За час до рассвета - Колос Иван Андреевич. Страница 41

Когда женщины подходили к воротам, Николай бросился из уборной к забору. Ему удалось незаметно вскарабкаться на него и перевалиться на другую сторону. Упал, немного ушибся, но быстро вскочил, осмотрелся. Как будто спокойно... Рядом были развалины разрушенного дома. Туда и побежал Николай. За ним никто не гнался. Он кое-как поправил на себе рваную шинель и наугад пошел к окраине города. По дороге встретилась средних лет женщина. Она тоже спешила куда-то.

- Каким путем быстрей выйти из города и не напороться на немцев? спросил Алексеев.

- Милый, да немцы везде есть, - ответила женщина, - трудно будет пробраться. Тут вчера двоих поймали, сразу убили. Иди, милый, прямо. Но лучше дождался бы где-нибудь вечера...

Женщина вытерла кулаком слезы и пошла своей дорогой. Алексеев пошел своей. Неожиданно она обернулась и крикнула:

- Милый человек, подожди! - и быстро подбежала к нему. - Латка-то пленного на шинели пришита у тебя, давай я сорву ее.

- Ой, спасибо! - поблагодарил Николай. - Пожалуйста, сорвите, - я и забыл про нее...

Женщина молча сорвала с его шинели метку и, также ничего не говоря, отправилась дальше. Николай прошел задворками весь Грушевский поселок, вышел на окраину Минска. "Ну, пронесло", - подумал он. День был холодный, дул пронизывающий ветер. От волнения Николай дрожал, его бросало то в холод, то в жар. Но нужно было идти, гитлеровцы могли его обнаружить. Собрав последние силы, Алексеев двинулся в путь, стараясь отойти подальше от города.

Вдруг впереди показались три эсэсовца с автоматами.

Алексеев свернул на тропинку, ведущую влево от дороги. От страха подкашивались ноги.

- Э-э, камрад!* - закричал один немец и снял с плеча автомат, другой наставил на Николая винтовку.

_______________

* Э-э, товарищ! (нем.)

Николай остановился. Ему ничего не оставалось делать, как только идти к ним. Тот, что был с винтовкой, заговорил на ломаном русском языке:

- Зачем здэс ходыт? Бежат с плену?

- Нет, пан, я ходил вон в ту деревню просить хлеба. Меня отпустил офицер. Иду обратно.

- А где твоя хлеб? Показайт!

- Я съел. Нету хлеба, дали очень мало.

Гитлеровец со всего размаха ударил Николая в грудь прикладом винтовки. Алексеев потерял сознание, упал, но быстро очнулся.

- Подымайтс, большовик!

Вместе с товарищами

Немцы бросили Алексеева в кузов машины и доставили в Минск в комендатуру. Но там его держать не стали, а отвезли в лагерь пленных в Масюковщину. К несчастью, в проходной караульного помещения стоял часовой-гитлеровец, от которого Николай убежал из подвала картофелехранилища. Увидев Алексеева, он завопил:

- Швайн, швайн!*

_______________

* Свинья, свинья! (нем.)

Охранники схватили Николая, связали его, и комендант приказал дать ему тридцать палок. Алексеева насильно раздели, повалили животом на скамейку, привязали ноги и руки, и палач начал бить его резиновым шлангом.

Николай не кричал, а только, стиснув зубы, вздрагивал, пока не потерял сознание.

Очнулся Алексеев на второй день в бараке. Лежал он на полу.

Возле него сидели его друзья - Петр и Сергей. Потом к ним присоединились знакомые по Могилевскому лагерю Иван Гармаш и Иван Биндюк.

- Ну как, браток, чувствуешь себя? - спросил Иван Гармаш.

- Плохо, - с трудом ответил Николай.

Целую неделю Николай не мог подняться: все тело болело, горело огнем, нельзя было шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Друзья ухаживали за ним, кормили чем могли. А дни шли, сменялись длинными ночами сорок первого года...

Гитлеровцы начали распространять слухи в лагере, что солдаты фюрера заняли Москву, что сам Сталин находится в плену, что Красная Армия разгромлена. Но никто им не верил.

Через неделю Николай стал чувствовать себя немного лучше, хотя из ран еще сочилась кровь. Его не покидала одна-единственная мысль: бежать, бежать и только бежать...

Как-то Алексеев сказал об этом Ивану Гармашу.

- Ты должен окрепнуть. Понял? - ответил Гармаш. - А побег мы готовим. Когда будет пора, мы тебе шепнем.

Прошло шесть дней. С вечера начал моросить дождик, поднялся ветер. Ночь выдалась темной. Около полуночи Николай вздремнул. Вдруг кто-то толкнул его в бок. Алексеев проснулся, над ним склонился Иван Гармаш:

- Ну, Коля, пора! Выходим...

Гармаш осторожно двинулся к выходу из барака, Алексеев - за ним. Когда они вышли, Николай заметил, что за бараком уже стояла группа людей.

- За мной! - шепотом сказал Гармаш.

Пригнувшись, осторожно перебегая с места на место, минули еще один барак и очутились у неглубокого рва, заросшего бурьяном. Залегли. Неожиданно скользнул луч прожектора. По спине Николая пробежал холодок: хоть бы не заметили! Наступил последний решающий момент: жизнь или смерть. Гармаш с финкой, Биндюк, Васильев и Артеменков с камнями в руках, поползли к грибку, где стояли гитлеровские патрули, остальные оставались лежать в бурьяне.

Наступили тяжелые минуты. Все будто вросли в землю. Невдалеке раздался приглушенный стон. Алексеев услышал это, по-пластунски пополз на помощь товарищам. Пять метров... десять и вдруг сталкивается в бурьяне с Гармашом.

- Николай, это ты?

- Я, я, Ваня...

- Бери, тащи этого фрица в овраг, а я - мигом за другим...

Гитлеровские патрули были сняты без шума. Группа бросилась к проволочному заграждению. Там Гармашом был заранее сделан проход. Дождь усилился, с грохотом гудел в проводах ветер, ночь - хоть глаз выколи.

Когда группа была уже в двухстах метрах от лагеря, в небо взвилась осветительная ракета, за ней вторая, третья... Завыли сирены, фашисты подняли тревогу. Застрочили пулеметы с охранных вышек.

- Уходите подальше, ребята! - почти закричал от досады Гармаш.

Николай пополз изо всех сил. Захватывало дыхание, сердце билось так, что казалось, вот-вот выскочит. А тут еще раненая рука... На мгновение притаился, осмотрелся - никого. Он поднялся и, пригибаясь сколько мог, побежал дальше, дальше от лагеря...

В полукилометре остановился, залег, чтобы перевести дыхание, и увидел почти рядом с собой Ивана Биндюка. Он тоже тяжело дышал и не мог проговорить ни слова. Николай так обрадовался товарищу, что почувствовал новый прилив сил.