Разработка - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 38

Повисла долгая пауза. У Штукина мелькнула маленькая мысль – а может быть, он вчера допился до белой горячки, и весь этот разговор ему просто пригрезился. Валера кашлянул, чтобы прочистить пересохшее горло:

– К-ха, к-ха, простите… Мне – осуществить внедрение?!!

– Тебе. Меня уже не берут в космонавты, – спокойно ответил полковник.

– А то, что я уже удостоверение напредъявлял везде, где можно?

– Так уволим тебя к чертовой матери!

Штукин с идиотским видом кивнул, но спросил:

– Это как?

– Ну, не найти за что уволить, что ли? Прошлую твою жизнь можно так развернуть, что тебя и в тюрьму не примут. При этом, как ты понимаешь, будут существовать совершенно секретные документы, повествующие о другой картине. Это все дело техники, не это главное. Ты сам способен пойти на такое? Вернее, тебе интересно? Вот это, брат, главное! Мне нужно, чтобы человеку было интересно, и чтобы он был уверен, что поступает правильно.

– А… а вопрос компетентности?

Ильюхин встал из-за стола, прошелся по кабинету и цыкнул зубом насмешливо:

– Хороший вопрос, как сейчас принято говорить по телевизору. Так ведь я тебя не программистом к Биллу Гейтсу сватаю. Я тебе предлагаю пожить опером, но под легендой.

Штукин аж взопрел малость:

– Можно я покурю, товарищ полковник?

– Кури, кури…

После пары затяжек Валерке чуть полегчало:

– И что… лучше меня нету?

– Есть! – крутанулся на каблуках полковник. – Наверняка есть! Ты знаешь, я уверен, что где-нибудь в Богульме живет писатель, которому позавидовал бы Чехов. Только я о нем ничего не знаю. И не узнаю, скорее всего.

В этот момент в голове Штукина словно что-то щелкнуло и вспыхнуло, будто шаровая молния туда залетела. До него вдруг дошло, что эта ситуация очень схожа с историей про те тысячи долларов, мимо которых он пару дней назад пролетел со свистом. Судьба снова дает ему шанс изменить жизнь! Если сейчас остаться удивленным наблюдателем, то и эта золотая рыбка может уплыть! И тогда эта окопная жизнь уважаемого опера принесет ему только уважаемую чесотку… А тут… Тут было абсолютно непонятно что, но что-то новое, с какой-то новой перспективой, с новым горизонтом. Валерка откашлялся:

– Мне интересно. Я рад, – он чуть было не ляпнул про «оказанное высокое доверие, но осекся, – …что мне предложили… А у меня есть какое-то время на раздумье или ответ надо дать прямо сейчас?

Полковник подошел к оперу и участливо положил руку на плечо:

– Ну почему же «прямо сейчас»? Я ведь не на неделю тебе предлагаю измениться внешне. Но и не на всю жизнь. Тут процесс долгий будет – даже на этапе предварительных согласований. Потом начнется проработка легенды, проработка оперативного сопровождения… Разных процедур на полгода минимум… У нас с тобой сейчас – самый предварительный разговор. Ты подумай, взвесь все спокойно…

Ильюхину внезапно пришла в голову одна идея:

– А кстати! Попей-ка ты чайку с Павлом Игнатьевичем Костиным. Вот он – настоящая легенда. Он уже лет шесть или семь на пенсии, ветеран, председатель всяких там советов. А в начале 70-х он на самом деле долгосрочно внедрялся в самую настоящую банду. Была реализация – многим дали вышку за убийства. Правда, тогда по 77-й дела не возбуждали, так как в ЦК решили, что бандитизм изжит… Ты запиши его телефон, а я его предупрежу! Человек он свой, проверенный-перепроверенный, с ним, как на исповеди, можно. Я ему сам рассказываю то, что пенсионерам знать запрещено… Так, давай-ка я тебе лучше сам его телефон напишу и свой – мобильный. Как взвесишь все – так сразу мне и позвонишь. Договорились?

– Договорились, – пробормотал непослушными сухими губами Штукин. Он взял из рук полковника бумажку с начертанными телефонными номерами и, забыв уставное «разрешите идти», вышел в коридор. Там он постоял немного и еще раз заглянул в бумажку, словно сомневался в реальности всего произошедшего…

…Вернувшись к себе в отдел, Валера практически забыл, что обещал сразу по прибытии зайти к Ткачевскому и вспомнил об этом, только столкнувшись с ним в коридоре.

