Маленький большой человек - Бергер (Бри(е)джер) Томас. Страница 39

Я все время говорил «мы» лишь для полноты картины. На самом же деле, едва первые ряды голубых мундиров столкнулись с вконец обалдевшими индейцами, я сорвал с себя цилиндр Старой Шкуры и швырнул его на землю, где он был моментально превращен в ничто копытами лошадей, а затем куском заранее приготовленной тряпки стал лихорадочно стирать с лица краску и орать по-английски все, что приходило в голову.

Я не говорил на своем родном языке пять лет и с ужасом обнаружил, что с трудом подбираю слова. А заниматься этим времени не было, поскольку рядом со мной вырос кавалерист футов шести ростом, верхом на огромном жеребце. Все мои краснокожие друзья и домочадцы разбежались, как бизоны во время степного пожара, и я оказался предоставленным сам себе.

Как я уже говорил, я орал все подряд, не переставая тереть лоб и лицо тряпкой. Может показаться, что я нес полную околесицу. Так оно и было на самом деле, но я хотел лишь одного: заставить этого верзилу задуматься. «Боже, храни Джорджа Вашингтона!» — завопил я, но кончик его сабли просвистел в дюйме от моего кадыка. Меня спасло лишь то, что я за мгновение до этого откинул голову назад, дабы крик мой обрел максимальную силу. Вашингтон, как видите, мне мало помог, и, пока голубой вояка заносил руку для нового удара, я успел проверещать: «Боже, храни мою ма!»

Я всегда недолюбливал переростков. Уверяю вас, если величина человека от пяток до макушки превышает пять футов, то с каждым новым дюймом разум его убывает в обратной прогрессии. Так что этот кавалерист был слишком велик для убеждений. Он сначала убил бы меня и только потом увидел бы цвет моей кожи.

Пришлось сменить тактику. Я спешился и, укрываясь за своей лошадью от сабельных ударов, улучил момент, чтобы одним прыжком вскочить на круп его коня. Моя атака оказалась столь неожиданной для этого тупицы, что он почти не сопротивлялся, когда я сбросил его на землю и, встав коленями на плечи, приставил ему к горлу нож для скальпирования.

Все это время память моя работала вовсю, пополняя изрядно поистаявший словарный запас, но как назло сейчас в голову лезли лишь самые убедительные выражения из тех, что я слышал от взрослых в Эвансвиле:

— Ах ты, вонючий засранец, — с жаром заявил я ему, — неужто мне надо перерезать твое… горло этим… ножом, чтобы ты открыл, наконец, свои… глаза и понял, мать твою, что я такой же… белый, как и ты?

В его рыбьих глазах мелькнула тень понимания, и он сдавленным голосом осведомился:

— Так какого хрена ты делаешь здесь, да еще и размалевался, как последняя… ?

Наконец-то мы нашли общий язык.

— Это долгая история, — ответил я и помог ему встать.