Мир иллюзий - Диксон Гордон Руперт. Страница 2

Решающий момент в истории должен был наступить не через восемьсот лет - когда будет уже слишком поздно - а именно сейчас, приходясь на последующие двадцать лет - самое подходящее время для того, чтобы не допустить нежелательных последствий, доверив руководство процессом знающеиу и ответственному человеку. И тогда выбор пал на Донстера Гумбольдта. Он занял бы это место даже если по всем прочим показателям оказался бы сущим дьяволом, похлеще самого Чингисхана. Но на самом же деле дьяволом он вовсе не был. Просто имел привычку добиваться задуманного любой ценой, только и всего. В душе же он считал всех прочих людей хоть и вполне миролюбивыми, но в то же время несмышлеными и безвольными животными.

Пси-мен Верде (в глаза его было принято называть Филипом) знал о том, что именно Гумбольдт думает об окружающих. Ему было также прекрасно известно и то, что его самого, пси-мена Верде, Гумбольдт не удостаивал столь, по его мнению, высокой оценки. Пси-мен Верде знал, что мнение Гумбольдта о нем самом и находящихся у него в подчинении людях, обладающих ярко выраженными экстрасенсорными способностями, сводилось к одному не слишком лестному эпитету, не предназначенному для чужих ушей и уж тем более для печати; знал он также, что в глубине сознания Гумбольдта назойливо вертелась мыслишка о том, что как только с непосредственной опасностью будет покончено, и мальвары окажутся нейтрализованы, было бы очень даже неплохо устроить так, чтобы аккуратно убрать со сцены всех этих дарований вместе с их дурацким даром - просто тихо ликвидировать и дело с концом.

Все это пси-мен Верде знал; и несмотря на это тем не менее прилагал все силы своего тщедушного тела и сверхпроницательного ума, чтобы претворять в жизнь те чудеса, которые изо дня в день Гумбольдт требовал от него самого и находящегося у него в подчинении персонала. Более того, он смирился с невежеством, нетерпимостью и откровенной грубостью Гумбольдта и даже по собственной инициативе возлагал на себя и своих людей кое-какие дополнительные обязанности, заботясь о том, чтобы Гумбольдт не слишком перетруждался на работе, и чтобы у того сохранился вкус к жизни.

На все это пси-мен Верде шел вполне осознанно, потому что ему тоже хотелось выйти победителем из той молчаливой войны, в которую оба они оказались втянуты. А еще из-за того, что он видел Гумбольдта насквозь, зная о нем гораздо больше, чем тот знал о себе самом, и ему было искренне жаль этого человека.

Вот так они и сидели - все трое. К счастью для Фелиза, он не был близко знаком со своими собеседниками, а не то наверняка всей душой возненавидел бы Гумбольдта и не находил бы себе места от благоговейного страха перед пси-меном. Но узнать об это ему было так и не суждено - ни сейчас, ни потом, да не так уж это и важно. Главное, что все трое были настроены на достижение цели - и у каждого она была своя.

Теперь же Фелиз мысленно усмехнулся. Он понял, что Гумбольдт попытается подкатиться к нему с дурацкими намеками насчет того, что он якобы им (то бишь, обыкновенным людям) чем-то обязан. Возможно он решил, что Фелиза должно непременно задевать то, что он всего лишь метис, полукровка. На самом же деле - помимо того, что он вообще не имел привычки обижаться - Фелиз к тому же еще и гордился своей непохожестью на других. В конце концов, именно благодаря своему происхождению он смог унаследовать самые лучшие черты от обеих человеческих рас.

Поэтому единственно, чего добился Гумбольдт своим выпадом, так это испортил себе настроение и утратил моральное преимущество.

- Ну что ж! - сказал Фелиз, стараясь ничем не выказать своего ликования, которое осталось незамеченным никем, кроме пси-мена Верде. - Все налоги я плачу, и подчиняться вам не обязан. И вообще, я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать оскорбления в свой адрес!

Напустив на себя обиженный вид, он поднялся. Гумбольдт побледнел, а затем его лицо снова побагровело.

- Одну минуточку, - сказал пси-мен Верде, в первый раз за все время с тех пор, как Фелиз был препровожден в эти апартаменты секретарем Министерства обороны, выманившим его из гостиничного номера.

Фелиз вздрогнул и осторожно обернулся. Этот пси-мен с самого начала показался ему весьма подозрительным типом.

- Боюсь, это моя вина, - продолжал Верде.

Фелиз насторожился, чувствуя, как в его сознании начинают заливаться звоном незримые звоночки, подающие сигнал опасности. От людей, начинающих свою речь с принесения извинений, можно ожидать любой пакости.

- Боюсь, я был не совсем откровенен с вами, - признался Верде.

- Ничего-ничего, - поспешил заверить Фелиз. - Не стоит беспокоиться. Я и так уже засиделся. Короче, мне пора. - И в доказательство своих слов поспешно взял шляпу, покоящуюся на краешке стола.

- На Данроамин, - подсказал Верде.

Фелиз застыл на месте. Недоуменный взгляд придавал его лицу почти комическое выражение.

- Извините, не расслышал? - переспросил он.

- Я сказал, - повторил Верде, - что вам пора отправляться на Данроамин.

- Нет, нет и еще раз нет, - отрезал Фелиз. - Я возвращаюсь в отель. Видите ли... - Он внезапно замолчал на полуслове, чувствуя, как рука помимо его воли кладет шляпу обратно на стол, а ноги сами собой несут его обратно, и какая-то неведомая сила снова заставляет его сесть. В кабинете воцарилось тягостное молчание. - Хороший фокус, - сказал в конце концов Фелиз наредкость равнодушным и бесцветным голосом. - Не знал, что вы, ребята, способны на такое.

- К моему огромному сожалению, на такое способен лишь я один, вздохнул Верде.

- Но со мной у вас такие номера не пройдут, - все так же невозмутимо, как и прежде, продолжал Фелиз, чувствуя, как могучие, скрытые под широкими рукавами туники мускулы напрягаются, начинают перекатываться, вздуваясь буграми. Но все бесполезно. - К тому же это незаконно.

- Я знаю, - признался Верде. - Мне очень жаль. Но боюсь, нам еще нужно кое о чем переговорить.

- Вы можете заставить меня сидеть здесь, - сказал Фелиз. - Но смею предположить, что отправить меня за двести световых лет во владения мальваров и насильно сделать из меня своего шпиона вам все-таки не удастся. Ну как, хотите пари?