Т. 10 Туннель в небе - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 9

Поллукс:

— И не забывай, что мы экономим твои деньги.

Кастор:

— Верно! Ремонт тебе ни гроша не стоит!

Поллукс:

— А ты еще играешь в корабельную дисциплину.

Кастор:

— Просто руки опускаются, и все!

— Заткнитесь!

Отец встал и схватил сыновей за шиворот. Лунное притяжение, одна шестая земного, позволило ему оторвать их от пола и держать так на вытянутых руках подальше друг от друга.

Близнецы беспомощно дергались, но не могли ни за что ухватиться.

— А ну, слушайте меня, — приказал отец. — До этого момента я все не мог решить окончательно — брать вас, дикарей, с собой или нет. А вот теперь решил.

Близнецы помолчали, и Поллукс скорбно спросил:

— Значит, мы не полетим?

— Нет, вы полетите. Вы гораздо больше нуждаетесь в корабельной дисциплине, чем в обучении наукам. Современные школы недостаточно суровы для таких, как вы. У меня на корабле должен быть порядок — повиноваться быстро, весело, одна нога здесь, другая там! В противном случае последует строгое взыскание. Поняли? Кастор?

— Да, сэр.

— Поллукс?

— Так точно, сэр.

— Вот и запомните. Если вы в космосе начнете тявкать на меня так, как сейчас, я запихну вас друг другу в глотку. — Отец ловко стукнул близнецов головами и отпустил.

На другой день, возвращаясь домой со старыми прокладками, близнецы зашли в городскую библиотеку. Четыре дня простоя они провели, штудируя космическое право. Это оказалось весьма отрезвляющим чтением, особенно закон о правах командира корабля в космосе. Закон гласил, что командир — лицо независимое и может и должен отстаивать свою власть, если кто-либо вознамерится узурпировать или оспаривать ее. Некоторые примеры вселяли в них трепет. Так, они прочли о капитане торгового судна, который в качестве верховного судьи вынес приговор — выбросить мятежника из выходного отсека, и у того лопнули легкие в вакууме, и он захлебнулся собственной кровью.

Поллукс скорчил гримасу.

— Дедуля, — спросил он, — как бы тебе понравилось, если б тебя выкинули в космос?

— За этим нет будущего. Вакуум — малопитательная штука. Низкое содержание витаминов.

— Надо бы нам остерегаться и не раздражать отца. Ему капитанство в голову ударило.

— Ударило или нет, а после старта капитанство станет таким же законным, как церковь в воскресенье. Но отец ведь не выбросит нас в космос, что бы мы ни сделали.

— Ты на это не рассчитывай. Папаша становится очень крутым мужиком, когда забывает, что он — любящий отец.

— Что-то ты очень разволновался, юнец.

— Да? Когда почувствуешь, как падает давление, вспомни мои слова.

Еще раньше было решено, что корабль не останется «Херувимом». Однако в отношении нового названия такого единодушия не наблюдалось. После нескольких шумных споров доктор Стоун, у которой собственных идей не было, предложила поставить на обеденном столе коробку и опускать в нее свои предложения без лишних прений. Бумажки копились неделю, потом коробку открыли.

Доктор Стоун выписала все варианты:

Неустрашимый

Икар

Курятник

Сьюзен Б. Энтони

Корабль его величества «Передник» [3]

Железный герцог Ветошь

Утренняя звезда

Звездный фургон

Странник

Ко всем чертям

Шалтай-Болтай

Вперед

Викинг

— Можно было надеяться, — проворчал Роджер, — что поскольку вокруг этого стола собралось столько хваленых умников, то хоть один проявит что-то похожее на оригинальность. Почти все названия из этого списка можно найти в Большом регистре, причем половина кораблей еще на ходу. Предлагаю выкинуть все избитые, затертые, бывшие в употреблении имена и рассматривать только оригинальные.

Хейзел подозрительно посмотрела на него.

— Что же тогда останется?

— Ну…

— Ты и раньше подглядывал, правда? По-моему, я видела, как ты читал бумажки еще до завтрака.

