Сердце Анубиса - Бригадир Юрий. Страница 11

Закончив степь, Митрич переметнулся в Кейптаун, где с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж. Потом в ход пошла Мурка. Потом, ясно дело, зашумел камыш. Потом я поднялся и пошел на звук — надо было догнаться. Карат с Греем в фантастическом лунном свете побегали по территории и вскоре умчались давить котов на дальние склады.

В сторожке, гордо именуемой «КПП» было шумно, пьяно и весело. Как говаривал Митрич — все свои. Митрич никогда не пел внутри — всегда выходил на улицу. Но из-за Грея остальная компания должна была слушать его, не высовывая носа. Грей не то чтобы не любил пьяных, он, как бы это сказать, понимал свою роль. Он давно понял, что охранять — это его работа. А каждый лишний человек ночью, будь он хоть триста раз друг Митрича, представлял собой явно выраженный непорядок и его следовало подровнять. Что Грей и делал при каждом удобном случае. Поэтому отливать, например, вся компания выходила строем и во главе с Митричем. И не дай бог — шаг вправо, шаг влево. Грей не бросался на них только из-за уважения к своему начальнику. Но рычал бесподобно. Да и Карат, несмотря на свою вечную улыбку, рядом с Греем терял изрядную часть своей природной доброты. А две овчарки, пусть даже одна из них и колли — серьезный противник.

С Греем я познакомился раньше, чем с Каратом. Когда я первый раз пришел на мехдвор, был день, вокруг была суета обычного советского трудового дня — трактористы, шоферы, начальство. Короче — «мы будем сеять рожь-овес, ломая плуги… прославим ебаный колхоз по всей округе…». Я еще ни хрена тут не знал. Я только увидел вдруг сквозь щели забора абсолютно немигающие собачьи глаза. Не испуганные. Не злые. Не голодные. Не любопытные. Просто умные, жесткие и сдержанные. На меня смотрел крупный серо-черный кобель немецкой овчарки классического образца. Не рыхлый восточно-европейский увалень, а немец без всяких признаков вырождения. Откуда на этот мехдвор попало это чудо — Митрич не знал, потому когда он пришел — Грей уже был. И старый сторож, ложась в больницу, передал Митричу права на эту собаку. Из больницы старик не вернулся. А Митрич, единственный из всех сторожей, смог с ним подружиться. И это, как оказалось, спасло Грею жизнь. Потому что его хотели усыпить по причине полной неуправляемости. Тетя Клава, например, заступая на дежурство, приходила раньше, убеждалась прилюдно, что Грей заперт на замок и только после этого приступала к обязанностям. Дежурство же Митрича сопровождалось обычно повальным бегством с территории всех, кто о Грее помнил. Когда мы распивали с ним первую совместную, он вдруг вспомнил, что забыл выпустить Грея и мы пошли знакомить меня с убийцей котов. Грей мощно вымахнул из калитки, посмотрел на меня, не мигая и легко ушел рысью вдоль забора. Он вообще не стал со мной знакомиться. Он принял меня как равного или не принял вообще — не знаю, но он не подошел, не зарычал, не облаял меня. Он просто прошел мимо. Мне это понравилось. В этом было что-то от невидимости. Через два часа, когда мы сидели с Митричем на крыльце КПП и курили, Грей вернулся и подбежал к нам ровным, легким, пружинистым аллюром. И снова — не заметил, не обратил внимания. Сел рядом.

— Да ну ни ебаться без пистолета! — удивился Митрич — то ли он тебя не видит? Другого бы помял уже.

— Просто он умный. Я ему не враг. Но и не друг. Чего время тратить? Правильно все.

И Грей первый раз посмотрел на меня с интересом. Который тут же похоронил на дне своих глаз. Ах ты, сукин сын! Загадка. Сфинкс. Бездонные, немигающие и карие, пьяные — друг другу в глаза, в душу, в бессмертие. И ирония в самых уголках. Я тебя раскушу, немецкая морда. А я тебя, пьянь подзаборная. Я тут живу, алкаш. Теперь и я тут живу, шерстяной. И рванул Грей опять рысью вдоль забора. Красиво идет, подлец. Чисто волк. Спина — стальная. Стелется над землей, как не касается ее вовсе. Не рисуйся, гаденыш. А ты сам так попробуй, человечишка. Так вот и жили все время — каждый под знаком своего полного и безоговорочного превосходства. Смертельная игра. Карат же все это безобразие прекратил на корню. Грею просто было чудовищно скучно. Вот и весь сфинкс. Даже обидно. И превратился загадочный немец в отличного компанейского пса. Но — только для избранных. А для всех остальных… Кто може — ховайтесь, кто не може — рятуйте, как говаривал Митрич, открывая калитку, за которой переступал лапами от нетерпения Грей.

