Туманность Андромеды - Ефремов Иван Антонович. Страница 38

– Мне всегда хотелось, чтобы путь искусства был в преодолении и изменении мира, а не только его ощущением, – вставил Дар Ветер.

– Согласен! – воскликнул Карт Сан. – Но с той оговоркой, что не только внешнего мира, но и, главное, внутреннего мира эмоций человека. Его воспитания… с пониманием всех противоречий.

Эвда Наль положила на руку Дар Ветра свою, крепкую и теплую.

– От какой мечты вы отказались сегодня?

– От очень большой…

– Каждый из нас, кто смотрел, – продолжал свою речь художник, – произведения массового искусства древности – кинофильмы, записи театральных постановок, выставок живописи, – тот знает, какими чудесно отточенными, изящными, очищенными от всего лишнего кажутся наши современные зрелища, танцы, картины… Я уже не говорю об эпохах упадка.

– Он умен, но многословен, – шепнула Веда Конг.

– Художнику трудно выражать словами или формулами те сложнейшие явления, которые он видит и отбирает из окружающего, – вступилась Чара Нанди, и Эвда Наль одобрительно кивнула.

– А мне хочется, – продолжал Карт Сан, – идти так: собрать и соединить чистые зерна прекрасной подлинности чувств, форм, красок, разбросанных в отдельных людях, в одном образе. Восстановить древние образы в высшем выражении красоты каждой из рас давнего прошлого, смешение которых образовало современное человечество. Так, «Дочь Гондваны» – единение с природой, подсознательное знание связи вещей и явлений, насквозь еще пронизанный инстинктами комплекс чувств, ощущений.

«Дочь Тетиса» – Средиземного моря – сильно развитые чувства, бесстрашно широкие и бесконечно разнообразные, – тут уже другая ступень слияния с природой – через эмоции, а не через инстинкты. Сила Эроса, открыто и чисто подчиненная возвышению человека. Древние культуры Средиземноморья – критяне, этруски, эллины, протоиндийцы, в их среде возник образ человека, который мог создать эту эмоциональную культуру. Как повезло мне найти Чару: случайно в ней соединились черты античных греко-критян и более поздних народов Центральной Индии.

Веда улыбнулась правоте своей догадки, а Дар Ветер прошептал ей, что трудно было бы найти лучшую модель.

– Если мне удастся «Дочь Средиземного моря», то неизбежно выполнение третьей части замысла – золотоволосая или светло-русая северная женщина со спокойными и прозрачными глазами, высокая, чуть медлительная, пристально вглядывающаяся в мир, похожая на древних женщин русского, скандинавского или английского народов. Только после этого я смогу приступить к синтезу – созданию образа современной женщины, в котором соединю лучшее от всех трех этих пращуров.

– Почему только «дочери», а не «сыновья»? – улыбнулась Веда.

– Надо ли пояснять, что прекрасное всегда более законченно в женщине и отточено сильнее по законам физиологии… – нахмурился художник.

– Когда будете писать свою третью картину, приглядитесь к Веде Конг, – начала Эвда Наль. – Вряд ли…

Художник быстро встал.

– Вы думаете, я не вижу! Но борюсь с собой, чтобы в меня не вошел этот образ сейчас, когда я полон другим. Но Веда…

– Мечтает о музыке, – слегка покраснела та. – Жаль, что здесь солнечный рояль, немой ночью!

– Системы, работающей на полупроводниках от солнечного света? – спросил Рен Боз, перегибаясь через ручку кресла. – Тогда я мог бы переключить его на токи от приемника.

– Долго это? – обрадовалась Веда.

– Час придется поработать.

– Не надо. Через час начнется передача новостей по мировой сети. Мы увлеклись работой, и два вечера никто не включал приемника.

– Тогда спойте, Веда, – попросил Дар Ветер. – У Карта Сана есть вечный инструмент со струнами времен Темных веков феодального общества.

– Гитара, – подсказала Чара Нанди.

– Кто будет играть?.. Попробую – может быть, справлюсь сама.

– Я играю! – Чара вызвалась сбегать за гитарой в студию.

– Побежим вместе, – предложил Фрит Дон.

Чара задорно взметнула черную массу своих волос. Шерлис повернул рычаг и сдвинул боковую стену веранды, открыв вид вдоль берега на восточный угол залива. Фрит Дон понесся огромными прыжками. Чара бежала, откинув назад голову. Девушка сперва отстала, но к студии оба подбежали одновременно, нырнули в черный, неосвещенный вход и через секунду снова неслись вдоль моря под луной, упрямые и быстроногие. Фрит Дон первым достиг веранды, но Чара прыгнула через открытую боковую створку и оказалась внутри комнаты.

