Мюнхгаузен, История в арабесках - Иммерман Карл Лебрехт. Страница 59

- К черту, сударь! Этого мне еще не хватало! - воскликнул с раздражением г-н фон Мюнхгаузен. - Как вы смеете будить людей по ночам? То, что вы имеете мне сказать, вы можете сказать снизу.

- Конечно, - спокойно согласилась фигура с шестом. - Но наша беседа во всяком случае должна состояться, чтобы я сегодня же мог принять решение. Краткость, ядреная спартанская краткость да послужит мне образцом, так как здесь довольно сильно дует из-за угла. Г-н фон Мюнхгаузен, существо, которое достойно имени человека, обладает мыслями. Мысли обладают содержанием, а содержание может быть правдивым или лживым. Оно лживо, если оно противоречит действительности, и правдиво, если ей соответствует. Что такое правда, действительно трудно сказать, но пока не раскрыта эта великая тайна, мы должны довольствоваться тем, что другие люди думают о наших мыслях. Нам поэтому столь важно узнать их мнение, что хотя мы таким путем и не постигаем действительности как таковой, но все же получаем некое на нее указание. Такого указания в настоящую минуту я и жду от вас, г-н фон Мюнхгаузен.

- К делу, сударь! Эти обиняки вы называете краткостью? - вскрикнул Мюнхгаузен, так как совсем замерз у окна.

- Итак, к делу. Я хочу знать ваши мысли о моих мыслях. Я все еще считаю, что веду свое происхождение от лакедемонян, и в частности от их великого царя. Что вы думаете об этой моей мысли?

У Мюнхгаузена лопнуло терпение.

- Я думаю, что вы идиот, сударь! - крикнул он и хотел захлопнуть окно.

- Уделите мне, пожалуйста, еще минуту. Из ваших слов я усматриваю, что вы не разделяете убеждения, которое было для меня до сих пор самым дорогим. Не будете ли вы столь любезны привести мне доказательство моей неправоты и объяснить, почему Агезели не могут происходить от этого греческого племени?

- Нет. Будьте чем хотите, афинянином или спартанцем, мне это совершенно безразлично!

Мюнхгаузен захлопнул окно и проворчал:

- Ну и ночка сегодня выдалась!

Затем он бросился на кровать, в третий раз повернулся на бок и в третий раз заснул.

Но на сей раз дух, бродивший в эту ночь, не дал ему отдохнуть и четверти часа. Не успел он заснуть, как почувствовал, что кто-то крепко трясет его за руку. Вскочив со словами: "Черт подери, что это еще такое?" - он, к величайшему изумлению, увидел при свете ночника старого барона, снова стоявшего у его постели в прежнем одеянии, а именно в желтых туфлях и красном миткалевом халате, вышитом зелеными виноградными листьями.

- Брат Мюнхгаузен, - сказал владелец замка и уселся на стул возле постели, - не сердись на меня за то, что я тебя тревожу, но я не могу сомкнуть глаз. Ты так взбудоражил мне кровь своим воздушным предприятием, что я не нахожу себе покоя в комнате. Посмотри мне прямо в глаза и скажи как кавалер кавалеру: здесь ничего не наврано?

- Шнук...

- Прошу тебя, пусть на этот раз ничего не будет наврано! Я охотно верю тебе; было бы ужасно, если бы ты соврал, так как я уже душой отдался предприятию и единственное утешение моей старости пропадет, если из этого дела ничего не выйдет. Само по себе оно не заключает ничего невероятного, поскольку за последнее время было сделано столько удивительных открытий; добывают же, например, свет из нечистот, уксус из дерева, лимонную кислоту из картофеля и сахар из урины. Почему нельзя было бы делать камни из воздуха? Ведь он же нередко давит нам грудь. Поэтому с меня будет достаточно твоего слова, кавалерского слова, что тут ничего не наврано.

Но тот в рубашке и в ушастом платке посмотрел в упор на своего хозяина и торжественно произнес:

- Акционерное общество по сгущению воздуха так же верно осуществится, как и то, что ты будешь тайным советником в Верховной коллегии.

- Так, - сказал другой в красном миткалевом халате, вышитом зелеными виноградными листьями, - теперь я успокоился.

Г-н фон Мюнхгаузен попросил своего хозяина дать ему, ради бога, отдохнуть, но старик был вне себя и все сидел на стуле, не переставая возбужденно разговаривать.

