Город - Константинов Владимир. Страница 82
Орлов посмотрел на часы. Половина второго ночи. Толя и Коля вот-вот должны привести Кулинашенского. Григорий написал тому записку, что должен сделать ему лично важное государственное сообщение, от которого зависит жизнь всего города. Прибежит как миленький. Ведь в перспективе это орден на грудь, премия в карман и, чем черт не шутит, может быть и кресло премьер-министра. Какой же чиновник не мечтает стать премьером и добровольно от всего этого откажется, верно? В принципе, Орлов написал ему правду, все так и есть на самом деле - главного полицейского города ожидает здесь чистая правда и ничего, кроме правды. Но она обернется для Кулинашенского и всей команды Пантокрина откровениями Иоана Богослова. Наверняка.
- Ой, Тимка! - услышал Григорий удивленный и радостный голос Березина. - Ты откуда?!
- Из леса вестимо, - ответил кот. - Здравствуйте, Роман Маркович! А где Гриша?
- Здравствуй, Тимка! Так вон же он сидит, - Березин показал рукой Орлова.
Тимка подошел к Григорию, заорал благим матом:
- Гришуня! Сколько лет, сколько зим! - Запрыгнул к нему на колени и полез обниматься. От него пахнуло дорогим коньяком.
- Привет, Тимка! Ты, я смотрю, уже успел где-то отметится?! Горбатого могила исправит. Это точно.
- Так ведь чуть-чуть, Гриша, самую малость. Ну и нюх у тебя?! Ну сам посуди, как было не отметить удачу?!
- Значит, все получилось?!
- Все хоккей, как говорят французы! - Кот коротко и часто замяукал. Пантокрин спит и видит розовые сны, а интересующие тебя ключи у Тани.
- Как она?! Где она?! Что с ней?!
- Столько вопросов и все сразу. Отвечаю по мере их поступления. Она в полном порядке. Ждет у выхода из этого сколь почтенного, столь и почетного заведения своего жениха, чтобы сочетаться с ним законным браком. С ней ничего сверхестественного не произошло, если не считать, что с некоторых пор помешана на одном очень несерьезном типе Григории Орлове. Но это помешательство только ей на пользу. Еще более цветет и пахнет.
- Ну ты и трепач! - удивился Орлов Тимкиному монологу.
- Есть малость, - согласился тот.
В это время дверь с шумом открылась и в барак буквально влетел Кулинашенский. За спиной у него стояли улыбающиеся Толя и Коля и двое куклявых, Григорию незнакомых, но, вероятно, их друзей. Увидев свет и бодрствующих пациентов начальник полиции закричал по привычке:
- Это что такое?! Это почему свет?!
Но тут же вспомнил, чем закончилось его предыдущее посещение барака, тут же осекся, опасливо огляделся и сказал уже совсем миролюбиво:
- Отдыхайте, отдыхайте, господа психи. - Покрутил головой и, увидев Орлова, подошел, протянул для приветствия руку. - Здравствуйте, Григорий Алпександович!
Он улыбался так, будто только-что выиграл главный приз в своей жизни. "Блажен кто верует! Тепло ему на свете". Воистину так. Но ничего, сейчас ему будет не до улыбок. Это Орлов мог с большой долей вероятности гарантировать Кулинашескому. Честно.
- Здравствуйте, господин министр! - Григорий от души пожал его пухлую руку. Главный полицейский поморщился от боли, но продолжал улыбаться. В мечтах он уже видел на груди главный орден города на красивой красно-черной шелковой ленте.
- Я получил вашу записку.
- Какую ещё записку?! - "удивился" Орлов.
Улыбка моментом приказала долго жить. Лицо главного полицейского стало озадаченным, заметно посерело.
- То-есть как это - какую? Вы мне писали?
- Я?! Вам?! - Глаза Григория выражали столь неподдельное удивление, что у Кулинашенского стал дергаться в нервном тике правый глаз.
- Ну да? Вы - мне?! - прорычал начальник полиции, все более свирепея.
- Видите ли, господин Куливашенский...
- Кулинашенский, - поправил он меня.
- Я и говорю - Куливашенский.
- Какого черта! - рявкнул он.
Лицо побагровело, щеки тряслись от негодования, а глаза так вообще были черт знает что такое, сплошное безобразие, а не глаза. У палача глаза и то, наверное, предпочтительней. На такой ответственной службе, а никакой тебе выдержки.
- А почему вы на меня кричите, господин Кулинашевашенский? - предложил Орлов ему компромисс.
Но и это тому не понравилось. Начальник полиции решил показать свою бескомпромиссность.
- Вы что, издеваетесь?! - прорычал он. Голос уже дрожал и вибрировал, в нем явственно звучали истерические нотки. - Фамилия моя Кулинашенский! Прошу запомнить. Это во-первых. А во-вторых, вы мне писали или не писали?!
Орлов легкомысленно и игриво рассмеялся.
- Ах, Василий Петрович, скажу откровенно - я в весьма затруднительном положении и не знаю, как поступить. Вы такой настойчивый! Мы ведь с вами и виделись-то пару раз. Нет, вы мне конечно симпатичны и все такое прочее. Но я не могу вот так сразу. Нужно привыкнуть к друг другу, верно? - И приблизившись к нему вплотную, Григорий горячо зашептал ему на ухо: - Ах, проказник! Вы дерзкий! Я в восторге от вас! Вы меня умиляете! Может, куда уединимся?
Начальник полиции был готов. Руки-ноги его заходили ходуном, он обессилено опустился на нары и заплакал.
- Я не понимаю, что происходит, - хныкал он. - А ещё говорили, что здесь сидят нормальные люди?! Какие же они нормальные, когда такие ненормальные!
Он стал лихорадочно шарить по карманам, наконец выудил из одного записку, протянул Орлову.
- Это ваша?
Тот взял записку, стал внимательно её рассматривать, даже посмотрел на просвет.
- Ах, эта? Чего же вы сразу не сказали? А то все намеками, намекаким. Трудный вы человек, Василий Петрович.
- Так это ваша записка?! - взмолился Кулинашенский.
- А что вы так нервничаете, господин министр?! Если так вот по каждому пустяку, то никаких ведь нервов не хватит, верно?
- Умоляю! Скажите! Ваша?! - Взгляд теперь у него был затравленный, обреченный, как у приговоренного к казни.
- Ну, моя. А я что, отказываюсь что ли? У меня и мыслях ничего такого. Зря вы, Василий Петрович, как говорят в вашем департаменте - шьете мне криминал. Зря.
- Слава Богу! - выдохнул вконец обессиливший начальник полиции. - Так что же вы хотели сообщить?
- А вы хорошо сидите, Василий Петрович? Я в том смыле, удобно, прочно?
- Ка... Ка-ка-кажется, - жутко зяикаясь, промямлил начальник полиции. Он не был готов к новому испытанию. Вид у него был жалким, вгляд умоляющим.