Удавка для опера - Колычев Владимир Григорьевич. Страница 42
Неведомый противник настроен серьезно. Уже сколько крови пролилось. Пока только чужой. Но у высокопоставленных бизнесменов сил в избытке, они продолжат атаку на отдел. И будут бить, пока не добьются своего.
До самого вечера Степан обзванивал всех, кто хоть как-то мог ему помочь. Пытался «пробить» Шпакова. Но его взорвали в машине. Свои. Чтобы никто не смог выйти на него.
Но не все потеряно. Каким-то образом Шпаков замыкался на своего «зашифрованного» шефа. И эту связь при большом старании можно прощупать. Только времени уйдет много и сил...
А пока о своем противнике он не знает ровным счетом ничего. Не знает, куда бить. Зато человек из правительства в курсе всех его дел. И готов сожрать его, как только представится мало-мальски удобный случай.
Вечер. Степан набрал номер ресторана. Ему ответили. Он заказал ужин с доставкой в отдел. Заказ приняли.
– А не боишься? – спросил Федот. – А вдруг ужин отравят?
Комов прав – опасность грозит им со всех сторон.
А ужина они не дождались.
К отделу подъехал целый взвод спецназовцев. С ними какой-то милицейский генерал, хмурого вида мужчина в штатском. Еще несколько человек рангом пониже.
Генерал и хмурый мужчина без стука вошли в кабинет к Степану.
– Майор Круча? – сухо спросил мужчина.
– Да...
Из уважения к генералу Степан поднялся с места. И его опера тоже.
– Генеральная прокуратура. Старший следователь по особо важным делам Собакин... Товарищ майор, прошу сдать оружие и удостоверение.
– С какой это стати? – напрягся Степан.
– Вы арестованы по обвинению в убийстве и злоупотреблении служебным положением.
– Это какое-то недоразумение...
– Капитан Комов. Капитан Савельев. Старший лейтенант Кулик, – генерал по памяти перечислил всех оперов. – Вы арестованы тоже.
Он продолжал говорить, но Степан его не слышал. В голове прокручивались тяжелые мысли.
Через прокуратуру до них добрались. Невидимый противник включил все связи. Вместо киллерской пули – арест, изолятор. Не мытьем, так катаньем.
И ведь есть к чему придраться. Незаконное проникновение в жилище Чепикова. Затем убийство людей Зеленцова. Следствие что дышло, куда повернешь, туда и поедет. А там и самого Чепикова можно навесить на Степана и его оперов. И попробуй докажи, что ты не верблюд...
Степан не стал сопротивляться. В этом не было никакого смысла. Здание отдела наводнено вооруженными спецназовцами – не прорвешься сквозь этот заслон. Выхода он не видел, поэтому молча протянул руки, на них тут же защелкнулись наручники. Примерили стальные браслеты и его опера.
Под сочувствующие взгляды сотрудников отдела их четверых вывели во двор здания. Там уже ждала машина. А потом была дорога в казенный дом.
Их привезли в Бутырку. Прямым ходом в следственный изолятор.
– Лихо работают, гады, – угрюмо проговорил Кулик, первым спрыгивая на землю.
Дальше процедура оформления, досмотра. Всех распределили по разным камерам.
– Эй, куда ты меня ведешь? – спросил конвоира Степан.
Тот только вздохнул.
– Извини, брат, – видимо, он уже знал, кто такой майор Круча и с чем его едят. – Распоряжение начальства...
– Чье конкретно?
Конвоир снова тяжело вздохнул. Но промолчал.
Степан думал, что его поместят в камеру к ментам. Только ошибся. Он опять, в который уже раз, почувствовал над собой тяжелую длань могущественного противника.
Его вели к уголовникам. С подачи человека из правительства. И Степан знал, зачем это нужно. Скорее всего, от него хотят избавиться навсегда. Натравят на него каких-нибудь отморозков. А завтра будет готово медицинское заключение. Смерть в результате удушения. Суицид. Или черепная травма, несовместимая с жизнью. Случайно со шконки упал.
Опасался за свою жизнь он не напрасно. Не очень хорошая камера, куда его привели.
Восемь деревянных шконок в два яруса, восемь посадочных мест. Но в камере парятся все десять. Свободных мест нет.