- Ты должен сделать мне одно одолжение, Мюнхгаузен, - воскликнул он. Я не допущу, чтобы ты устранил меня от твоего Акционерного общества, так как времена теперь тугие и сто тридцать шесть с восьмой процентов за первый год - это не кот наплакал. Если Лизбет принесет мне недоимки, у меня будет круглая сумма и я смогу заплатить за одну акцию. Я хочу, хочу и хочу иметь одну акцию.

- Будь она проклята, эта биржевая лихорадка! - воскликнул г-н фон Мюнхгаузен. - Я же тебе сказал, что все расписано. Иди же спать, ради всех святых!..

- Не пойду спать! - хрипел возбужденный старик. - Если ты не дашь мне воздушной акции, я велю завтра выбросить тебя из дому.

- Однако ты обнаруживаешь себя с приятной стороны! - сказал г-н фон Мюнхгаузен и устало отклонился назад. - С тех пор как мы с тобой перешли на ты, между нами происходят одни только грубости. По-видимому, правильно, что есть такие дружбы, которые настроены исключительно на "вы" и не могут без ущерба отбросить эту формулу обращения.

Старый барон, придя в себя, извинился перед гостем и сказал, чтобы тот не принимал этих слов всерьез. Затем он попросил его дать ему хотя бы платное место в Обществе, чтобы и он тоже мог извлечь пользу из предприятия.

- Что же мне с тобой делать? - спросил г-н фон Мюнхгаузен. Директорские посты заняты, членов правления полный комплект, должности секретарей и рассыльных тебе не подходят; остается еще арбитражный отдел, должность синдика для разрешения споров между воздушными акционерами; она свободна - хочешь ее занять?

- Эге! - воскликнул старый барон. - Это мне подойдет. Я буду считать это промежуточным занятием, хорошей подготовкой к тому времени, когда вернутся старые порядки и я займу свой пост прирожденного тайного советника в Верховной коллегии. Принимаю.

- По рукам! - воскликнул Мюнхгаузен. - Ты будешь судьей между сгустителями воздуха и получишь ежегодный оклад в шестьсот тысяч фунтов воздушных камней. Ибо, по примеру Китая, где расплачиваются рисом как самым ходким сельскохозяйственным продуктом, мы постановили платить жалованье только нашим продуктом, а именно окаменевшим воздухом.

- Очень благоразумно, - согласился барон. - Вы сберегаете таким способом наличные деньги. Я согласен; только я просил бы выдавать мне воздушные камни с пробой и обусловливаю право не принимать брака и лома.

После этого Мюнхгаузен принужден был долго и подробно объяснять новому синдику приготовление твердого воздуха, причем он, разумеется, умолчал о главных фабричных секретах.

Но его слушатель этим не удовольствовался, а расспросил его основательно о структуре Общества, об акционерах с правом и без права голоса, об акционерном капитале, об управлении, об общих, генеральных, обыкновенных и чрезвычайных собраниях, для того чтобы, как он говорил, вовремя ознакомиться со всем, что касалось его должности.

Мюнхгаузен, хотя ему больше всего хотелось спать, поневоле дал барону самые точные разъяснения по всем этим пунктам, так что договорился до хрипоты. Наконец старик ушел.

Ночь протекла в этих происшествиях и разговорах. Златокудрый Феб заглянул в окно. Обессиленный Мюнхгаузен еще раз прилег, чтобы насладиться утренним покоем хотя бы на час.

- Нельзя пробуждать в людях слишком много идей, - сказал он, засыпая.

Но вскоре под его окном раздался звук упорно работавшей пилы; этот звук, регулярно переходящий от нестерпимого скрипа к необработанному сопрано и затем ниспадающий от ужасающего жужжания до испорченного альта, в состоянии, как известно, разбудить даже глухого. "Это галлюцинация, подумал сначала Мюнхгаузен и уткнулся головой в подушку. - Это не галлюцинация, - сказал он себе минуту спустя, - но я все-таки постараюсь отвлечь себя абстракцией от чувственного впечатления".

Он действительно принялся отвлекать мысли от скрипа и жужжания, и с присущей ему огромной силой воли ему бы, наверное, удалось справиться с чувственными восприятиями, если бы одновременно с визгом пилы над его головой не началась невероятная возня. Действительно, над потолком раздавался такой грохот, точно весь чердак вверх дном переворачивали. Зажатый между шипением пилы и чердачным шумом, он уже больше не мог выдержать.