Т. 09 Свободное владение Фарнхэма - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 43

— Если двое Избранных заговорят с тобой одновременно, которому из них ты ответишь?

— Младшему, — ответил Хью.

— Почему?

— Поскольку Избранные не ошибаются, ничтожный слуга ослышался: в действительности старший из Избранных не говорил, в противном случае младший никогда бы не осмелился прервать его.

— Правильно. А если ты оскопленный садовник и встречаешь в саду Избранного, ранг которого соответствует рангу твоего Повелителя-дядюшки, и он спрашивает у тебя: «Малыш, что это за цветок?»…

— Их Милость, несомненно, знает все сущее несравненно лучше, чем ничтожный слуга, но если глаза последнего не лгут ему, то этот цветок, должно быть, лилия.

— Неплохо. Но при ответе еще следует опустить глаза долу. Теперь о твоем статусе… — в голосе наставника звучала неподдельная боль. — У тебя вообще нет статуса.

— Прошу прощения, учитель?

— О Дядя! Как только не пытался я выяснить это! Никто ничего не мог сказать мне вразумительно. Наверное, знает только наш Лорд-Дядюшка, но Их Милость еще не произнесла своего рещения. Во всяком случае, ты не ребенок, не жеребец, не скопец, ты не принадлежишь ни к одной прослойке. Ты просто дикарь, и это ни в какие ворота не лезет.

— Но какой же стиль мне употреблять в речи?

— Всегда только нижестоящего. О, конечно, не по отношению к детям и жеребцам — они этого не заслуживают.

Хью находил, что изучаемый язык очень прост и логичен, за исключением изменений в интонации согласно статусам. В нем не было неправильных глаголов, а порядок слов в предложении был строго определенным. Возможно, такой строй речи имел искусственное происхождение. Ориентируясь по некоторым знакомым словам, таким как «симба», «бвана», «вазир», «этаж», «трек», «онкл», Хью предположил, что корневая база речи восходит к нескольким основным языкам африканского континента.

Его лингвистический интерес был сугубо абстрактный и, в сущности, уже не имеющим значения: Хью изучал «Речь», и, по словам его учителей, это был единственный язык, который употреблялся во всем мире.

Единственной сложностью в изучении языка было то, что зачастую одно и то же понятие обозначалось в нем двумя словами одновременно. Одно из слов использовалось вышестоящими в разговоре с нижестоящими; синоним же использовался нижестоящими в разговоре с вышестоящими. Нужно было знать оба слова: одно — чтобы использовать самому в разговоре, другое — чтобы распознавать его в речи вышестоящего.

Произношение сначала давалось Хью с трудом, но уже к концу первой недели он довольно сносно чмокал губами, щелкал языком, мог выдержать в середине слова необходимую паузу, определить на слух и произнести настолько малоразличимые звуки, что раньше он и не подозревал об их существовании. На шестнадцатый день он уже свободно болтал и даже начал думать на новом языке, так что хлыст обжигал его довольно редко.

На следующий день к вечеру Лорд-Протектор послал за ним.

Глава двенадцатая

Несмотря на то что утром Хью уже мылся, ему пришлось проделать это еще раз. Затем его умастили ароматным кремом, выдали свежее одеяние и только тогда повели в покои Лорда. Следуя по пятам за Мемтоком, он преодолел несколько приемных с секретарями и наконец оказался в огромной, роскошно отделанной комнате, где увидел Джозефа и Дока Ливингстона. Самого Лорда еще не было.

— Хью! Как здорово! — воскликнул Джо и бросил Главному Управляющему: — Ты свободен.

Мемток поколебался, затем попятился и вышел. Джо взял Хью под руку и подвел его к дивану.

— Как я рад тебя видеть! Садись сюда и поболтаем, пока нет Понса. Ты прекрасно выглядишь.

Док Ливингстон потерся о лодыжки Хью, замурлыкал и улегся рядом с ним.

— Со мной все в порядке. А кто такой этот Понс? — Хью почесал кота за ухом.

— Ты разве не знаешь, как его зовут? Я имею в виду Лорда-Протектора. Хотя, конечно, я мог бы сам догадаться. Так вот, это одно из его имен, которое используется только в узком семейном кругу. Но это все ерунда, лучше расскажи, как с тобой обращались.

— В принципе, неплохо.