Я подошел к сторожке, молча взял из рук Митрича стакан с водкой, выдохнул и залпом выпил. Водка была настоящая — не бутор.

— Кто это у нас припер родимую? — спросил я, занюхивая рукавом.

— Шурин припер. Уже под лавкой лежит. Сморило. Споем?

— Дай-ка еще полстакана, а то засыпаю.

Митрич кивнул, поднял с земли стоявшую у его ног бутылку, посмотрел ее на свет фонаря, покачал головой, но все же плеснул мне в стакан.

— «Ничь яка мисячна», Митрич. — сказал я.

Он кивнул, поправил ремень и с ходу, с растягу, с тоски и радости одновременно выиграл железными своими пальцами вступление.

…Я пел, закрыв глаза, отключив в себе все, что только мог, оставив только одну чистую и непорочную свою душу. И ангелы заливались в небе слезами. И падали, бляди, обессилев, на землю. И теряли память. А еще через час, засыпая под пьяный базар, я опять вспомнил: «Напиши мне письмо, Одинокий Ветер»…

…голубое сияние снегов, исчезающая глубина озер, отражение солнца в воде, пестрота полевых цветов, ощущение полета над каменной пустыней, крик птицы под утро, музыка в пустом концертном зале — это все жизнь в пустоте. Нет ни верха, ни низа, не за что уцепиться, нет конца этому, и ветер не может лечь, не может успокоиться.

Человек живет на земле — ему легче. Легче, потому что у него есть вес, потому что он тяжелый.

Ветер вынужден скитаться вечно. Легкая поземка, и буря, и ураган, и шквал растворенной в воздухе воды — все это ты видела много раз. Но только видела. Ветер нельзя ухватить. Холодным сквозняком он вытечет на волю. Миллионы лет движения…

Закрой глаза. Я — ветер. Я играю с тобой, ты — моя игрушка, самая лучшая из игрушек. Дрогнут твои ресницы, легкой дымкой всплывут над головой волосы, взлетит, раскроется цветком платье. Ты услышишь голос ветра — мой голос. Не пытайся понять слова ветра — слушай его как музыку, как плеск воды, шелест песка, как эхо, искажающее твои слова… Забудь, милая, себя; в тебе не осталось ничего, кроме ветра и этой вечной музыки. Сойди с ума, потеряй ощущение времени и пространства; лети, если хочешь; плыви, если хочешь; отрасти себе чешую, крылья кречета, жабры акулы, сердце змеи. Игрушка моя, ты потеряешь разум, ты уже потеряла разум.

Я — ветер. А в ветре нет ничего, кроме воздуха, который течет. Ты будешь дышать им и забудешь все. Я — рядом, я — в тебе, я — нигде.

Открой глаза. Тебя больше нет. Тебя поглотил ветер.

Одинокий Ветер рядом с тобой, тень рядом с тобой, тоска рядом с тобой, смерть рядом с тобой. Ты идешь, ты дышишь, ты растворяешься, ты смотришь вдаль — а ветер неотвратим, одинок и печален. Что-то касается твоих волос и пальцев. ОН проносится мимо, он едва уловим. Он существует где-то рядом. Ночью он разрушает твой сон. Миллионы обрывков нашего сознания невозможно выкинуть просто так из мозга. Вечером голова напоминает помойку. Липкие пятна прошлого наполняют ее. Если бы все это оставалось в мозгу, человек бы сошел с ума. Но — ветер, тень, скорбь рядом с тобой, невидимое излучение далекой звезды, это мое блуждающее «я». Иногда оно действует само по себе. И вот тогда оно уводит мою душу в космос и там, задыхаясь от одиночества, этот призрак мысли ищет — кому помочь. Он находит тебя. И за бесконечную галактическую эпоху на грани сна и бодрствования он стирает из твоего уставшего мозга все пятна прошлого.

Люди забывают друг друга быстро. Их тени не забывают друг друга никогда. Через тысячи лет после нашей смерти кто-то вздрогнет от внезапного ощущения блуждающей мысленной тени. Так сейчас мы вздрагиваем иногда от прикосновения громадного и невидимого крыла космической птицы. Так иногда, просыпаясь, слышим голоса, зовущие нас. Это все живой человек ощущает только на границе между бытием и небытием. Не надо спешить в этот мир — он все равно нас дождется. Но постарайся не прогонять это блуждающее «я», кем бы оно ни было. Чаще всего — это спасающая тебя сила. Не отмахивайся от нее. Конечно, без это тени, без этого ветра можно прожить…