Т. 09 Свободное владение Фарнхэма - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 84

— А что же вас интересует по-настоящему?

— Люди. Ешьте суп.

Монро-Альфа осторожно попробовал похлебку — на лице его отразилось удивление, и он принялся за дело всерьез. Гамильтон, улыбнувшись про себя, пустился его догонять.

— Феликс…

— Да, Клифф?

— А почему вы причислили меня к девяноста восьми?

— К девяноста восьми? Вы имеете в виду обзор кислых рож? Ну, дружище, вы это заслужили. Если за этой смертной маской прячутся довольство и веселье — значит, вы умеете их прекрасно скрывать.

— Но мне не от чего быть несчастным!

— Насколько я знаю, нет. Но и счастливым вы тоже не выглядите.

Еще несколько минут они ели молча. Потом Монро-Альфа возобновил разговор:

— А знаете, это правда. Нет.

— Что «нет»?

— Я не счастлив.

— Да? М-м-м… Почему же?

— Не знаю. Если бы знал, то что-нибудь бы предпринял. Мой семейный психиатр не может определить причины.

— Вы не на той волне. Психиатр — последний, к кому следует с этим обращаться. Они знают о человеке все — за исключением того, что он такое и что заставляет его тикать. И кроме того, случалось ли вам видеть здорового психиатра? Да на всю страну не сыщется и двух, которые смогли бы пересчитать собственные пальцы и дважды подряд получить одинаковый результат.

— Он и вправду был не в состоянии мне хоть чем-нибудь помочь.

— Разумеется, нет. И знаете, почему? Потому что он исходил из предположения, будто с вами что-то не в порядке. Естественно, он не смог ничего найти и зашел в тупик. Ему и в голову не пришло, что с вами все в порядке, но это-то непорядок и есть.

Монро-Альфа казался утомленным.

— Не понимаю. К тому же он сказал, что нашел ключ.

— Какого рода?

— Но… я ведь представляю собой девиант, вы же знаете.

— Знаю, — кивнул Гамильтон. Генетическая родословная друга была ему достаточно хорошо известна, однако он не любил, когда тот вспоминал об этом. Что-то в Гамильтоне противилось мысли, будто человек непременно и неотвратимо следует схеме, навязанной ему генетическими программистами. Больше того — он вовсе не был убежден, что Монро-Альфу следует считать девиантом.

Девиант — термин, вызывающий вопросы. Когда человеческие зиготы, образующиеся в результате слияния двух половых клеток-гамет, отличаются от тех, что были предсказаны генетиками, но не настолько, чтобы уверенно классифицировать их как мутацию, на сцене появляется слово «девиант». Вопреки расхожему мнению, это не термин, применимый для характеристики конкретного феномена, а просто обобщающий ярлык, прикрывающий недостаточность знания.

Монро-Альфа (именно этот Монро-Альфа — Клиффорд, 32-847-106 Б62) — явился на свет вследствие попытки воссоединить две первичные линии Монро-Альфа и тем самым возобновить и укрепить математический гений его знаменитого предка. Однако математический гений заключен не в одном гене или даже группе генов. Предполагается, что это скорее всего комплекс генов, организованных в определенном порядке.

К несчастью, оказалось, что в линии Монро-Альфа этот комплекс генов тесно связан с невротической характеристикой, снижающей способность к выживанию. Природу этой характеристики не удалось определить и привязать к какой-либо группе генов. Вроде бы было установлено, что такая взаимосвязь не является непременной, и потому инженеры-генетики, выбиравшие конкретные гаметы, которые должны были вызвать к жизни Монро-Альфу Клиффорда, полагали, будто исключили нежелательную черту характера.

Сам Монро-Альфа Клиффорд так не думал.

— Знаете, в чем ваша беда, дружище? — Гамильтон наставительно ткнул в его сторону пальцем. — По глупости вы ломаете голову над тем, чего не знаете. Ведь ваши конструкторы уверяют, что сделали все возможное, чтобы исключить из вашего «я» те черты, которые заставили вашего милого прадедушку Уиффенпуффа разводить ужей-полосатиков в собственной шляпе. Существует, конечно, вероятность, что им это удалось не в полной мере. Но кто заставляет вас в это верить?