– Ну? – нетерпеливо спросил Ткачевский. Штукин в ответ лишь пожал плечами:

– Да, товарищ подполковник, странно как-то… За жизнь говорили – все больше на общие темы.

– И все? – не поверил Ткачевский.

Валера сделал вид, что колеблется, но потом все же решается рассказать любимому начальнику абсолютно все:

– Ну… Еще про Крылова спрашивал…

– Петра Андреевича?

– Ага. Как, мол, к нему опера относятся, и не хотел бы я пойти поработать к нему «под крылышко».

– К Крылову.

– Ага.

– Ну, а ты чего?

– А я сказал, что не хочу, что мне и в 16-м неплохо.

– Ага, – глубокомысленно сказал Ткачевский и, будучи умудренным в служебных интригах, пошел обдумывать эту информацию к себе в кабинет.

А Штукин в этот же день созвонился с Павлом Игнатьевичем Костиным и договорился с ним о встрече вечером.

…Квартира Костина находилась в самом центре, на улице Восстания, отправляясь к нему в гости после работы, Валера еще подумал, что не в Металлострое же должен жить такой заслуженный человек. Подъезд он нашел мгновенно, квартира располагалась на втором этаже. Когда Штукин подошел к двери, то сначала решил, что ошибся, увидев ряд коммунальных звонков с пофамильным списком. Табличка с фамилией Костина была третьей сверху. Валера нажал на кнопку звонка. Дверь открыл худой мужичок в спортивном костюме – именно мужичок. Но с лицом не пропитым, а живым и сметливым.

– Проходи, раздевайся! – пропустил он в прихожую Штукина. – Во-он моя комната, дверь открыта. Проходи, я мигом.

Штукин осторожно пошел к комнате, а Павел Игнатьевич бегом вернулся к общему телефону и договорил:

– Слышь, на таком кафеле хорошо шеи ломать! Ты клади, какой я тебе сказал!

Валерка зашел в просторную комнату и остановился у окна. Почти сразу же за ним вошел хозяин, поднял со стола холщовое полотенце – под ним оказались вафельный торт, чашки и чайник. Они сели за стол и начали чаевничать. Костин оказался мужичком с юмором:

– Ко мне недавно оперскую молодежь направили. Неплохие ребята, но… как невесты в четырнадцать лет. Глаза, как у удивленных лемуров. Все спрашивали, как я живу. Ну я им в шутку – все, мол, ништяк, вот только с «маслятами» проблема. Так один мне через неделю банку маринованных маслят подогнал, сказал, что мама консервировала.

Штукин вежливо улыбнулся, хотя ему показалось, что эту байку он уже где-то слышал. Павел Игнатьевич похохмил еще, а потом спросил серьезно:

– Сам-то не ссышь?

– Нет.

– А зачем тебе это надо?

– Значит, надо.

– Зачем, паря?

Штукин увидел, какие у Костина усталые глаза, и ответил тоже чуть устало:

– Интересно.

– Э-эх… Что тебе посоветовать-то… Сейчас времена другие… Посоветую я тебе, как не надо делать: не думай постоянно, что ты красный диверсант. Все время ты будешь просто жить – мыть тарелки, ходить в туалет… Так что – если ты восторженный доброволец, то лучше сразу отгребай в сторону. Восторженные студенты – они только до эшелона радуются, пока им истеричные барышни с балкона машут…

Костин внимательно вгляделся Валерке в лицо и продолжил:

– Короче, дело к ночи… Если все же решишься – поначалу просто вживайся и не думай, как тебе на связь с Центром выходить. Это – вопрос технический. Разберись, кто есть кто в их коллективе, не старайся выслуживаться – это заметят. Почувствуй их правила и старайся жить по ним. У них ведь тоже – два пишем, три в уме. И вход там на рубль дешевле, чем выход. Разберись в их отношениях – там наверняка интриги. А по поводу моей подначки насчет «эшелона»… Ты спокойно это предложение принял?

– По крайней мере, истерики не было.

– Это хорошо. Значит, и там не истерикуй. Станешь там своим, а как своим станешь – они тебя смогут заподозрить в чем угодно – в крысятничестве, но не во внедрении…