Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3) - Коковцев В. Н.. Страница 15

{231} С этого дня, отделенного от покушения всего полутора сутками, наша деятельность по Совету Министров возобновилась как будто ничего особенного и не случилось. Все мы были просто поражены спокойствием и самообладанием Столыпина, и как-то невольно среди нас установилось молчаливое согласие как можно меньше касаться его личных переживаний и не тревожить его лишними расспросами, тем более, что после первых неопределенных дней, врачи дали успокоительные заключения и относительно возможности избегнуть ампутации ноги раненой дочери Столыпина.

Столыпин остался короткое время на Фонтанке, а затем по личной инициативе Государя скоро переехал в Зимний Дворец, где и оставался почти два года, переменяя его помещение на летнее пребывание на Елагином острове, в предоставленном в его распоряжение Елагинском дворце. В этих двух помещениях и сосредоточилась наша общая работа до той поры, когда наступило успокоение, и Столыпин мог опять перебраться в дом Министерства Внутренних Дел на Фонтанке.

Припоминая все пережитое за эту пору, я не могу не отметить, что личное поведение Столыпина в минуту взрыва, и то удивительное самообладание, которое он проявил в это время, ни нарушивши ни па один день своих обычных занятий и своего всегда спокойного и даже бесстрастного отношения к своему личному положению, имело бесспорно большое влияние на резкую перемену в отношении к нему не только двора, широких кругов петербургского общества, но и всего состава Совета, Министров и, в особенности, его ближайшего окружения по Министерству Внутренних Дел. И до роспуска Думы и после его, наружно дисциплинированное отношение в заседаниях Совета Министров было далеко не свободно если и не от не вполне серьезного отношения к отдельным его замечаниям, часто отдававшим известным провинциализмом и малым знанием установившихся навыков столичной бюрократической среды, - то, во всяком случае, слегка покровительственного отношения к случайно выкинутому на вершину служебной лестницы новому человеку, которым можно и поруководить и, при случае, произвести на него известное давление.

После 12-го августа отношение к новому председателю резко изменилось; он разом приобрел большой моральный авторитет и для всех стало ясно, что несмотря на всю новизну для него ведения совершенно исключительной важности огромного государственного дела, в его груди бьется неоспоримо благородное {232} сердце, готовность, если нужно, жертвовать собою для общего блага и большая воля в достижении того, что он считает нужным и полезным для государства. Словом, Столыпин как-то сразу вырос и стал всеми признанным хозяином положения, который не постеснится оказать свое слово перед кем угодно и возьмет на себя за него полную ответственность.

С наступлением осени заседания Совета Министров в помещении Столыпина в Зимнем Дворце приняли совершенно регулярный характер и первое время почти целиком были посвящены земельному вопросу и обсуждению наставлений губернаторам относительно подготовки выборов. С конца октября или начала ноября к этим вопросам присоединился и вопрос о необходимости готовиться к пересмотру закона о выборах, так как не только лично Столыпин, но и большинство Министров, пожалуй за исключением одного А. П. Извольского, ясно отдавали себе отчет в том, что повторное производство выборов на основании закона 11-го декабря 1905-го года приведет только к повторению одного и того же результата, - невозможности нормальной работы правительства, отвечающего основным законам, то есть избираемого Императором и ответственного перед Ним, а не перед одною нижнею палатою.

Все отлично сознавали, что следующую Думу необходимо собрать по тому же плохому закону, для того чтобы не давать повода к лишним нареканиям на правительство и на произвольность его действий, но для всех нас входивших тогда в состав правительства не было также никакого сомнения в том, что добиться пересмотра избирательного закона в законном порядке также совершенно немыслимо, ибо никакое представительство народа не пойдет на умаление избирательных прав, и перед правительством неизбежно предстанет только одна дилемма: либо отказаться от законодательства и самого принципа народного представительства, либо идти открыто, - в силу прямой государственной необходимости, - на пересмотр избирательного закона по непосредственному усмотрению Монарха, то есть в прямое нарушение изданного Им же закона. Мы все, кроме повторяю, Извольского, были единомышленны в признании этого начала и считали неустранимым такое закононарушение, во имя устранения еще большего зла, - полного отказа Государя от всего, что скреплено Его подписями, начиная от указа 12-го декабря 1904-го года. Да и А. П. Извольский, отстаивавший мысль о необходимости соблюдать законность в таком вопросе, во имя устранения отрицательного к нам отношения {233} общественного мнения на Западе, отлично понимал, что правда на нашей стороне, и не только не поставил открыто вопроса о его принципиальном несогласии с остальным составом Совета и не перенес, следовательно, этого вопроса на решение Государя, но принял впоследствии самое деятельное участие в разработке нового избирательного закона.