— Мой прадед ничего подобного не делал. Некоторая склонность к агедонизму, тенденция к…

— Так зачем же вести себя так, словно его надо было выгуливать в наморднике? Вы меня утомляете. Родословная у вас чище, чем у девяноста девяти человек из ста, а карта хромосом четче и правильней шахматной доски. А вы все скулите по этому поводу. Как понравилось бы вам оказаться дикорожденным? Носить перед глазами линзы? Страдать от дюжин отвратительнейших болезней? Или оказаться без зубов и жевать искусственными челюстями?

— Разумеется, никто не хочет быть дикорожденным, — задумчиво отозвался Монро-Альфа, — впрочем, те из них, с кем я сталкивался, выглядели достаточно счастливыми…

— Тем больше у вас оснований покончить со своими страхами. Что вы знаете о болях и болезнях? Вы не можете судить о себе сегодняшнем — как рыба не в силах оценить воду. Доход у вас втрое больше, чем вы способны истратить; высокое положение и любимая работа — чего еще желать?

— Не знаю, Феликс, не знаю… Но что-то, сам не понимаю, чего мне не хватает. И не давите на меня больше.

— Ну хорошо, простите меня. Займемся лучше обедом.

В буйабессе было несколько крупных крабьих ног, и Гамильтон положил одну из них на тарелку Клиффорда. Монро-Альфа с сомнением посмотрел на деликатес.

— Не будьте таким подозрительным, — посоветовал Гамильтон. — Смелее, попробуйте.

— Как?

— Возьмите ее в руки и раздавите скорлупу.

Монро-Альфа попытался последовать его совету, однако отсутствие опыта не замедлило сказаться — жирная, скользкая кра-бья нога выскользнула у него из пальцев; он попытался было ее поймать, но она улетела за перила балкона. Монро-Альфа стал подниматься из-за стола, но Гамильтон его удержал.

— Моя ошибка — мне и исправлять, — сказал он и посмотрел вниз, на столик, оказавшийся прямо под их ложей.

Сам злосчастный дар моря Гамильтон заметил не сразу, хотя в том, куда именно он упал, сомневаться не приходилось. За столом сидели восемь человек, в том числе двое пожилых мужчин с нарукавными повязками, говорившими о том, что они безоружны, и четыре женщины. Одна, молоденькая и хорошенькая, промокала платком забрызганное платье; в стоявшем перед ней бокале, наполненном какой-то пурпурной жидкостью, плавала злополучная крабья нога. Увязать причину со следствием было нетрудно.

Двое вооруженных участников застолья вскочили и впились взглядами в балкон. Юноша в ярко-алом прогулочном костюме уже положил ладонь на рукоятку излучателя и уже собрался было заговорить, однако второй, постарше, переведя холодные, опасные глаза с Гамильтона на своего юного компаньона, остановил его.

— С вашего позволения, Сирил, — проговорил он, — это мое право.

Молодой задира был явно раздосадован; тем не менее он напряженно поклонился и опустился на стул. Старший чопорно вернул ему поклон и вновь повернулся к Гамильтону. Кружева его манжет касались кобуры, но до оружия он не дотронулся — пока.

Гамильтон встал и наклонился, положив обе руки на перила так, чтобы их было хорошо видно.

— Сэр, моя неуклюжесть испортила вам удовольствие от трапезы и нарушила ваше уединение. Я перед вами глубоко виноват.

— Должен ли я понимать, что это произошло случайно, сэр? — взгляд мужчины оставался по-прежнему холоден, однако к оружию он не потянулся. Но и не сел.

— Уверяю вас, сэр, и покорно прошу меня извинить. Не окажете ли вы мне любезность, позволив возместить причиненный ущерб?

Человек опустил взгляд — не на юношу в алом, а на девушку в забрызганном платье. Та пожала плечами.

— Вашего предложения уже достаточно, сэр.

— Сэр, вы оставляете меня в долгу.

— Нисколько, сэр.

Они обменялись поклонами и уже были готовы занять свои места, когда из противоположной ложи балкона раздался выкрик:

— Где ваша повязка?

Оба посмотрели в ту сторону; один из собравшейся там компании — по-видимому, вооруженной, поскольку повязок ни у кого не было видно, — перегнулся через перила и уставился на них с откровенной наглостью.