Огонь желаний - Киншоу Эва. Страница 18
- Я не разделяю твоей уверенности, Филипп, - выдавила Эми и замерла.
Он перевел дыхание и, придерживая одеяло одной рукой, повернул голову, чтобы взглянуть на упрямицу.
- Прости, я не привык так грубо целовать, особенно молоденьких девушек.
Эми провела рукой по вспухшим губам и с неожиданным для самой себя озорством воскликнула:
- Но я рада, рада!
Потом, помолчав, смущенно добавила:
- Я ведь тоже не привыкла раздавать пощечины, но сделала это в уверенности, что ты поступил несправедливо.
Говоря, она пристально наблюдала за выражением его лица.
- Но что я в действительности не приняла во внимание, вернее, мы оба не учли в этой ситуации, так это простую истину: у медали две стороны виноваты мы оба, а не одна я.
Филипп вроде бы безучастно смотрел на жену во время ее монолога. Эми не могла видеть себя со стороны и вряд ли понимала, как сейчас прекрасна, какой предстает перед мужем, освещаемая пламенем печи, в более чем скромной обстановке хижины. Отсвет огня золотил ее волосы, делал глаза немыслимо голубыми, усиливал румянец на щеках. Вряд ли ей было понятно, почему супруг так быстро отвел глаза и вздохнул.
- Ты решила, что я несправедлив к тебе, Эми?
- Я же не просто маленькая девочка, а твоя жена. И никогда бы не оказалась здесь, если бы не ты. Неужели не понимаешь? А все так просто. Я была в настоящем любовном бреду, то есть, как ты сказал, немного не в себе, - проговорила Эми в смущении и запальчивости. - А теперь не могу не спросить тебя: когда ты наконец начнешь относиться ко мне как к жене, Филипп? Да, я иногда совершаю ошибки, но не желаю, чтобы во мне видели несмышленого ребенка.
Он терпеливо выслушал жену с тем же бесстрастным выражением лица, но, когда Эми умолкла, неожиданно произнес:
- А теперь иди ко мне, Эми.
- Зачем? - Ее глаза округлились. Филипп заметно оживился.
- Зачем? Чтобы я начал относиться к тебе как к жене, вот и все.
Голубизну ее глаз сменил холодный цвет стали.
- Думаешь, этого достаточно для нормальных супружеских отношений?
- Да, - уверенно ответил он и философски заметил:
- Таков многовековой опыт отношений между мужчиной и женщиной.
- Ну, с этим можно и поспорить, - не согласилась она.
- Между прочим, этот опыт поможет нам больше, чем любые слова. Разреши доказать тебе это.
Филипп опустился перед женой на колени и, когда она попыталась отстраниться, встал, придерживая ее.
- Поверь мне, Эми, просто поверь. Взглянув ему в глаза, она смахнула невольную слезу, не желая показывать свою слабость. Но Филипп заметил ее волнение, и нежная улыбка коснулась его губ.
- Ну хорошо, извини меня, а сейчас давай займемся чем-нибудь более приятным, чем выяснение отношений между мужем и женой. Ты не станешь возражать, если я помогу тебе раздеться?
Тубы у нее пересохли, сердце забилось в каком-то бешеном ритме.
- Хорошо, только поверь, как я сожалею, что ударила тебя.
- Пустяки, - небрежно обронил Филипп, уже не думая о случившемся. Теперь все его внимание занимала процедура раздевания жены: избавив ее от свитера, он принялся за блузку, потом за джинсы. Наконец на ней остались только голубой лифчик в маленький белый цветочек и такой же расцветки бикини.
- Хорошее сочетание, - пробормотал он.
- Это из Франции, - смущенно потупилась супруга.
- Есть кое-что прекрасней, чем эти французские штучки, - это ты без них. Эми застенчиво улыбнулась мужу.
- Если хочешь знать, то великолепен ты и очень нравишься мне, призналась она хриплым голосом. - Я говорю серьезно, а не в ответ на твой комплимент.
Он потянулся к ней и снял последние предметы туалета.
- Еще несколько таких слов в сочетании с этими совершенными формами и я потеряю над собой контроль.
- Интересно на это посмотреть. - Эми затаила дыхание, когда пальцы искусителя коснулись ее груди.
- Я ощущаю, дорогая, какой огонь любви горит в тебе.
Ладони Филиппа нежно скользили по ее шее, плечам, плавному изгибу талии, но центром притяжения была грудь, к которой неудержимо тянулись руки. Эми чувствовала, что теряет голову, что желание из трепетного огонька превращается в пылающий кошер, которому нельзя противостоять. Она прильнула к сильному телу и умоляюще пролепетала имя мужа.
Тусклый серый свет едва пробивался через оконце. Глянув в его сторону, Эми испуганно вскрикнула и снова закрыла глаза. Через минуту открыла их и, повинуясь пристальному взгляду Филиппа, теснее прижалась к нему. Сразу все вспомнилось - каждая деталька. Она с вечера в объятиях Филиппа, и так хочется остаться в них навсегда. Похоже, супруг понял, отчего глаза ее заволокла печаль.
- Все в порядке, - нежно и тихо произнес он, убирая растрепавшиеся пряди волос с ее щек.
Эми была тронута его вниманием и лаской.
- Все прекрасно, ты со мной, - сказала она.
- Я рад, - отозвался Филипп, и губы его дрогнули. - Для меня тоже все чудесно. Теперь, надеюсь, я абсолютно прощен?
- Мне кажется, я ответила на этот вопрос сегодня ночью. - Эми отвела глаза в сторону.
- Да, ты с удовольствием занималась любовью, - произнес он, расплывшись в улыбке. Веселое настроение мужа ободрило ее.
- Мне очень хотелось, чтобы ты простил вчерашнюю пощечину...
- Ну, что было, то было. А ты? Простила ли тот грубый поцелуй?
Эми затаила дыхание и осторожно скосила глаза в сторону мужа. В его взгляде она увидела скрытую нежность и застенчивость.
- Честно говоря, я уже совсем забыла об этом. Но если не сумела доказать, что простила, то прими во внимание: мне не приходилось раньше заниматься такого рода доказательствами.
- Все, что ты делаешь, ты делаешь красиво и со вкусом.
Он был доволен и счастлив. Его чувства передались Эми, и она, расхрабрившись, отбросила свою стеснительность.
- И как же?
Филипп откинул грубые одеяла и в восхищении разглядывал совершенные линии женского тела.
- Вкус чувствуется во всем: в том, как ты двигаешься, как говоришь, а иногда в том, как молчишь. И то, что ты скрываешь, я могу прочитать по твоим глазам.
Она забавно сморщила носик.
- Такое впечатление, будто тебе нравится узнавать скрытое по глазам.
- А что? В этом есть своя привлекательность. Но особая прелесть в том, что ты лежишь сейчас рядом со мной в чем мать родила. Поверь, прекраснее юного женского тела для мужчины ничего нет, - сказал он самым серьезным тоном, но глаза его светились озорством.