Веда восхищенно всплеснула руками.

– Ведь Фрит Дон – победитель весенних десятиборий!

– А Чара Нанди окончила высшую школу танцев: обе ступени – древних и современных, – в тон Веде отозвался Карт Сан.

– Мы с Ведой учились тоже, но только в низшей, – вздохнула Эвда Наль.

– Низшую теперь проходят все, – поддразнил художник.

Чара медленно перебирала струны гитары, подняв свой маленький твердый подбородок. Высокий голос молодой женщины зазвенел тоской и призывом. Она пела новую, только что пришедшую из южной зоны песню о несбывшейся мечте. В мелодию вступил низкий голос Веды и стал тем лучом стремления, вокруг которого вилось и замирало пение Чары. Дуэт получился великолепным – так противоположны были обе певицы и так они дополняли друг друга. Дар Ветер переводил взгляд с одной на другую и не мог решить, кому больше идет пение – Веде, стоявшей, облокотясь на пульт приемника, опустив голову под тяжестью светлых кос, серебрившихся в свете луны, или Чаре, склонившейся вперед, с гитарой на круглых голых коленях, с лицом, таким темным от загара, что на нем резко белели зубы и чистые синеватые белки глаз.

Песня умолкла. Чара нерешительно перебирала струны. И Дар Ветер стиснул зубы. Это была та самая песня, когда-то отдалившая его от Веды, – теперь мучительная и для нее.

Раскаты струн следовали порывами, аккорд догонял другой и бессильно замирал, не достигнув слияния. Мелодия шла отрывисто, точно всплески волн падали на берег, разливались на миг по отмелям и скатывались один за другим в черное бездонное море. Чара ничего не знала – ее звонкий голос оживил слова о любви, летящей в ледяных безднах пространства, от звезды к звезде, пытаясь найти, понять, ощутить, где он… Тот, ушедший в космос на подвиг искания, он уже не вернется – пусть! Но хоть на единственный миг узнать, что с ним, помочь мольбой, ласковой мыслью, приветом! Веда молчала. Чара, почувствовав неладное, оборвала песнь, вскочила, бросила гитару художнику и подошла к неподвижно стоявшей светловолосой женщине, виновато склонив голову.

Веда улыбнулась.

– Станцуйте мне, Чара!

Та покорно кивнула, соглашаясь, но тут вмешался Фрит Дон:

– С танцами подождем – сейчас передача!

На крыше дома выдвинулась телескопическая труба, высоко поднявшая две перекрещенные металлические плоскости с восемью полушариями на венчавшем сооружение металлическом круге. Комнату наполнили могучие звуки.

Передача началась с показа одного из новых спиральных городов северного жилого пояса. Среди градостроителей господствовали два направления архитектуры: город пирамидальный и спирально-винтовой. Они строились в особо удобных для жизни местах, где сосредоточивалось обслуживание автоматических заводов, пояса которых, чередуясь с кольцами рощ и лугов, окружали город, обязательно выходивший на море или большое озеро.

Города строились на возвышенностях, потому что здания шли уступами, так, что не было ни одного, фасад которого не был бы открыт полностью солнцу, ветрам, небу и звездам. С внутренней стороны зданий находились помещения машин, складов, распределителей, мастерских и кухонь, иногда уходившие глубоко в землю. Сторонники пирамидальных городов считали преимуществом их сравнительно небольшую высоту при значительной вместимости, в то время как строители спиральных поднимали свои творения на высоту более километра. Перед участниками морской экспедиции предстала крутая спираль, светившаяся на солнце миллионами опалесцировавших стен из пластмассы, фарфоровыми ребрами каркасов из плавленого камня, креплениями из полированного металла. Каждый ее виток постепенно поднимался от периферии к центру. Массивы зданий разделялись глубокими вертикальными нишами. На головокружительной высоте висели легкие мосты, балконы и выступы садов. Искрящиеся вертикальные полосы контрфорсами уширялись к основанию, обнимая между тысячами аркад громадные лестницы. Они вели к ступенчатым паркам, лучами расходящимся к первому поясу густых рощ. Улицы тоже изгибались по спирали – висячие по периметру города или внутренние, под хрустальными перекрытиями. На них не было никаких экипажей – непрерывные цепи транспортеров скрывались в продольных нишах.