— Мать, твое обвинение лишено почвы, неуместно и недостойно тебя.

— Зато справедливо. Ладно, давайте голосовать. Или кто-нибудь хочет произнести предвыборную речь?

Доктор Стоун постучала по столу наперстком.

— Будем голосовать. У меня еще сегодня собрание медицинской ассоциации.

В качестве председателя, она постановила, что название, получившее в первом туре менее двух голосов, исключается. Голосование было тайным. Когда Мид подвела итоги, оказалось, что семь названий получили по одному голосу, а два голоса не получило ни одно.

Роджер Стоун встал и отодвинул стул.

— Вряд ли следовало ожидать согласия в этой семье. Я иду спать. А утром зарегистрирую корабль под названием «Тупик».

— Ну что ты, папа! — ужаснулась Мид.

— Вот увидишь. А еще лучше «Власяница». Или «Сумасшедший дом».

— Неплохо, — согласилась Хейзел. — Похоже на нас. С нами не соскучишься.

— Ну, что касается меня, — возразил Роджер, — я был бы не против некоторой доли пристойного однообразия.

— Чепуха! Наша стихия — перемены. Для таких перекати-поле, как мы…

— Что такое перекати-поле, бабушка Хейзел? — спросил Лоуэлл.

— Это… ну, такое растение.

Роджер щелкнул пальцами.

— Хейзел, ты только что дала имя кораблю.

— То есть как?

— «Перекати-поле». Нет, «Перекати-Стоун».

— Мне нравится, Роджер, — сказала доктор Стоун.

— Мид?

— Хорошо звучит, папа.

— Хейзел?

— Это один из твоих светлых дней, сынок.

— Если убрать завуалированное оскорбление, то это, полагаю, означает «да».

— А мне не нравится, — заметил Поллукс. — «Перекати-поле», «голь перекатная». Мы-то с Касом собрались разбогатеть.

— Четверо против троих, даже если вы переманите Вундера на свою сторону. Большинство. «Перекати-Стоун».

Несмотря на большие размеры и огромную мощность, космические корабли устроены, в сущности, очень просто. Любая техника проходит три стадии развития. Первая — это простой, грубый и неэффективный механизм. Вторая — невероятно усложненный механизм, способный возместить недостатки первого и достигающий определенной производительности путем чрезвычайно сложных компромиссов. Третья, заключительная, — это изящная простота и высокая производительность, основанная на правильном понимании законов природы и, соответственно, на правильном конструировании.

В области транспорта первую стадию представляет повозка, запряженная волами, и весельная лодка.

Вторую стадию с успехом может представлять автомобиль середины двадцатого века до начала межпланетных полетов. Эти ошеломляющие музейные экспонаты были для своего времени быстрыми, красивыми и мощными машинами, но внутри у них находилась целая коллекция механических нелепостей. Первичный двигатель сей колесницы человек мог бы свободно держать у себя на коленях. В остальном этот безумный механизм состоял из скопища задних мыслей, призванных исправить неисправимое, то есть фундаментальную ошибку конструирования: автомобилям и даже первым самолетам источником энергии (если его можно так назвать) служил поршневой двигатель.

В поршневом двигателе было несколько миниатюрных тепловых двигателей, использующих — в изначально непроизводительном цикле — небольшой процент тепла экзотермической химической реакции, которая прерывалась и вновь возобновлялась каждую долю секунды. Большая часть этого тепла преднамеренно сбрасывалась в «водяную рубашку», или «систему охлаждения», а потом через теплообменное устройство уходила в атмосферу.

Под действием того немногого, что оставалось, металлические болванки сновали взад-вперед как ненормальные (отсюда и название «поршневой») и через передаточный механизм заставляли вращаться вал и маховик. Маховик не обладал стабилизирующими свойствами (хотите верьте, хотите нет). Его задачей было копить кинетическую энергию в тщетной попытке покрыть грехи поршневого механизма. Вал наконец-то заставлял вращаться колеса, и таким образом эта куча железа ехала по дороге.