Я говорю все это только для того, чтобы снять со Столыпина всю ответственность за принятое Советом решение по этому вопросу и оказать совершенно определенно, что все Министры того времени и, в числе их я, мы были вполне солидарны с Председателем Совета Министров и несем за это общую ответственность, как и имеем и общую с ним заслугу за то, что имели достаточную решимость посмотреть печальному явлению прямо в глаза и дали стране, во всяком случае, спокойную законодательную работу на долгий срок до самого бурного периода последней поры перед разразившеюся над Россией катастрофою. Мы должны также снять за это ответственность и с покойного Государя, любому что если в самую последнюю минуту, то есть вечером 2-го июня 1907-го года, Ему принадлежало последнее в этом отношении настояние о чем я скажу в своем месте - то, что многим не известно по существу дела, Государь все время после роспуска Думы, да пожалуй и до него слышал от всех нас только одно, что с нашим избирательным законом лучшего результата достигнуть нельзя и, следовательно, и перед Ним все время была все та же роковая дилемма, как и перед всеми нами.

Я не знаю в точности с какого момента и в каких условиях Министерство Внутренних Дел стало заниматься пересмотром избирательного закона 11-го декабря 1905 года. Я думаю, однако, что начало этой работы следует отнести к самому первому моменту, когда выяснилась физиономия первой Государственной Думы, и имею основание предполагать, что первые мысли об этом принадлежали если не самому Горемыкину, то кому-либо в Министерстве Внутренних Дел. Столыпин, на первых порах своей деятельности, под председательством Горемыкина, едва ли имел совершенно определенный взгляд на этот вопрос, как едва ли вполне смело мог идти навстречу идее издания нового избирательного закона непосредственным указом от Государя. Он не только решился на это после долгих колебаний и многократных разговоров на эту тему в Совете Министров в зимний период 1906-1907 года, но ни мог останавливаться на такой необходимости во всю {234} ту пору - весною и летом 1900-го года, когда он вел переговоры как с представителями кадетской партии по одним показаниям, так и с лицами "общественного доверия" по личным моим воспоминаниям.

В Совет Министров позднею осенью 1906 рода, если даже не зимою, проект избирательного закона поступил в совершенно стройной и законченной форме, и Совет Министров имел дело только с постатейным рассмотрением проекта, во всех деталях изученного Министром, известного ему в мельчайших подробностях, настолько, что защищал проект столько же его автор, Крыжановский, столько и сам Столыпин.

На рассмотрении этого вопроса я впервые познакомился с Крыжановским, которого, кажется, до этого ни разу не встречал, и тут же убедился какой изворотливый и быстрый ум отличал его, рядом с совершенно практическим и здоровым отношением к самым сложным предметам выборного искусства. Не было вопроса, задаваемого ему с точки зрения самых неожиданных и разнообразных сомнений, на который у него не было бы точного и исчерпывающего ответа, не раз заставлявшего Извольского отступать ют его сомнений и переходить на сторону большинства из нас, а иногда и оказывавшегося более категоричным нежели сам папа - Столыпин. Справедливость побуждает меня сказать, что новый избирательный закон как он вышел в окончательной его обработке, в сущности остался без всякого изменения против разработанной Крыжановским схемы, и таким образом заслуга, как и возможность критики его, должна быть целиком приписана не Совету Министров, не внесшему в него почти ничего от себя, а Министерству Внутренних Дел и тем, кто работал над ним, в тиши, в его подготовительной стадии. Но в отношении рассмотрения этого вопроса Советом Министров была одна особенность, которую я должен отметить, потому что ни, до этого ни после, во всю мою долгую служебную жизнь, я не встречался с таким небывалым явлением, которое сопровождало рассмотрение этого дела.