Тайна Муромской чащи (Волшебные каникулы - 1) - Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович. Страница 13
Когда старички собрались заканчивать работу и начали уже укладывать на место лейку, лопаты, грабли и другие инструменты, из чащи вдруг вылетела огромная сова и уселась на ветку дерева поближе к Ясю и Осю.
- Приветствую вас, уважаемые! - солидно и чуть нараспев произнесла она. - Я уполномочена... - Тут сова разглядела наконец Митю и, прервав свое сообщение, удивленно спросила: - А это что за подозрительная личность?
- И никакая я не личность! - обиделся Митя. - Я - обыкновенный человек... Это вы тут подобрались... необыкновенные!
- Мальчик груб - это плохо, - сказала сова учительским тоном, - но мальчик с характером - это хорошо. Из него что-нибудь получится, если получится.
Сова вытянула вперед указательный коготь и закончила свое нравоучение по-латыни:
- Табула раса!.. Терра инкогнита!.. 1
[1 - "Табула Раса!.. Терра инкогнита!.." - "Чистая доска!.. Земля неизвестная!..." (лат.)]
Она хотела еще что-то сказать, но пошатнулась и, чтобы не свалиться с дерева, вцепилась покрепче обеими лапками в ветку.
- Вы что-то хотели нам сообщить, уважаемая Сова? - спросил быстро Ясь. Он знал, что если Сову не остановить, то словесный фонтан ученых и мудреных слов будет бить из нее бесперебойно.
- Да, - сказала Сова, чуточку обидевшись, - я хотела сказать, что уполномочена сообщить вам, - тут она сделала поклон головой Ясю и Осю, - что вы приглашаетесь на Лесной Совет.
- Когда? - спросил Ось.
- На заре. - Сова усмехнулась: - Старый леший Калина сказал: "Утро вечера мудренее!"
- По-моему, он прав. - Ясь не понял, чем недовольна Сова. - Утром, когда выспишься, голова всегда лучше думает.
- Позвольте мне иметь свое мнение на этот счет! - сказала Сова и, презрительно фыркнув, взмахнула крыльями и полетела прочь.
- Идемте ужинать, - позвал Ось брата и Митю. Он посмотрел на мальчика и сказал вдруг непривычно тепло и ласково: - Ты заработал сегодня кусок хлеба своими руками, дитя! Запомни этот день надолго!
- Кажется, я запомню... - ответил Митя и проглотил слюну. Он готов был сейчас съесть не меньше двух десятков котлет, но и от куска хлеба отказываться ему не хотелось.
Глава двадцатая
Если бы Шустрик не кричал так громко, когда будил Калину Калиныча!.. Может быть, тогда его страшную весть и не подслушали бы чужие уши и не случилось бы то, что случилось...
Впрочем, уши были не чужие, а свои. Родные. Сестренкины. Когда Шустрик и Калина Калиныч увидели в зарослях орешника мелькнувшие золотистые лапоточки, они сразу догадались о том, кто их подслушал.
- Вот я тебе! - посулил вслед шпиону Калина Калиныч.
- Только приди домой! - крикнул Шустрик вслед ломившей сквозь кусты сестренке.
Через мгновение легкий ветерок донес им ответ: - "Все обещаетесь да обещаетесь..." После чего наступила привычная тишина.
- Повезло на внучку, нечего сказать! - пробормотал старый лешак и взял Шустрика за руку. - Пошли к гостям незваным, не будем зря время терять!
- Идем, дедушка. - Шустрик вдруг улыбнулся: - А ведь и вправду нам с ней повезло! И весело всем, и не соскучишься!
Калина Калиныч хмыкнул и промолчал. Но в душе согласился с внуком. Шустрик был прав: им действительно повезло на девчонку. А ведь сначала везло только на мальчишек!..
Каждой весной над Муромской Чащей пролетали аисты.
Каждой весной они приносили Шустрику по братику.
- Хочу сестренку! - кричал Шустрик вслед улетавшим аистам.
- Хочу сестренку! - кричал Шустрик своим папе и маме, купающим в утренних росах свалившегося им на головы нового младенца.
- Мы тоже хотим девочку, - терпеливо отвечали ему родители каждый раз, - но что же делать: аистам не прикажешь!
А дедушка Калина, узнав о появлении еще одного внука, добродушно крякал и говорил:
- Нашего полку прибыло! Только этого лешего нам и не хватало!
И старый лешак был прав: скоро все в лесу привязывались к новорожденному так, что от добровольных нянек папа и мама Шустрика никак не могли отвязаться: так всем хотелось понянчить юного лешачонка.
И все-таки однажды случилось чудо: однажды Шустрик проснулся и увидел в колыбельке, приготовленной для очередного братика, какое-то смешное и непонятное существо, одетое вместо рубашки и штанишек в бирюзовое платьице и беленький чепчик. Это существо удивленно разглядывало одним глазом Шустрика, а другим весь остальной мир.
- Эх ты!.. Вот это да!.. Ну и умора!.. - сказал восхищенно Шустрик и протянул палец, чтобы потрогать живую куколку в бирюзовом платьице и получше убедиться в том, что это не сон.
"Цап!" - цапнула Шустрика за палец бирюзовая куколка.
- Вот умора! - повторил, отдергивая руку, Шустрик. - Зубов нет, а кусается!
Папа и мама, которые были рядом и слышали, как их дочку Шустрик дважды назвал уморой, переглянулись и дружно согласились:
- Ну что ж, пусть будет "Уморой". Тоже красивое имя, да и встречается не так уж часто.
Хотя Умору назвали Уморой, но все ее звали просто и ласково Уморушкой. Она так и осталась единственной девочкой в семье, и все близкие не чаяли в ней души.
Аисты, когда сообразили, какое сокровище они потеряли, стали облетать их семейство стороной и новых братиков и сестричек уже не приносили Шустрику. Да и этих, если признаться честно, хватало с лихвой: семеро орлов-лешаков сидело за обедом по лавкам, куда же больше?
Все братья Уморушки уже учились у дедушки Калины лесным лешачьим премудростям, одну ее старый Калиныч жалел и давал ей вволюшку порезвиться.
- Пусть до шести лет играет, - говорил он, гладя любимицу по головке, а с шести - милости прошу в нашу школу!
Конечно, и к пяти годам Уморушка уже кое-что знала: и что такое лихо, и почем оно фунт, и где раки зимуют, и как крапива жжется, и зачем зайцу длинные ноги, и еще многое-многое другое. Она даже знала, почему нельзя все время спрашивать: "Почему?", но постоянно об этом забывала и спрашивала. Но вот из "волшебства" Уморушка почти ничего не знала и не умела. Когда она пыталась упросить дедушку Калиныча научить ее чему-нибудь "такому-эдакому", он строго выговаривал ей:
- Детям до шести лет колдовать строго воспрещается!
- А очаровывать? - спрашивала Уморушка.