставил себя думать об отвлеченном. Я не собирался доставлять Ей такое удовольствие, тем более с первой же попытки… Так… Налить коту на спину варенья… Обмотать скотчем хвост… Закидать его деревянными кубиками… Обмазать йогуртом его ход под дверью…

— Ну давай, давай… Я знаю, ты хочешь а-а, — ласково проворковала Она. — Ты хочешь сделать большое, хорошее а-а в новый горшочек, правда?

— Нет! — закричал я. — Нет! Я надеялся, что слово, которое я так давно не произносил, заставит Ее лишиться дара речи от восхищения, но не тут-то было.

— Да, — припечатала Она. — Ты хочешь сказать да.