Маленький большой человек - Бергер (Бри(е)джер) Томас. Страница 87

— Не хочешь взглянуть? — спросил старый оболтус. — Он очень красивый и напоминает мне о сражениях далекой юности.

И он действительно стал возиться с замком, пытаясь открыть саквояж!

— Как-нибудь в другой раз, дедушка, — ответил я и повесил чемоданчик себе на плечо.

К этому моменту карабины вернувшихся солдат уже начали плеваться в палатку свинцом, и я почувствовал себя в пчелином улье. Но вы думаете, мы ушли? Ничуть не бывало. Старой Шкуре понадобился его заговоренный лук, затем колчан со стрелами, потом любимое одеяло, потом рог с порохом и сумка с пулями, а следом — трубка и мешочек с табаком. Я стоял, нагруженный всем этим скарбом, а за тонкими стенами палатки безумствовала кавалерия Соединенных Штатов Америки.

Я ругался по-английски и выл по-шайенски, толкал его к прорезанной дыре, но все без толку: старик стоял как столб и напяливал на себя остатки украшений — браслеты, ожерелье из когтей медведя, нагрудник из нанизанных в несколько рядов тонких маленьких косточек и так далее, и так далее…

От напоминавшего решето типи начали отлетать куски шкур, и тут я разревелся. Я больше не боялся умереть, я даже рад был бы принять смерть как освобождение. Я сказал, что разревелся? Или расхохотался… Сейчас уже не помню, знаю одно: это была самая настоящая истерика.

— Тебе не кажется, что нам пора идти, сын? — вдруг поинтересовался Старая Шкура. — Нельзя же, в самом деле, весь день сидеть в этом типи. Солдаты того и гляди его спалят.

Кончилось тем, что он буквально вытащил меня наружу, мои же ноги волочились, как мешки с песком. Конечно же кавалеристы охраняли не только вход в палатку, они окружили ее всю, и мы оказались лицом к лицу с тремя дюжими молодцами, тут же давшими залп почти в упор.

Они промахнулись. Все. Это единственное, что я могу сказать. И тут сквозь звон в ушах до моего слуха долетел спокойный голос Старой Шкуры:

— Не обращай на них внимания, сын. Теперь я знаю, что день нашей смерти — не сегодня.

Если в вас есть хоть капля здравого смысла, вы не поверите в то, что произошло потом, и в то, как мы добрались до реки. Я и сам не верю. Но тогда вам придется подыскать какое-то другое объяснение тому, почему мы сейчас с вами разговариваем и каким образом мне удалось пережить в 1868 году битву при Уошито.

Старая Шкура отдал мне свой громоздкий мушкет, поднял обеими руками сверток с амулетами прямо перед собой и запел. И я увидел, что глаза солдат смотрят вовсе не на нас, и мы просто прошли мимо них, а они продолжали палить в пустой типи. Я услышал, как один из них сказал:

— Хватит, парни, они наверняка уже готовы. Надо зайти и посмотреть.

Но другой возразил ему, и в дырявое жилище полетели новые заряды свинца.

Старый вождь неторопливо брел вперед, не прекращая петь и не опуская свою драгоценную ношу. Солдаты — и пешие и конные так и сновали по нашему лагерю, но нас никто даже не окликнул. Мы мирно продвигались между ними, они же нас не видели и не слышали. Последнее особенно странно, так как визгливый фальцет старика разносился, как мне казалось, надо всей равниной. Уверен, даже в индейском селении нас бы немедленно заметили. Судите сами: один идет с поднятыми руками и закрытыми глазами (не говоря уже о звуковом сопровождении), а за ним следует другой в драных кожаных штанах, с одеялом на плечах (да к тому же еще рыжеволосый и с перемазанной сажей физиономией), таща целую гору всякого барахла и два ружья в придачу.

Так мы достигли линии стрелков, осыпающих пулями индейцев, которые обороняли высокий берег, прикрывая отход своих соплеменников. Основная масса женщин и детей уже скрылась из глаз, и среди разломанного льда холодной Уошито виднелось лишь несколько пловцов.

Что ж, до сих пор нам сказочно везло. Я просто не мог понять, почему нас до сих пор не пристрелили, и поневоле отнес это на счет могучих талисманов Старой Шкуры. Но будут ли они хранить нас и здесь, под перекрестным огнем?

Ни на мгновение не останавливаясь и не прекращая пения, мой вожатый ступил под обстрел, и мы добрались до самого берега, так и не получив ни единой царапины. Справедливости ради следует добавить, что едва мы вышли на линию огня, индейцы прекратили стрелять. Они-то нас отлично видели и слышали. Пожалуй, только это и спасло мой бедный разум от окончательного помешательства. А последовавшая за этим ледяная ванна окончательно меня отрезвила.

Едва мы со Старой Шкурой оказались в реке, другие индейцы быстро вытолкали нас на течение, которое и должно было отнести нас туда же, где ждали своих спасителей женщины и дети, а кто-то успел сказать:

— Выходите из воды у большой изогнутой косы, там, где глубина выше головы от берега до берега.

Меня они, должно быть, приняли за личную сиделку при слепом вожде. Я не хотел никуда плыть, ведь Солнечный Свет и малыш до сих пор прятались под шкурами в нашем типи, но что я мог для них сделать? Чем помочь? Солдаты полностью овладели лагерем и сгоняли теперь в одну кучу тех женщин и детей, которые не успели убежать и не оказывали сопротивления. Моя семья тоже скоро присоединится к пленникам, и, отправься я сейчас их спасать, меня обвинили бы в предательстве, если не пристрелили бы на месте.

Течение несло нас все дальше и дальше, я помогал вождю, как мог, ведь теперь, когда его магические талисманы больше не действовали, он снова превратился просто в слепого старика. Высокий берег, близ которого мы старались держаться, скрывал нас от глаз солдат, а значит, и от их пуль. Все бы ничего, но пронизывающий холод делал мало-помалу свое черное дело, и члены мои начали деревенеть.

Через три четверти мили мы догнали женщин, барахтавшихся в ледяной каше вместе с детьми. Самые маленькие были привязаны у них на спинах, а остальные сражались с водной стихией наравне со взрослыми. Совсем рядом со мной какой-то малыш отчаянно лупил руками по воде, но намокшая одежда упорно тянула его вниз; я бросил все наши пожитки, включая оба ружья, и посадил ребенка себе на плечи. Так мы проделали еще с милю до большой подковообразной косы, где и выбрались на заснеженный песок, чтобы, пройдя по нему, вновь войти в реку ниже по течению.