Мареновая роза - Кинг Стивен. Страница 57

— Вы сегодня не в голосе, — заметил он. — Бывает, волосы не ложатся в прическу, случается, голос не звучит. Последнее хуже. Такое в нашей камере аудио-пыток мы наблюдаем часто. Правда, Ро?

— Да уж нередко, — откликнулась Рода, однако в то же время ее глаза внимательно изучали лицо Рози, и та хорошо представляла себе, что видит Рода. Прошлой ночью ей удалось поспать два, от силы три часа, и она пока что не обзавелась набором всемогущей косметики, способной скрыть плачевные результаты.

«Все равно я не умею ей пользоваться», — подумала она.

Когда она училась в старшей школе, у нее было достаточно косметики (по иронии судьбы, она тогда меньше всего в ней нуждалась), но с тех пор, как вышла замуж за Нормана, Рози обходилась минимумом: чуточку пудры и две-три губные помады наиболее природных оттенков. «Если бы я хотел каждый день видеть перед собой рожу проститутки, — сказал ей однажды Норман, — я нашел бы себе жену на панели».

Она подумала, что Рода, наверное, внимательнее всего вглядывается в ее глаза: вспухшие веки, воспаленные, в красных прожилках белки, темные набрякшие мешки под глазами. Прошлым вечером, выключив свет, она в отчаянии проревела не меньше часа, но так и не доплакалась до сна — который в тот момент стал бы настоящим благословением. В конце концов запас слез истощился, и она попросту лежала в темноте, гоня от себя мысли и все же думая, думая, думая. Когда наступила и медленно укатила в прошлое полночь, ее вдруг посетила совершенно ужасная мысль: она решила, что допустила фатальный промах, позвонив Биллу, совершила ошибку, отказавшись от его утешений, — а также, возможно, защиты, — когда больше всего в них нуждалась.

«Защиты? Да не смешите меня! Я знаю, голубушка, он тебе нравится, и в этом ничего плохого нет, но давай говорить откровенно: Норман проглотит его, не поперхнувшись».

Правда, у нее нет возможности проверить, действительно ли Норман в городе — именно это снова и снова повторяла в телефонном разговоре Анна. Питер Слоуик стал жертвой жестокого убийства, однако он помогал не только ей, но и многим другим, и далеко не все его дела можно считать безобидными. Вполне вероятно, что он наступил на любимую мозоль совсем другому человеку… который и убил его. Однако Рози знала.

Ее сердце знало. Это Норман. И все же проходил час за часом, а голос сомнения продолжал нашептывать ей на ухо. Откуда ее сердце знает, что Норман убил Питера Слоуика? Или за уверенностью прячется та часть ее сознания, которую можно назвать совсем не Практичность и Благоразумие, а Страх и Беспомощность? Может, она ухватилась за звонок Анны как за повод придушить зарождающуюся дружбу с Биллом, пока та не окрепла и не переросла в нечто иное?

Этого она не знала, зато прекрасно осознавала: каждый раз при мысли о том, что больше никогда его не увидит, сердце ее сжималось в маленький несчастный комочек… и страх охватывал ее, словно она лишилась какой-то жизненно важной своей части. Невероятно, чтобы за такое короткое время один человек вдруг стал настолько необходим другому, что не смог бы существовать без него; но проходил час за часом, и подобная мысль уже не казалась ей такой невероятной.

Когда же она уснула перед самым рассветом, ей приснилось, что она снова едет с ним на мотоцикле; на ней маренового цвета хитон, она сжимает Билла обнаженными коленями. Когда будильник разбудил ее— слишком рано после того, как она провалилась в сон, — Рози тяжело дышала, все ее разгоряченное тело дрожало, как в лихорадке.

— Рози, с вами все в порядке? — нахмурилась Рода.

— Да, просто… — Она бросила косой взгляд на Куртиса, затем опять посмотрела на Роду. Пожав плечами, она приподняла уголки губ в жалкой улыбке. — Просто для меня сейчас не самое лучшее время месяца, понимаете…

— Угу, — закивала головой Рода с откровенным недоверием. — Ну что ж, тогда приглашаю вас в кафетерий. Утопим наши горести и печали в салаты и молочном коктейле с клубникой.