— Еще бы! Понс распорядился, чтобы тебе ни в чем не отказывали. Если что-нибудь будет не так, ты мне только скажи. Я все улажу.

Хью поколебался.

— Джо, тебе приходилось хоть раз испытать на своей шкуре действие их хлыста?

— Мне? — удивился Джо, — Конечно, нет. Хью, неужели они наказывали тебя? Ну-ка скинь этот дурацкий балахон и дай мне взглянуть на тебя.

Хью покачал головой.

— На мне нет никаких следов. И все же… мне это не нравится.

— Но ведь если тебя секли без причины… Хью, понимаешь, Понс как раз совершенно не выносит произвола. Он очень гуманный человек и требует только одного — дисциплины. Если же кто-нибудь — любой человек, даже Мемток, — был несправедливо жесток по отношению к тебе, то он получит свое.

Хью задумался. Учителя вызывали у него симпатию. Они упорно трудились над тем, чтобы с ним стало можно разговаривать, и не слишком злоупотребляли хлыстом.

— Нет, Джо. Мне не причинили вреда. Я немного погорячился.

— Рад слышать это. Да и вообще, наверное, жаловаться особенно было не на что. Я еще понимаю тот жезл, который носит Понс, — им можно убить человека на расстоянии в тысячу футов, и чтобы научиться использовать его с умом, нужно долго тренироваться. А игрушки, которыми пользуются слуги, — это просто погонялки, ни на что большее не годные.

Хью решил не выяснять, можно ли их считать «просто погонялками»; ему необходимо было узнать кое-что более важное.

— Джо, а как остальные? Ты видел их?

— О, с ними все в порядке. Кстати, ты слышал насчет Барбары?

— Ни черта я не слышал! Что с ней?

— Не волнуйся, не волнуйся. Я хотел сказать, насчет ее детей?

— Ее ребенка?

— Ее детей. У нее близнецы, совершенно одинаковые. Родила неделю назад.

— Ну и как она? Как она себя чувствует? Отвечай!

— Полегче, полегче. С ней абсолютно все в порядке, лучше и быть не может. Само собой. Ведь они тут в медицине намного опередили нас. Здесь и слыхом не слыхивали, чтобы при родах умирали и мать и дитя, — Джо внезапно помрачнел. — Просто позор, что они не наткнулись на нас еще несколько месяцев назад, — затем он оживился. — Барбара говорила мне, что если у нее будет девочка, она назовет ее Карен. А когда оказалось, что у нее мальчики, она того, что постарше на пять минут, назвала Хью, а младшего — Карл Джозеф. Здорово, правда?

— Я польщен. Так, значит, ты видел ее, Джо? Я тоже должен повидаться с ней. И немедленно. Как бы это устроить, а?

Джо был удивлен.

— Но это невозможно, Хью. Да ты и сам должен знать.

— А почему это невозможно?

— Ты же не оскоплен, вот почему. Просто невозможно, и все.

— О господи!

— Очень жаль, но таково положение вещей, — Джозеф внезапно улыбнулся. — До меня тут дошли слухи, что ты едва не получил это право. Понс чуть не умер со смеху, узнав, как вы с Дьюком заорали, когда поняли, что вас ждет.

— Не вижу в этом ничего смешного.

— Понимаешь, Хью, просто у него большое чувство юмора. Он смеялся, когда рассказывал мне об этом. А я не смеялся, и тогда он решил, что у меня совсем нет чувства юмора. Разные люди смеются по разному поводу. Карен обычно любила поговорить с псевдонегритянским акцентом, при одном только звуке которого у меня сводило челюсти. Но она же не желала никому причинить зла. Карен… что толку вспоминать об этом, верно? А ты знаешь, если бы ветеринар зашел с вами дальше, чем следовало, это стоило бы ему обеих рук. Понс так и передал ему. Ну, конечно, он позже, может, и смягчился бы — хороших хирургов не хватает. Но, в принципе, намерения врача относительно вас были оправданы, поскольку ты и Дьюк слишком велики и стары для жеребцов. Однако Понс не выносит небрежной самодеятельности в работе.

— Ладно, ладно. Я все-таки не понимаю, что плохого в том, если я повидаюсь с Барбарой и взгляну на детишек. Ты же, например, виделся с ней? А ведь ты тоже не оскоплен.