Степан остановился в дверях, исподлобья обвел взглядом товарищей по несчастью. Блатные, бандиты из новых, «мужики». И паренек молоденький возле параши ютится, на своих двоих стоит. Неужто уже «петушком» сделали? Если так, то козлы здесь все вонючие.
– Ну чего встал, муфлон? – рявкнул на него мордоворот с нижней шконки.
С той, которая поближе к окну. Место козырное. Степан нехорошо улыбнулся. Взгляд его налился ртутью. И сам он собрался в сгусток убойной энергии.
– Растворись!
– Я тебе не сахар, – Степан сказал тихо.
Но каждое его слово отдалось громом.
– Ты у меня сейчас сиропом станешь!..
– Не угадал ты, брат!
Степан подошел к мордовороту, навис над ним всей тяжестью своего тела. И надавил на него чугунным взглядом.
– Эй, ты чо? – занервничал мордоворот.
И предпринял попытку подняться. Но Степан крепко ухватил его за шею и вжал его головой в подушку.
– Я, наверное, ослышался. И никого ты муфлоном не называл? Так? – спросил Степан.
– Не называл, – прохрипел мордоворот.
И с силой ударил его коленкой в спину. А метил в голову. Только не достал.
– Ах ты, мразь! – Степан двинул его кулаком в грудь.
Этим ударом он мог остановить сердце. Но не стал этого делать. Всего лишь вырубил грубияна.
Они были примерно одной комплекции. Только Степан гораздо сильней. И он наглядно продемонстрировал это. Одной рукой схватил мордоворота за ворот рубахи, второй за штанину и оторвал от шконки. С легкостью, будто это был мешок с соломой, пронес его через всю камеру к «дальняку». И уложил его рядом с перегородкой, которая загораживала парашу.
Никто не вступился за мордоворота. Сокамерники по достоинству оценили силу Степана. Но это вовсе не значило, что с этого момента он может чувствовать себя спокойно.
– Ты кто такой? – спросил мужчина лет сорока.
На груди у него синел собор о трех куполах. Вор. В авторитете. Три ходки. Коренной обитатель крыток, пересыльных зон и лагерей. – Я – мент! – c гордостью заявил Степан. Будто «вором в законе» назвался.
– Мент? – скривился «коренной». – Ты что, не понимаешь, куда попал?
– Понимаю.
– А ты хоть понимаешь, что ты завтра можешь не проснуться?
– А это мы еще посмотрим...
– Ну-ну...
Вор хотел что-то сказать, да передумал. Просто вяло махнул рукой. Мол, время покажет.
Ничего он не сказал, когда Степан занял освободившееся место у окна. Только зло покосился на него. И переглянулся с корешами из своей «семьи». Мол, проучить нужно мента. Но не сейчас...
В тюрьме люди живут стаями, собираются в группы по интересам – так бы сказал лектор из ГУВД. И в принципе был бы прав. Подследственные и уже осужденные на крытке живут «семьями», кучкуются по принадлежности к той или иной прослойке криминального пирога. Блатные снюхиваются с блатными, бандиты из новых ищут себе подобных, иногда примыкают к «коренным», «мужики» сбиваются с равными себе по положению. Наехали на одного, отпор дает вся «семья». Так в неволе выжить легче.
Менты тоже собираются в «семьи». Но это в специальных ментовских «хатах». А здесь, в обычной камере, Степан обречен на полное одиночество. А одиночество в его положении – это смерть.
Но так думали другие, те, кто нет-нет да кидал на него косые взгляды. Он же думал иначе. Он не просто мент, он Волчара. Уголовники боялись его на воле, будут бояться и здесь, в тюремной камере. Он установит здесь свои законы. Это нереально. Нереально для других. Но не для него...
Лязгнула железная дверь. Появился надзиратель.
– Круча, на выход! – крикнул он.
В помещении для допросов Степан увидел милицейского полковника. Каретников Павел Ильич. Один из его покровителей. Настроение поднялось.
Только почему он пожаловал сюда собственной персоной? Он мог просто задействовать все свои связи, уладить недоразумение. И тогда Степана попросту освободили бы из-под стражи...
– Извини, Степаныч, – с ходу начал Каретников.
И посмотрел на часы. Будто куда-то спешил.