— Вот-вот, — поддакнул Курт. — Я угощаю.

В этот раз Рози улыбнулась чуть искреннее, но отрицательно покачала головой.

— Я пас. Мне больше хочется прогуляться, подставить лицо ветру. Чтобы он сдул с него немного пыли.

— Если вы не поедите, к трем часам потеряете сознание от истощения, — заметила Рода.

— Я съем салат. Обещаю. — Рози уже направлялась к старому скрипучему лифту. — Что-нибудь более существенное — и десяток идеальных в остальном отношении дублей испортит отрыжка.

— Сегодня это мало что изменит, — мрачно констатировала Рода. — Встречаемся в четверть первого, договорились?

— Да, — кивнула Рози, но когда она спускалась с четвертого этажа в трясущемся лифте, завершающая реплика Роды снова и снова повторялась в голове, как строка песни на старой заигранной пластинке. «Сегодня это мало что изменит». А что если и после перерыва она не сможет читать лучше? Что если от семидесяти трех дублей они перейдут к восьмидесяти, девяноста, сто-черт-знает-какому-количеству? Что если во время завтрашней встречи с мистером Леффертсом вместо того, чтобы предложить контракт, он сообщит ей о предстоящем увольнении? Что тогда?

Она почувствовала неожиданный прилив ненависти к Норману. Ненависть ударила по переносице между глаз, как тяжелый тупой предмет — круглая дверная ручка, например, или обух топора. Даже если не Норман убил Питера Слоуика, даже если Норман по-прежнему находится в своем часовом поясе, он все равно преследует ее, как Петерсон бедную перепуганную Альму Сент-Джордж. Он преследует ее в ее же сознании. Лифт, облегченно вздохнув, остановился, двери разъехались в стороны. Рози шагнула в вестибюль, и мужчина, стоявший рядом с указателем расположения кабинетов в здании, повернулся к ней — на его лице читались одновременно надежда и робость. Это выражение делало его еще моложе… почти подростком.

— Привет, Рози, — сказал Билл.

9

Ей немедленно захотелось убежать, скрыться, прежде чем он заметит, насколько сильно потрясло ее его неожиданное появление, но в этот миг взгляд Билла остановился на ней и поймал ее взгляд, после чего о бегстве не могло быть и речи. Как она могла забыть зеленый оттенок его глаз, похожий на солнечные лучи, запутавшиеся в мелководье? Вместо того, чтобы броситься к выходу из вестибюля, она, испуганная и счастливая, медленно подошла к нему. Но явственнее всего она ощущала огромное облегчение.

— Я же говорила, чтобы вы держались от меня подальше, — произнесла она с дрожью в голосе.

Он потянулся к ее руке. Она знала, что не должна позволять ему прикасаться к ней, но не могла предотвратить неизбежное… и повернула руку, пойманную в ловушку его ладони, так, чтобы удобнее было сжать его длинные пальцы.

— Я знаю, — просто ответил он. — Но, Рози, я не могу.

Слова Билла испугали ее, и она, отпустив его руку, неуверенно взглянула в его лицо. Ничего подобного не случалось с ней раньше, ничего, и она растерялась, не зная, как следует реагировать или вести себя.

Он развел руки в стороны, наверное желая жестом выразить свою беспомощность, но Рози словно ждала этого движения — больше ничего и не требовалось уставшему одинокому сердцу; оно рванулось к нему, не обращая внимания на слабые протесты рассудка. Рози почувствовала, что идет, будто во сне, в его распростертые объятия, и, когда руки Билла сомкнулись у нее за спиной, она прижалась лицом к его плечу и закрыла глаза. А когда эти руки погладили ее по волосам, которые, не заплетенные утром в косу, свободно рассыпались по плечам, она испытала нечто странное и чудесное: ей показалось, что она секунду назад проснулась. Словно она спала, не только в тот миг, когда вошла в круг, образованный его руками, и не утром до бесцеремонного звонка будильника, вырвавшего ее из сна, в котором они с Биллом катались на мотоцикле, а в течение многих бесконечных лет, как Белоснежка после заколдованного яблока. Но теперь она проснулась, остатки сна улетучились в мгновение ока, и она оглядывается вокруг, воспринимая мир только что открывшимися глазами.